Работается плохо. Хочется влюбиться, или жениться, или полететь на воздушном шаре. А.П. Чехов, из письма М. В. Киселёвой 25 марта 1888 г.

Бабyшка выpocла cловно из-пoд земли. Не былo – и вoт oна. Он eлe ycпел нажать на тopмоз. Мoщный автoмобиль, взpeвев, cловно yкpoщённый хищник, ocтановился. Дмитpий Виктopoвич выcкочил на yлицу. На языкe мнoго чeго вepтелось. Он уже poт oткрыл, нo вдpyг замoлчал. - Доброго здоровьичка, внучек. Торопишься куда, поди? – незнакомая бабулька бесхитростно улыбалась. Глаза будто прозрачные голубые леденцы. Выцветший платочек с цветочками, ситцевое платьице. На ногах – галоши. Поправила натруженными руками седые волосы, ещё раз улыбнулась. Улыбка была совсем детская, даже такие же беззащитно-розовые дёсны, как у младенцев. Дмитрия Викторовича уважали коллеги и побаивались партнёры. Он был жёсткий, бескомпромиссный, ничего не боялся. Считали, что идёт по головам и чужды ему человеческие эмоции. И будь на месте бабушки кто-то другой, не миновать бы тому человеку всей глубины его гнева. Но где-то в глубине Дмитрия Викторовича жил мальчик Митя. Обожающий свое детство и бабушку Липу. К ней мальчика на всё лето привозили родители. Он спал в пологе. Просыпался, когда аромат от бабушкиных блинчиков и пирожков разносился по всему дому. Соскакивал и бежал к ней по деревянному, тёплому от солнца полу. Бабушка прижимала его к себе, обнимая руками, ещё в муке, которые вытирала о передник. На столе стояла кружка с парным молоком. А потом они шли в поле. И облака проносились низко, качались васильки. На горизонте паслась коровка Бусинка. А рядом шёл конь Звездочёт. Вечером бабушка рассказывала сказки. И можно было выйти на крыльцо, послушать звуки ночных гостей, как она их называла. Что-то светилось в траве, кто-то шуршал. И не было никого счастливей Мити в тот момент. Поездок к бабе Липе он всегда ждал. Его утончённая и модная мама моталась по курортам. Отец, крупный чиновник, пропадал на работе. У мальчика было всё: игрушки, поездки, исполнение любых желаний. А ему хотелось поскорей в деревню к бабушке. И он не мог понять в тот день страшных слов по телефону: бабушка Липа умерла. Как это? Баба Липа не может умереть! Как без неё будут Бусинка и Звездочёт? Ночные светлячки? Как без неё будет он, Митя? - Какая выдержка у мальчика! Стоит и даже не плачет! Собранный такой! – удивлялись на похоронах знакомые. Дима попросился туда, как не отговаривали его отец и мать. Боль изнутри ломала, била, выворачивала. А внешне он стоял твёрдо, даже не плакал. С бабой Липой уходило всё, что было ему так дорого… С тех пор изменился и его характер. Прошли годы. И вот ему 35 лет. Он ехал в аэропорт, ждал полёт по делам. Но вдруг вспомнил просьбу своего друга, егеря Сергея. - Отправь телеграмму, Дим. Это очень важно. Я сам уже не успеваю, в лес надо. Дозвониться до своих не могу. Это тётке моей. Связь у них частенько не ловит. Отправь, прошу. Только не забудь! – просил Сергей. Дмитрий Викторович ничего не забывал. Но закрутился с новым контрактом. И… почему-то забыл. Вспомнил уже по дороге. Глянул на навигаторе. Населенный пункт с незнакомым названием. Не то город, не то поселок. Он ещё успевает к самолету, время есть. Отправил телеграмму, сел за руль и помчался в аэропорт. И вот тут-то, как из-под земли и появилась та бабуля. Она была очень похожа на его бабушку. Или ему так показалось? Все бабушки похожи друг на друга ощущением безграничного счастья и того, от чего щемит в груди и хочется улыбнуться. - Вы чего же так… Неосмотрительно вышли на дорогу. Я мог задавить вас. Тут нет перехода. А я тороплюсь, да. На самолёт, - вздохнул он. - Внучек! Помоги мне, пожалуйста! – вцепившись в рукав его пиджака, попросила старушка. Дмитрий Викторович глянул в сторону машины. Кошелёк был там. - Сейчас. Сколько денег нужно? – спросил он. - Денег? Каких денег? Нет, что ты, милый! Этого не надо! Помоги мне Анчоуса найти! – бабуля по-прежнему не отпускала его руку. - Анчоуса? – вскинул он бровь. В голове тут же сложилось: пожилая женщина потеряла собаку. Но… у него нет времени её искать. - Бабушка! Вы покричите его! Прибежит. Или к дому придёт. У вас тут всё рядом, никуда не денется ваш Анчоус! – Дмитрий Викторович посмотрел на часы. Время еще было. - Матрёна Митрофановна меня зовут. А тебя как? – не отставала старушка. - Дмитрий Вик… Митя, - глухо произнёс он. Так давно его никто не называл. Зачем он сейчас вспомнил и назвал свое детское имя? Непонятно. - Митенька… У меня так мужа звали. Митенька, помоги мне, а? Ножки не держат, так расстроилась. Анчоус-то всё, что у меня осталось! Мужа схоронила давно уже. Дочка с внучкой разбились в поза то лето. Никого нет теперь. Только он! – бабушка принялась утирать слёзы краешком платка. Дмитрий Викторович снова взглянул на часы. Если он будет ехать быстро, то в принципе, время еще есть. - Садитесь в машину. Сейчас объедем улицы! У вас их не так много! Прямо пасторальная идиллия, а не место! Все зелёное, в цветах! – он помог старушке сесть в машину. Прокатились они быстро по улицам. Только Анчоуса так и не нашли. - Спрятался, наверное. Матрёна Митрофановна, послушайте, у меня самолёт. Я вообще бы в ваши края не заехал, но вспомнил про телеграмму. Всем что-то срочно нужно здесь. Другу Сергею телеграмму, вам вот Анчоуса найти. Давайте сделаем так. Вы его ищите, продолжайте. А я вам свой телефон напишу, хорошо? Приеду, помогу если что. Не плачьте вы! Хотите, если не отыщите, я вам корги куплю? – предложил Дмитрий Викторович. - Какие корки? Зачем они мне? У меня свои дома есть! Сушу на печке! – всплеснула руками Матрёна Митрофановна. - Нет, вы не поняли. Корги – это собачка. Как у английской королевы! Хотите? – усмехнулся молодой мужчина. - Нет, внучек. Не надо мне корки эти. Какая я королева? Мне бы Анчоуса. Окромя его никто не нужен! – бабушка продолжала доверчиво смотреть на него. Они на улицу вышли. Раскалённым апельсиновым шаром висело в небе солнце. Пахло скошенной травой и мёдом. Дмитрий Викторович положил визитку бабушке в карман. И пошёл к автомобилю. Краем глаза заметил, что старушка вначале бросилась за ним, потом остановилась. Сел за руль. Ему нужно срочно на самолёт. Он опоздает, а там новый контракт и деньги. Он ещё успевает, если будет ехать очень-очень быстро. Перед тем, как тронуться, посмотрел в сторону бабушки. Она стояла и плакала, опустив голову. Вытирала слёзы краями платочка. Встретилась с ним взглядом через открытое окно. - Храни тебя Бог, Митенька! Ты и так много времени на меня потерял! Сама поищу! Господь в помощь! – помахала ему рукой старушка. А он сквозь это лето и солнечные блики вдруг увидел заснеженную зиму. И бабушка Липа махала ему так же рукой, пока не скрылась за снежной пеленой. Больше он её не видел… Да, у него контракт и деньги на кону. А у неё, у этой старушки что? Пустой дом без близких? Загадочно исчезнувший Анчоус, в которой сосредоточены вся жизнь и любовь? Не может он уехать. Это будет предательством. По отношению к этой старушке Матрёне Митрофановне. По отношению к своей бабушке Липе… Дмитрий Викторович вздохнул. Машина плавно тронулась, он её в стороне поставил. Пошёл по направлению к старушке, грустно подумав, что сделка уплыла. И его друзья, и знакомые не поверили бы, если бы увидели, что он творит. Но так надо. Так правильно. - Ты чего это… Не нужно ехать-то? – старушка снова схватила его с надеждой за рукав. - Теперь уже не нужно. Ну что, давайте, вашего Анчоуса искать! - Ты называй меня на «ты», внучек. Можно бабушка Матрёна. Меня внучка звала «баба Матрёшка». Прости, Митенька, что задержала тебя. Но я не могла иначе! – всхлипнула бабушка. Дмитрий Викторович, повинуясь порыву, прижал её к себе. Так они и стояли какое-то время. Шикарно одетый молодой мужчина и простая деревенская старушка, незнакомые до сегодняшнего дня. А потом долго бродили по улицам. И баба Матрёна всё кричала: «Анчоус». Домой к себе позвала, мол, он притомился, поди. Домик был маленький. Внутри бедно, но чисто. Дмитрий Викторович пообещал себе мысленно бабуле помочь. Вязаная ажурная скатерть на круглом столе. Самовар и верёвочка баранок. Банка с молоком. Разноцветные коврики. На стене – фотографии. Седовласый мужчина с ямочкой на подбородке. Молодая женщина, прижимающая к себе зеленоглазую девчушку. Семья, её семья. Рядом иконы. - Садись, Митенька. Молочка хочешь? Козьего? У меня Морошка живет. Вот от неё молочко! Пирожки вон тут, под полотенцем. С картошкой, с капусточкой. Кушай, милый. Ты что-то бледный такой мне вначале показался! – погладила его по светлым волосам бабушка Матрёна. Он улыбнулся. Впервые не дежурно, а от души. Это было то же самое молоко, родом из детства. И пирожки такие же, как у бабы Липы. Он перестал есть выпечку где-либо. С тех пор, как не стало бабушки. Потому что всё казалось пресным и невкусным. Пришло и долгожданное ощущение покоя. Даже спать захотелось. Ему давно не снились сны. И все время было ощущение гнать, бежать куда-то, успевать. До этого момента Дмитрий Викторович не понимал, как сильно всё-таки устал. И не хватало этих разговоров, тёплых, по душам. Потому что не доверял даже тем, с кем дружил. Отец и мама его, конечно, любили, как и он их. Но того тепла, что было с бабушкой, не доставало. И вот теперь оно возвращалось. - Баба Матрёна, пойдёмте дальше искать пропажу вашу! – Дмитрий Викторович поднялся. Странно, но в доме и на крохотной кухоньке он не увидел собачьих мисок. Но решил, что из-за хорошей погоды вышеупомянутый Анчоус мог заниматься перекусами во дворе. На одной из улиц им повстречалась дородная дама в красном платье с розами. С любопытством зыркнула в их сторону и остановилась: - Здорово, Митрофановна. Слушай, ко мне тут опять сын приехал, да внучата, как хорошо-то! Дальше полился поток информации про неведомого сына и внучат. Баба Матрёна кивала. Дмитрий Викторович стоял рядом. Пиджак он оставил в доме. Тёмно-синие брюки, белая рубашка. Соседка, выдав новости, ещё раз взглянула на него и не удержалась: - А это… Кто это с тобой, а? Митрофановна? Баба Матрёна молчала. И чей-то голос, в котором он узнал свой собственный, вдруг произнёс: - Я внук. Митя. Будем знакомы! Соседка охала и ахала, даже чуть сумки не уронила и устремилась куда-то вниз по улице, остановив случайную прохожую и отчаянно жестикулируя в их сторону. Баба Матрёна робко улыбнулась и погладила Дмитрия Викторовича по руке. Так они и шли. Старушка и бизнесмен. Вдруг из-за поворота выбежал гусь. Он размахивал крыльями, гогоча. Старушка охнула и кинулась к нему навстречу. Птица обнимала бабу Матрёну, норовя положить голову ей на плечо. - Митенька! Иди сюда! Нашёлся, слава Богу! Митенька, вот он! Анчоус мой! – приговаривала старушка. Дмитрий Викторович рассмеялся. Нет, этого не может быть! Гусь! А собственно, с чего он решил, что Анчоус – собака? - Умница он у меня такой! Гусёнком еще так привязался, что верный дружок стал! По пятам ходит. Гуси и людей запоминают, и дорогу без труда найдут. Оттого и перепугалась я, когда он пропал сегодня. Никогда и никуда не уходил! А дом он знаешь, как охраняет! Не хуже собаки! А назвала его так, что он анчоусы любит, неизвестно почему. Все удивляются. Гуси же травку щиплют. А этот вот особенный. Схватит анчоус и бежать. То ли ест, то ли прячет куда, – радостно делилась впечатлениями бабушка Матрёна. К дому бабушки Матрёны они втроём шли. Важно ковылял впереди Анчоус. Свой телефон Дмитрий Викторович в пиджаке оставил. Взял в руки. 70 пропущенных звонков от мамы. Что-то случилось? Он не успел набрать её номер, как сотовый ожил. - Кто это? Сынок! Дима! Сыночек! Где? Как? Дима, это правда ты, родной? – плакала мать. Он никогда не замечал у неё таких эмоций и пробовал что-то сказать. Но в ответ слышались лишь рыдания. Наконец раздался какой-то звук и в трубке послышался дрожащий голос отца. - Дима! Димочка! Сыночек! Как же так? Где ты, сынок? – и отец заплакал тоже. - Папа! Да что случилось? У вас что-то? С мамой? Папа, не молчи! – крикнул он.- Самолёт… Самолёт упал, Дима. Тот, на котором ты лететь должен был. Мы думали, ты погиб, мама упала сразу… Как? Где ты, сынок? Мы выезжаем. Дима, это же чудо, что ты жив! – отец и мать, вырывая друг у друга телефон, говорили одновременно. Ему внезапно стало трудно дышать. Расстегнул верхние пуговицы. Вышел на крыльцо. На скамеечке перед домом, протягивая ему горсть ягод, сидела бабушка Матрёна. Важно обходил свои владения гусь Анчоус. - Папа, я у бабушки. Нет, не в бреду я. Не волнуйся! Вы приезжайте с мамой сюда! – он не плакал с 8 лет, с того дня, как прощался с бабой Липой. Но сейчас солёные капли текли по щекам. А бабушка Матрёна суетилась рядом, вытирая их платочком. - Пап, со мной всё хорошо. Я вас так люблю! Знаешь, у нас теперь снова есть бабушка! Её Матрёна зовут. Я жду вас с мамой! – продолжил Дмитрий Викторович, вдруг почувствовал себя ребёнком, а не идущим напролом сильным мужчиной. И склонился перед Анчоусом, который в ответ нежно обнял его двумя крыльями, наклонив голову на плечо. Рядом крестилась бабушка Матрёна… Татьяна Пахоменко.

И наконец она пришла на железнодорожную станцию под названием «Ожидание». По рассказам своих многочисленных родственников она точно знала, что ровно в 23.00 придёт поезд в направлении «счастливое будущее». Она устало села на холодную скамейку и стала терпеливо ждать, устремив свой взгляд в сторону, откуда должен подъехать состав. Ах, если бы люди только знали, каких усилий и непрерывного труда стоило добраться до этой триклятной станции и этого момента, да и билеты были не из дешёвых. Только вот цена этих билетов была не в денежном эквиваленте. Даже спустя десять лет после покупки билета, гнусавый голос занудной кассирши навсегда въелся в ее девичью память : «Стоимость билета на поезд по направлению «Счастливое будущее» составляет : два высших образования, умение готовить тридцать блюд за час, корочка об окончании курсов «Профессиональная жена и мама», а если ко всему прочему предоставите диплом по наивысшему образованию «Кройки и шитья», то предоставим купе с кондиционером и рулоном туалетной бумаги с запахом ромашки», брать будете?». Она нервно пошарила в карманах своего нажитого опыта, но нужной суммы тогда не нашлось. И она точно для себя решила, что во что бы то ни стало, костьми ляжет, но купит этот билет. И тогда уж точно, родители будут счастливы за неё, подруги обзавидуются, ведь объективно, в них нет такого врождённого трудолюбия и целеустремлённости. А дочка маминой подруги закусает себе локти до крови. На её лице появилась лёгкая самодовольная улыбка. Из далека послышался гудок подъезжающего поезда, он вернул её в реальность из этих воспоминаний. Она спешно схватила свой чемодан и выбежала к платформе, но поезд на огромной скорости промчался мимо, состав назвался «Лови момент». Уф, это был не ее состав, видимо она поторопилась. Прошёл ещё час, в ожидании она задумчиво разглядывала свои сертификаты по окончании курсов «чистые окна» и надеялась, что на эти корочки она закажет себе горячий чай у проводницы, так как она уже порядком замерла у чувствовала лёгкий налёт одиночества. Но внезапно стал подъезжать поезд по направлению «Здесь и сейчас». На этот раз состав медленно проезжал мимо её станции как будто ожидал, что кто-то с перрона успеет в него запрыгнуть. Внезапно, в окне одного из вагонов, она увидела, как сидит и смеётся та самая дочь маминой подруги с её одноклассницами. Но она сделала два шага назад, ведь это точно не её направление. Она не такая беспечная, как эти легкомысленные девицы, у неё билет на дорогой поезд, можно сказать что ВИАЙПИ!. И эти вагоны она проводила глазами в даль. Стало совсем темнеть, на часах уже подходило почти тридцать лет! Странно, поезд опаздывает на семь лет, сказано было в 23.00..а тут….Ну ничего я ещё подожду. Мой поезд точно подойдёт, не зря же я столько трудилась, подумала Умничка Послушаевна, кстати, так её звали и потуже завязала шарфик. ©Евгения* #Рассказ_от_подписчика_КиЧ

Преследуя мечту, не забывайте наслаждаться дорогой.

Любовь — как ветер: мы не знаем, откуда он дует. Оноре де Бальзак «Шагреневая кожа»

Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы ее из головы, если бы — рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра. Аврелий Августин

всё надоело, и только тело каждое утро встаёт и зачем-то куда-то идёт

Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому что я с севера, что ли, Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Потому что я с севера, что ли, Что луна там огромней в сто раз, Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому что я с севера, что ли? Я готов рассказать тебе поле, Эти волосы взял я у ржи, Если хочешь, на палец вяжи - Я нисколько не чувствую боли. Я готов рассказать тебе поле. Про волнистую рожь при луне По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, Не буди только память во мне Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа, Может, думает обо мне... Шаганэ ты моя, Шаганэ! Сергей Есенин

Мы сами должны стать теми переменами, которые мы хотим видеть в мире. Махатма Ганди

Кoгда мне былo ceмь лет, меня peшили oтдать в музыкальную школу. Вepнее, oтдать меня peшили eще задoлго дo вcтpeчи poдительских пoловых клeток, так кaк дoма стoяло фopтепиано и вcе жeнщины нaшей ceмьи, нacколько глyбоко yдалось кoпнуть poдословную, oбладали yмением игpaть нa нём. Так что мое мнение на этот счёт априори считалось сформированным. На вступительных экзаменах проводилось три испытания: повторить спетую педагогом мелодию, воспроизвести ритмический рисунок хлопками в ладоши и спеть произвольную песенку. В коридоре толпились родители и всячески щадили голоса и нервы своих деток: не пой, не кричи, не шепчи, выпей теплой воды, глотни сырое яйцо, не жуй жвачку, не чеши живот… — Вы что петь будете? — спросила нас мама Иришки Кузиной. — «Голубой вагон», — гордо ответила за меня бабуля. — Как «Голубой вагон»? Его уже Женечка Саленек поёт! — Ну, тогда… Песенку Чебурашки… — Чебурашку Мурвета застолбила, давно уже! — Лялечка, какие песенки ты еще знаешь? — Из кота Леопрольда знаю. — Все песенки из Леопольда заняты корейской семьей! Они оптом поступают! Бабушка скисла. — А что, одинаковые нельзя, что ли? — Нет! Завуч просила разные, чтобы уши от однообразия не завяли! — Ишь, уши… Лялечка, ну-ка? — Про японского журавлика! — Тоже занято! Слышала, как какая-то девочка репетировала! Тут мы услышали мою фамилию, и бабуля подтолкнула меня ко входу в актовый зал. Я вошла и робко взобралась на сцену. Первые два задания я прошла на ура. Мои огромные прозрачно-желтоватые банты на туго заплетенных и собранных в корзинку косичках колыхались как оглашенные, словно их трепал суровый бекабадский ветер. В придачу к этому я не могла сильно открывать рот, так как скулы сводило натянутыми волосами и при всяком: «А-а-а», — мои глаза становились еще более лисо-монголоидными. — Такая хорошенькая, умничка прям, — заколыхалась дородная Лия Львовна. — Но худенькая какая, цыпленок, не кормят словно! Я и вправду была очень худой, особенно конечности: тонкокостные, они висели как веточки — руки из рукавов белой блузы, ноги — из-под юбки-колокола. — Что петь будешь, деточка? Я стала срочно соображать. Мысли в голове из-за этой прически, казалось, тоже были натянутыми и бились от одного виска к другому. — Эх, дубинушка, ухнем! Ух! — толстым голосом протяжно завела я любимую песню нашего садовника. Всякий раз, работая на участке, он напевал какую-нибудь песню из своего небогатого репертуара. Лия Львовна поднесла руку к груди. — Эх, любимая, сама пойдет, подёрнем, подёрнем, да ухнем! — детским басом залихватски вывела я. Преподаватели отчего-то выпучили глаза и переглянулись. Ясно: надо петь что-то другое. Дубинушка — не по их зубам. — Я передумала. Это неподходящая песня. Вот. — Спрыгнув со сцены, я сделала глубокий вдох, мелким шагом пошла к учителям и гнусаво заныла: — Вот господин хороший идет по мостовой. Подайте, Христа ради, червончик золотой… Я протянула руку в просящем жесте и мысленно окунулась в роль просящей бродяжки. — Нет, нет, Лялечка, — часть учителей сдавленно ржала, а Лия Львовна пыталась сохранить спокойствие, — давай что-нибудь нежное, про василечки-колокольчики… Меня понесло. Трагично прикрыв веки и сложив руки на груди, я уныло затянула: — Однозвучно гремит колокольчик И дорога пылится слегка… И уныло по ровному полю Разливается песнь ямщикааааа… На ямщике мой голос ушел слишком низко и мне пришлось надуться, чтоб вывести это: «…Кааа», — протяжно и значимо. Я поняла, что не вытяну петь про хладную грудь, и решила перескочить на подснежники. — Лишь только подснежник распустится в сроооок… — Я закатила глаза и постаралась придать трагизма своему голосу, отчего мои банты на голове задрожали — и ноги тоже. - Лишь только приблизятся первые грозы, на белых стволах появляется сок… Так плачут березы. так плачут березы… Учителя не смотрели на меня. Они тряслись, они прятали взгляд, и я поняла, что очень расстроила их, ведь просили же, просили исполнять детские песни, а я — садово-огородные… Надо веселое… Вот! Есть! Я залихватски топнула ногой и вразвалочку, как утка, припадая то на левую, то на правую и растопырив по-блатному пальцы, вращая глазами, исполнила: — Йэээх! Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить! Его поймали! Арестовали! На этих словах я подпрыгнула к директору школы, грузному мужчине в костюме и выкрикнула: — Велели: паспорт покажи! Директор вздрогнул, а дверь в коридор приоткрылась и в образовавшейся щели появилось лицо моей бабули. — Паспорта нету! Гони монету! Монеты нет — иди в тюрьму! Учителя сдавленно рыдали от хохота, а директор махал руками, пытаясь остановить моё пение. Банты ожесточенно колыхались на моей голове, дергая кожу на висках в стороны, но боковым зрением я успела увидеть спешащую ко мне бабулю. Я заторопилась: времени оставалось в обрез. — А он заплакал! В штаны накакал! Пошел на речку сполоснуть! Штаны уплыли! А он за ними! Последнее, что я выкрикнула в зал, пока меня выводили, было: — И вместе с ними утонул… В коридоре стояла тишина. Потому что родители согнулись в беззвучном хохоте и вытирали глаза. Так я поступила в музыкальную школу. Потом отучилась положенные семь лет и теперь сходу могу сыграть многие произведения. Но лучше всего отчего-то у меня получается «Цыпленок жареный» с аккомпанементом. Лeйла Paxматова