...Март кончился. Потянулся апрель, такой же сырой, холодный и мрачный. А в душе у Наташи так и вовсе стоял бесконечный ноябрь. Несмотря на разгар весны, на сердце словно кошки скребли. Все было по-прежнему — ни работы, ни перспектив. Остатки уверенности в себе растаяли раньше залежалого снега. Все эти «нет ничего невозможного!», «я справлюсь!» и прочие мантры совсем перестали работать и выглядели теперь в глазах Наташи сплошным самообманом. Целыми днями она бродила по одинокой квартире, казавшейся теперь слишком большой и неуютной. Лихорадочный энтузиазм, накрывший ее после истории со смесителем, почти сразу и схлынул: для серьезного ремонта не было ни желаний, ни средств. А менять ковры и гардины, как самонадеянно думалось осенью, Наташа себе точно больше не могла разрешить. Пять тысяч за метр! С ума она, что ли, тогда сошла? К тому же, сколько в действительности стоит настоящий ремонт, ей теперь регулярно сообщала дочь. Когда Лена покупала свою заветную квартиру на Васильевском, мечтая жить в историческом центре, то и представить себе не могла, сколько нервов и сил потребуется для «реставрации подлинных интерьеров позапрошлого века» — именно такой у нее был план. Ни больше, ни меньше. — Представляешь, когда сбили всю штукатурку до кирпича — мне пришлось целое пухто заказывать, чтобы все увезли! — энергично жаловалась она маме по телефону. — Что-то заказывать? — недоумевала Наташа. — Ну, контейнер такой железный на самосвале. Огромный, двадцать семь кубометров! Сбили штукатурку, а под ней — чего только нет… «Мыши? Клопы? Тараканы?» — обмирая от ужаса, думала Наташа, благоразумно не произнося ничего подобного вслух. — В общем, все надо менять, — делилась Лена. — Все-все! Кроме паркета. Его я реставрировать буду. И печь, разумеется. — Какую печь? — поинтересовалась Наташа. — Аутентичную. Девятнадцатый век. Собственно, я ради неё эту квартиру и купила. Мам, она потрясающая! Темно-зеленые изразцы, бронзовое литье, а поверху — сосновые шишки, орлы и короны! Ее надо будет очистить от краски, восстановить дымоход, вставить новую топку со стеклянными жаропрочными дверцами — и у меня будет настоящая голландская печь, представляешь! Сочетание шишек с коронами показалось Наташе несколько странным, но спорить она не стала. К тому же, предстоящая дочери реставрация старой печи в стиле «начать и кончить» казалась ей таким хлопотным и затратным делом, что портить настроение Ленке и лишать ее совершенно щенячьего, с повизгиваниями, энтузиазма было бы просто бессовестно. Поэтому Наташа поддерживала и хвалила все дочкины выдумки и затеи, а про себя думала: до чего же хорошо быть молодой. Когда тебе тридцать с хвостиком — ты все можешь, тебе все по плечу. Ремонт? Отлично! Несите два! Я обязательно справлюсь. А вот когда тебе пятьдесят пять, и ты живешь по инерции, не имея ни опоры, ни работы, ни цели — вот тогда все, буквально все вокруг видится по-другому. В минуты отчаяния Наташе порой начинало казаться, что она сидит на дне высохшего колодца и смотрит на кружок неба над головой. Он — крошечный, размером с кофейное блюдце, и висит далеко-далеко. Не достать, не допрыгнуть, даже кончиком пальца не дотянуться. Хотя говорят, что именно тот, кто волею судьбы оказался на этом самом колодезном дне, даже в самый яркий солнечный полдень может оттуда увидеть звезды. Нужно только вглядеться попристальнее. В самом конце апреля природа, словно опомнившись, что пора всё-таки включать весну, принялась с бешеной скоростью наверстывать упущенное, щедро раздавая горожанам и солнечный свет, и долгожданное тепло. Чтобы немного развеяться после очередной неудачи с трудоустройством, Наташа поехала в цветочный питомник в Павловск полюбоваться на заполнявшие отреставрированные оранжереи первоцветы. Все прошлые годы она наведывалась туда аккурат перед дачным сезоном, чтобы купить новых луковиц тюльпанов и лилий, но в этот раз ни о каких покупках цветов можно было не думать. Куда их сажать-то, когда нет дачи? Не в ящики же на балкон. И Наташа решила просто прогуляться по парку: пройтись по дорожкам вдоль прудов и каналов, побросать с мостиков крупу уткам, полюбоваться статуями, живописной Аполлоновой колоннадой и изящным павильоном-ротондой, чью воздушную белизну столь выгодно оттеняла нежная апрельская зелень. Павловск Наташа всегда предпочитала садам Петергофа или Царскосельскому парку — те казались ей более вычурными и помпезными. Слишком ухоженными, без легкого флера романтического запустения, который, кстати, нужно культивировать не менее тщательно, чем безукоризненную геометрию аллей Петергофа, прямыми стрелами вонзающихся точно в Финский залив и в подножие Большого каскада. А в Павловске все было проще. Спокойнее, по-домашнему. К тому же, в это время года и в будний день не особенно многолюдно, что позволяло Наташе не так остро чувствовать собственное одиночество. Влюбленные парочки ей почти что не попадались. Несколько раз на игровых площадках возле кафе она видела молодые семьи с детьми, по аллеям, подальше от шума, фланировали мамы с колясками — вот, пожалуй, и все, если не считать вездесущих пенсионеров, неспешно прогуливающихся в солнечной части парка. К Наташиному удивлению, один из них неожиданно с ней заговорил. Это был плотный, даже грузный мужчина с выступающим «пивным» животом, туго обтянутом непродуваемой курткой. На вид — возраста Алексея или, скорее, постарше. Когда она стояла у кромки декоративной пристани и, роясь в сумке в поисках пакета с кукурузой для уток, уронила упаковку бумажных платочков, мужчина поднял ее и протянул Наташе. Она вежливо поблагодарила и улыбнулась. Вероятно, почувствовав, что симпатичная незнакомка никуда не спешит, галантный кавалер задержался — стоял рядом и смотрел, как она сыплет крупу в воду. Утки, точно оголодав, едва завидев еду, устремились к ним из всех заводей и кустов. Особо нахальные отчаянно пихались и даже били крыльями по воде, пытаясь прогнать конкурентов. Наташа, бросая им кукурузу, усмехалась: — Вот обжоры! Тут же каждые пять минут кто-нибудь останавливается, и не с пустыми руками, а они все равно кидаются, точно месяц не ели. — Вы правильно делаете, что кормите их зерном, а не хлебом, — похвалил мужчина. — А то ведь все так и норовят булку покрошить. — Да, я знаю, что им это вредно, — кивнула Наташа. — Не просто вредно, а даже опасно. Птицы — ладно, глупые, не понимают. Но люди-то должны соображать! — А вы биолог? — сама не зная, зачем, спросила Наташа. — Нет, географ. Учитель. Теперь уже на пенсии. Извините, я не представился — Михаил. — Наталья. — Часто здесь бываете? — Нет, редко. Из Питера особо не наездишься… А вы? — Я местный житель…. Пока знакомились, Наташа деликатно рассматривала собеседника. Несмотря на недостатки фигуры, выглядел Михаил вполне презентабельно: чистая незаношенная одежда и обувь, стильные солнечные очки, которые он поспешил снять, заметив, что собеседница все чаще смотрит ему в лицо. Он был гладко выбрит, но вот отросшая стрижка явно напрашивалась на обновление. Хотя, кто знает: может, это мода такая? Алексей, с тех пор, как начал лысеть, признавал только самые короткие стрижки. Но у всех вкусы разные. Когда Наташа опустошила запас угощения для птиц, Михаил пригласил ее прогуляться по парку. Они неторопливо пошли вдоль пруда, перескакивая в разговоре с темы на тему. В основном, говорил Михаил: остроумно и даже немного дерзко — о своей работе, о школьных порядках и нравах, с гордостью — о внучке-отличнице, изучающей три языка и мечтающей о карьере лингвиста, с нежностью и печалью — о недавно умершей жене... © Олег Рой "Вкус жизни" (отрывок из романа)