Настасья Тимофеевна. Чем тревожить меня разными словами, вы бы лучше шли танцевать. Апломбов. Я не Спиноза какой-нибудь, чтоб выделывать ногами кренделя. Я человек положительный и с характером и не вижу никакого развлечения в пустых удовольствиях. Но дело не в танцах. Простите, maman, но я многого не понимаю в ваших поступках. Например, кроме предметов домашней необходимости, вы обещали также дать мне за вашей дочерью два выигрышных билета. Где они? Настасья Тимофеевна. Голова у меня что-то разболелась… Должно, к непогоде… Быть оттепели! Апломбов. Вы мне зубов не заговаривайте. Сегодня же я узнал, что ваши билеты в залоге. Извините, maman, но так поступают одни только эксплоататоры. Я ведь это не из эгоистицизма — мне ваши билеты не нужны, но я из принципа, и надувать себя никому не позволю. Я вашу дочь осчастливил, и если вы мне не отдадите сегодня билетов, то я вашу дочь с кашей съем. Я человек благородный! Настасья Тимофеевна (оглядывая стол и считая приборы). Раз, два, три, четыре, пять… А.П.Чехов "Свадьба"

Скрипка Ротшильда Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почти одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же и в тюремный замок гробов требовалось очень мало. Одним словом, дела были скверные. Если бы Яков Иванов был гробовщиком в губернском городе, то, наверное, он имел бы собственный дом и звали бы его Яковом Матвеичем; здесь же в городишке звали его просто Яковом, уличное прозвище у него было почему-то Бронза, а жил он бедно, как простой мужик, в небольшой старой избе, где была одна только комната, и в этой комнате помещались он, Марфа, печь, двухспальная кровать, гробы, верстак и всё хозяйство. Яков делал гробы хорошие, прочные. Для мужиков и мещан он делал их на свой рост и ни разу не ошибся, так как выше и крепче его не было людей нигде, даже в тюремном замке, хотя ему было уже семьдесят лет. Для благородных же и для женщин делал по мерке и употреблял для этого железный аршин. Заказы на детские гробики принимал он очень неохотно и делал их прямо без мерки, с презрением, и всякий раз, получая деньги за работу, говорил: — Признаться, не люблю заниматься чепухой. Кроме мастерства, небольшой доход приносила ему также игра на скрипке. В городке на свадьбах играл обыкновенно жидовский оркестр, которым управлял лудильщик Моисей Ильич Шахкес, бравший себе больше половины дохода. Так как Яков очень хорошо играл на скрипке, особенно русские песни, то Шахкес иногда приглашал его и оркестр с платою по пятьдесят копеек в день, не считая подарков от гостей. Когда Бронза сидел в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко, пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у правого уха хрипел контрабас, у левого — плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда. И этот проклятый жид даже самое веселое умудрялся играть жалобно. Без всякой видимой причины Яков мало-помалу проникался ненавистью и презрением к жидам, а особенно к Ротшильду; он начинал придираться, бранить его нехорошими словами и раз даже хотел побить его, и Ротшильд обиделся и проговорил, глядя на него свирепо: — Если бы я не уважал вас за талант, то вы бы давно полетели у меня в окошке. Потом заплакал. Поэтому Бронзу приглашали в оркестр не часто, только в случае крайней необходимости, когда недоставало кого-нибудь из евреев. Яков никогда не бывал в хорошем расположении духа, так как ему постоянно приходилось терпеть страшные убытки. Например, в воскресенья и праздники грешно было работать, понедельник — тяжелый день, и таким образом в году набиралось около двухсот дней, когда поневоле приходилось сидеть сложа руки. А ведь это какой убыток! Если кто-нибудь и городе играл свадьбу без музыки или Шахкес не приглашал Якова, то это тоже был убыток. Полицейский надзиратель был два года болен и чахнул, и Яков с нетерпением ждал, когда он умрет, но надзиратель уехал в губернский город лечиться и взял да там и умер. Вот вам и убыток, по меньшей мере рублей на десять, так как гроб пришлось бы делать дорогой, с глазетом. Мысли об убытках донимали Якова особенно по ночам; он клал рядом с собой на постели скрипку и, когда всякая чепуха лезла в голову, трогал струны, скрипка в темноте издавала звук, и ему становилось легче. Шестого мая прошлого года Марфа вдруг занемогла. Старуха тяжело дышала, пила много воды и пошатывалась, но все-таки утром сама истопила печь и даже ходила по воду. К вечеру же слегла. Яков весь день играл на скрипке; когда же совсем стемнело, взял книжку, в которую каждый день записывал свои убытки, и от скуки стал подводить годовой итог. Получилось больше тысячи рублей. Это так потрясло его, что он хватил счетами о пол и затопал ногами. Потом поднял счеты и опять долго щелкал и глубоко, напряженно вздыхал. Лицо у него было багрово и мокро от пота. Он думал о том, что если бы эту пропащую тысячу рублей положить в банк, то в год проценту накопилось бы самое малое — сорок рублей. Значит, и эти сорок рублей тоже убыток. Одним словом, куда ни повернись, везде только убытки и больше ничего. — Яков! — позвала Марфа неожиданно. — Я умираю! (....)

Жигалов (Дымбе). ..За ваше здоровье!.....А тигры у вас в Греции есть? Дымба. Есть. Жигалов. А львы? Дымба. И львы есть. Это в России ницего нету, а в Греции все есть. Там у меня и отец, и дядя, и братья, а тут ницего нету. Жигалов. Гм… А кашалоты в Греции есть? Дымба. Все есть. А.П.Чехов "Свадьба"

«И так всегда, всегда, и нет мне покоя от самого себя, и я чувствую, что съедаю собственную жизнь, что для меда, который я отдаю кому-то в пространство, я обираю пыль с лучших своих цветов, рву самые цветы и топчу их корни»? А.П.Чехов "Чайка" Сцена из спектакля «Чайка». В роли «Тригорина» — Константин Станиславский

В основу одного из эпизодов пьесы «Чайка» легла реальная история из жизни друга Чехова, знаменитого русского художника Исаака Левитана. Художник в 1894 году едва не лишил себя жизни из-за запутанных отношений с двумя женщинами: женой сенатора Анной Турчаниновой и ее дочерью Варварой. Считается, что главный мотив пьесы — застреленная чайка — восходит именно к этой истории: чайку художник застрелил во время объяснения с Турчаниновыми. ****** Когда мать и дочь соперницы. «Букет васильков», Исаак Левитан (1894). Этот пастельный натюрморт Левитан посвятил юной Варваре Турчаниновой, старшей дочери Анны Николаевны Турчаниновой, жены помощника градоначальника Санкт-Петербурга Ивана Турчанинова. Анна, вышедшая замуж совсем юной, не была счастлива в браке и не считала зазорным заводить связи на стороне. Однако отношения с Левитаном стали для нее настоящим и искренним чувством. Она любила и заботилась о нем до конца его жизни. Но видеться часто они по понятным причинам не могли — это были короткие встречи в Москве и Петербурге. Вскоре в эти и так непростые отношения вмешалась старшая дочь Турчаниновой, Варя, у которой, судя по всему, тоже произошел роман с художником. Об этих отношениях известно не так много: то ли Варя не так поняла доброго отношения к ней Левитана и засыпала художника любовными письмами, то ли он действительно вел двойную жизнь, не сумев определиться с чувствами. Так или иначе, возникла ситуация, которую очень хорошо охарактеризовал Михаил Чехов: «Он завел там очень сложный роман, в результате которого ему нужно было застрелиться или инсценировать самоубийство». И действительно, вскоре Левитан совершил попытку самоубийства. Рана оказалась неопасной, но в доме Турчаниновых испугались скандала и обратились к Антону Чехову с просьбой приехать и поспособствовать скорейшему выздоровлению друга. Антон Павлович Чехов спешно приехал и лишь убедившись, что всё в порядке, вернулся в Москву. Эта история вдохновила лисателя на создание произведений «Анна на шее» и «Дом с мезонином». А Анна Николаевна отослала дочь к отцу, в Петербург.

Чехов жаловался в письме писательнице Лидии Авиловой: «Кончаю повесть, очень скучную, так как в ней совершенно отсутствуют женщина и элемент любви. Терпеть не могу таких повестей, написал же как-то нечаянно, по легкомыслию». Однако именно это произведение впоследствии принесло Чехову больше всего похвалы от коллег, друзей и критиков, а также было многократно экранизировано. Кадр из фильма «Палата №6», 2009 год