Счастливые люди не вызывают во мне зависти, даже если они очень счастливы, ни раздражения, даже если они очень довольны: вообще никогда не вызывают никаких дурных чувств. Способность быть счастливым — такая же психологическая конкретность, как ум, как мужество или доброта. Для меня важнее поговорить час со счастливым человеком, чем с умным. Я привыкла к умным людям; я знаю по опыту, что не так много нового и интересного может рассказать один умный человек другому (особенно, если они одной специальности). Зато счастливый человек — всегда откровение, овеществлённое разрешение основной жизненной задачи. Лидия Гинзбург

Ну что тебе надо еще от меня? Чугунна ограда. Улыбка темна. Я музыка горя, ты музыка лада, ты яблоко ада, да не про меня! На всех континентах твои имена прославил. Такие отгрохал лампады! Ты музыка счастья, я нота разлада. Ну что тебе надо еще от меня? Смеялась: "Ты ангел?" - я лгал, как змея. Сказала: "Будь смел" - не вылазил из спален. Сказала: "Будь первым" — я стал гениален, ну что тебе надо еще от меня? Исчерпана плата до смертного дня. Последний горит под твоим снегопадом. Был музыкой чуда, стал музыкой яда, ну что тебе надо еще от меня? Но и под лопатой спою, не виня: "Пусть я удобренье для божьего сада, ты - музыка чуда, но больше не надо! Ты случай досады. Играй без меня". И вздрогнули складни, как створки окна. И вышла усталая и без наряда. Сказала: "Люблю тебя. Больше нет сладу. Ну что тебе надо еще от меня?" Андрей Вознесенский, 1972 г.

М. О. МЕНЬШИКОВУ 28 января 1900 г. Ялта. Дорогой Михаил Осипович, что за болезнь у Толстого, понять не могу. Черинов ничего мне не ответил, а из того, что я читал в газетах и что Вы теперь пишете, вывести ничего нельзя. Язвы в желудке и кишечнике сказывались бы иначе; их нет или было несколько кровоточивших царапин, происшедших от желчных камней, которые проходили и ранили стенки. Рака тоже нет. Он отразился бы прежде всего на аппетите, на общем состоянии, а главное — лицо выдало бы рак, если бы он был. Вернее всего, что Л<ев> Н<иколаевич> здоров (если не говорить о камнях) и проживет еще лет двадцать. Болезнь его напугала меня и держала в напряжении. Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жизни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не люблю так, как его; я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру. Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь, не так страшно, так как Толстой делает за всех. Его деятельность служит оправданием тех упований и чаяний, какие на литературу возлагаются. В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шаршавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения. Без него бы это было беспастушное стадо или каша, в которой трудно было бы разобраться. Чтобы кончить о Толстом, скажу еще о «Воскресении», которое я читал не урывками, не по частям, а прочел всё сразу, залпом. Это замечательное художеств<енное> произведение. Самое неинтересное — это всё, что говорится об отношениях Нехлюдова к Катюше, и самое интересное — князья, генералы, тетушки, мужики, арестанты, смотрители. Сцену у генерала, коменданта Петропавл<овской> крепости, спирита, я читал с замиранием духа — так хорошо! А m-me Корчагина в кресле, а мужик, муж Федосьи! Этот мужик называет свою бабу «ухватистой». Вот именно у Толстого перо ухватистое. Конца у повести нет, а то, что есть, нельзя назвать концом. Писать, писать, а потом взять и свалить всё на текст из евангелия, — это уж очень по-богословски. Решать все текстом из евангелия — это так же произвольно, как делить арестантов на пять разрядов. Почему на пять, а не на десять? Почему текст из евангелия, а не из корана? Надо сначала заставить уверовать в евангелие, в то, что именно оно истина, а потом уж решать всё текстами. Я надоел Вам? Вот когда приедете в Крым, я буду Вас интервьюировать и потом напечатаю в «Новостях дня». О Толстом пишут, как старухи об юродивом, всякий елейный вздор; напрасно он разговаривает с этими шмулями. Я был нездоров недели две. Перемогался. Теперь сижу с мушкой под левой ключицей и чувствую себя недурно. Не с мушкой, а с красным пятном после мушки. Фотографию вышлю Вам непременно. Званию академика рад, так как приятно сознавать, что мне теперь завидует Сигма. Но еще более буду рад, когда утеряю это звание после какого-нибудь недоразумения. А недоразумение произойдет непременно, так как ученые академики очень боятся, что мы будем их шокировать. Толстого 31 выбрали скрепя сердце. Он, по-тамошнему, нигилист. Так по крайней мере назвала его одна дама, действ<ительная> тайная советница, — с чем от души его поздравляю. Я не получаю «Недели». Отчего? В редакции хранится присланная мною рукопись С. Воскресенского «Глупости Ивана Ивановича». Если не пойдет, пришлите обратно. Будьте здоровы, крепко жму руку. Яше и Лидии Ивановне привет. Ваш А. Чехов. Пишите!

— Род человеческий - ерунда. Главное - не изменить самому себе. — Но ведь Гитлер, к примеру, тоже себе не изменял. Повернулся ко мне. — Верно. Не изменял. Но миллионы немцев себе изменили. Вот в чем трагедия. Не в том, что одиночка осмелился стать проводником зла. А в том, что миллионы окружающих не осмелились принять сторону добра. «Волхв», Джон Фаулз

Память уже не жалит, Мысли не бьют по рукам, Я тебя провожаю К другим берегам. Ты — перелётная птица, Счастье ищешь в пути, Приходишь, чтобы проститься И снова уйти. Лети. Летний дождь, летний дождь Начался сегодня рано. Летний дождь, летний дождь Моей души омоет рану. Мы погрустим с ним вдвоём У слепого окна. Летний дождь, летний дождь Шепчет мне легко и просто, Что придёшь, ты придёшь. Ты придёшь, но будет поздно. Несвоевременность — вечная драма, Где есть ОН и ОНА. Ты перестала мне сниться Скоро совсем, а потом Новой мечтой загорится остывший мой дом. Что от любви любви не ищут, Ты с годами поймёшь, Ну а сейчас ты не слышишь и тебя не вернёшь. Летний дождь, летний дождь Начался сегодня рано. Летний дождь, летний дождь Моей души омоет рану. Мы погрустим с ним вдвоём У слепого окна. Летний дождь, летний дождь Шепчет мне легко и просто, Что придёшь, ты придёшь. Ты придёшь, но будет поздно. Несвоевременность — вечная драма, Где есть ОН и ОНА. Игорь Тальков

#КИМЖ_подписчики_читают а что читают наши подписчики в июне?

Все начинается с любви... Твердят: "Вначале было слово..." А я провозглашаю снова: Все начинается с любви!.. Все начинается с любви: и озаренье, и работа, глаза цветов, глаза ребенка — все начинается с любви. Все начинается с любви, С любви! Я это точно знаю. Все, даже ненависть — родная и вечная сестра любви. Все начинается с любви: мечта и страх, вино и порох. Трагедия, тоска и подвиг — все начинается с любви... Весна шепнет тебе: "Живи..." И ты от шепота качнешься. И выпрямишься. И начнешься. Все начинается с любви! Роберт Рождественский

После взятых бастилий неужели сдаваться? Вот и мне запретили доктора волноваться. Помаленечку горбясь, жить с согбенной спиною, лицемерье и подлость обходя стороною. Если силы иссякли, ограничиться малым, - посещая спектакли со счастливым финалом. Быть не слишком горячим и не очень весёлым, научась неудачи запивать валидолом. Хуже медленной смерти прозябанье на свете.. Вы не верьте, не верьте в предписания эти. Жизнь, как новую повесть, начинайте с абзаца, прямо с ходу готовясь в эту драку ввязаться. Пробивайтесь сквозь ветер, как тропинка крутая, горе ваших соседей вашим горем считая. Коль обиженный плачет, проявляйте нервозность. Дайте недругу сдачи без поправок на возраст. Не робея любуйтесь распахнувшейся бездной, и волнуйтесь, волнуйтесь - это очень полезно! Михаил Матусовский, 1962

Цветет жасмин. Зеленой чащей Иду над Тереком с утра. Вдали, меж гор — простой, блестящий И четкий конус серебра. Река шумит, вся в искрах света, Жасмином пахнет жаркий лес. А там, вверху — зима и лето: Январский снег и синь небес. Лес замирает, млеет в зное, Но тем пышней цветет жасмин. В лазури яркой — неземное Великолепие вершин. Иван Бунин, 1904 г.

Никак не удается мне вернуться в свою оболочку и по-старому расположиться в самом себе, - такой там беспорядок: мебель переставлена, лампочка перегорела, прошлое моё разорвано на клочки. "Отчаяние", Владимир Набоков