Дружба по интересам Мне было 14 лет, когда случилась эта история.  Тогда мы с подругами умирали от скуки, и всё своё свободное время тратили на группу «Тату», сериал «Зачарованные», праздную болтовню про парней. И, конечно, мечтали, как внезапно станем хоть кем-то особенным, а приключения сами свалятся на голову. Чтобы поскорее приблизить такой вожделенный момент я, Марина и Юля сообща ударились в готику. Сколько же значительности в собственных глазах нам придавали простенькие чёрные шмотки с оптовки. «Тату» быстро сменились на Мэнсона, а от просмотров похождений ведьм мы быстро перешли к действию. Теперь ни одна встреча с девчонками не обходилась без попыток заглянуть в будущее или вызвать потусторонних сущностей. Но карты отчаянно врали, а сущности, видимо, напрочь забыли человеческий язык и посредством блюдец с иголками упорно выдавали порции отборного нечитаемого бреда.  Как ни странно, энтузиазма от неудач только прибавлялось (эх, как много в жизни значит гормональный взрыв!). Первый триумф мы испытали, когда один из наших нехитрых ритуалов проклятия ударил точно в цель. Врага было выбрать не трудно — Марина всё никак не могла поделить парня со Светкой-Наволочкой из параллельного класса. Сам объект даже не догадывался о том, какие страсти бурлят в душе начинающей ведьмы, и спокойно выгуливал Светку за ручку. Для обряда нужны были всего-то мёртвое животное, осиновые пруты и женские волосы. Юлин волнистый попугайчик весьма кстати скоропостижно скончался от старости, и после не слишком болезненных уколов совести тушка бедной птички в осиновом гнезде оказалась у порога жертвы. Наволочке хватило трёх дней, чтобы заработать открытый перелом. Наш злокозненный клуб по интересам ликовал. И хотя парень так и остался равнодушен к Маринке, плевать, теперь у нас было реальное подтверждение своих выдающихся способностей. Книжные заклинания ушли в прошлое. Юля, самая смелая из нас, логично рассудила, что с таким-то опытом и невероятной силой мы и сами можем насочинять многотомное издание каких угодно обрядов. И таковые не заставили себя долго ждать. Наверное, мало найдётся людей, которым не знаком дух командной работы. Один за всех и все за одного, басня про несгибаемый пучок прутьев, вместе мы сила. Каждый участник группы носит в себе деталь механизма, бесполезную саму по себе. И внезапно оказывается, что детали всех решающих общую проблему людей подходят друг другу как родные. Шестеренки начинают крутиться, обрывки задумок сливаются в ясную идею — работает!  Естественно, такое происходит не в каждом конкретном случае, не закономерно, после некоторой притирки, разумеется, но всё же. Вы испытываете приятное чувство общей правды, общей реальности, сплочение, мощь. Именно так я могу определить то состояние, в котором находились я, Марина и Юля, когда открыли свой невероятный способ общения с духами. Уже с самого утра Юля с горящими глазами обещала показать нам нечто особенное. Она отказывалась рассказать хоть какие-то подробности, надеясь тем самым подогреть наш интерес. Её же собственного терпения хватило только до конца третьего урока. Оказалось, накануне ей приснился удивительно реалистичный сон, где мы втроем в моей квартире общаемся с демоном. В прямом смысле слова общаемся, то есть разговариваем вслух, ведём диалог. В Юлином сне существо отвечало на наши вопросы через магнитофонную запись, пущенную задом наперёд.  Мои родители в тот день уехали к родственникам — одного этого факта хватило, чтобы девчонки с возбужденной дрожью в голосе посчитали сновидение вещим. Пожалуй, я была единственной, кто сомневался в успехе этой затеи. В глубине души я всегда понимала — всё наше колдовство просто мрачная игра, затеянная от отчаянного голода по впечатлениям. Но мне не хватило духу высказаться вслух, я слишком боялась потерять дружбу Марины и Юли. В 10 вечера всё было готово к ритуалу. При свете свечей мы сидели за столом на тесной кухне. Марина достала нож, каждая из нас должна была смешать свою кровь с молоком в чашке, а затем «напоить» этим глиняную фигурку ангела. Конечно, церемония включала в себя и заклинание, но, к счастью, оно уже давно стёрлось из моей памяти.  Пару минут прошли в сосредоточенном молчании. Юля вставила кассету в стоявший рядом магнитофон и запустила обратное воспроизведение. Запись, разумеется, была предварительно проверена, для исключения возможности принять желаемое за действительное. Вначале были слышны лишь обычные булькающие звуки и шорох отматываемой магнитной ленты.  Марина задала «гостю» вопрос: «Ты здесь?». Глядя на серьёзные лица подруг, я едва сдерживалась, и уже готовилась феерическим хохотом прервать этот идиотизм. Теперь я понимаю, что моё неверие, скепсис тоже было тем самым элементом командного духа, необходимым для оживления абсурдной нелепости. В тот самый момент, когда с моих губ наполовину сорвался смешок, каждая из нас со всей четкостью услышала ответ на обращение Марины. — Да, смешные девочки, — проквакали колонки.  Сомневаюсь, что вам хоть раз приходилось слышать подобный голос. Складывалось ощущение, будто большая жаба гулко бубнит со дна трёхлитровой банки. При любых других обстоятельствах это было бы жутко забавно, а сейчас стало просто жутко. Юля с Мариной враз побледнели, от напряжения мышц они походили на деревянных кукол. Сама я, наверное, тоже выглядела не лучше. Но ведь мы были ведьмами, спокойно проклинающими людей, а ещё мы были подростками, которые стыдятся показать свой страх. Бодрым дрожащим голосом с тонущими в нём нотками уверенности Юля попросила «жабу» рассказать о будущем каждой из нас. Видимо, из-за шока она даже не поинтересовалась, как того требовал любой ритуал вызова духа, именем гостя. Сущность не смутило такое нарушение приличий, у неё (него?) действительно было послание для каждой из нас. Марина узнала, что «молчание врачует некоторые недуги», Юля должна была в скором времени «образумить сиротливых». Мне досталось не менее абсурдное предсказание: «Ты ещё успеешь насладиться своей прелестью,» — не совсем точно, но вроде того. В тот раз мы торопливо проводили «жабу», удовлетворив свой голод по чудесам до седых прядей в волосах. Но наша разлука не была долгой. Решившись на что-то однажды, а ещё и закрепив это повторным опытом, часто превращаешь некогда новое действие в привычку. Первую неделю после вызова существа мы даже не обсуждали случившееся — слишком оно не вписывалось ткань наших будней, слишком напугала нас тьма, в которую я, Юля и Марина заглянули.  Даже не смотря на явно бредовые предсказания, мало чем отличавшиеся от болтовни с духами посредством блюдечка. Хотя, пожалуй, лишь для Марины эта беседа имела крохотный смысл. Уже после сеанса спиритизма она случайно услышала, как отец разговаривал по телефону с любовницей. Ей ничего не оставалось в этой ситуации как хранить молчание — любое сильное переживание могло в буквальном смысле убить Маринину маму, недавно перенесшую операцию на сердце. Этой крупицы правды из слов духа вполне хватило для того, чтобы мы вновь обратились к нему. Страх очень быстро уступил место нездоровому любопытному азарту. Оказалось, «жаба» была плоха лишь по части предзнаменований. При этом она детально и во всех мерзких подробностях остроумно могла расписать слабости и секреты любого из наших знакомых. Своим булькающим гулким голосом она регулярно снабжала нас отборным компромат на неугодных. Такие откровения коснулись и моей с Мариной и Юлией жизни, но мы настолько хорошо знали друг друга, что обличения со стороны могли только рассмешить.  Мы жадно ждали любой возможности пуститься в сплетни с духом, несколько веков назад, думаю, именно за такое и сжигали на костре. Но главное, мы стали ведьмами с собственной прирученной жуткой тварью, служившей нам. Больший успех трудно было представить. В один из вечеров мистического злословия наше мрачное веселье прервал настойчивый звонок в дверь. Забавно, вот уже несколько месяцев подружки, преспокойно попивая чай, вели вслух диалоги с очевидно потусторонней сущностью, а сейчас в страхе подскочили с мест от обычной трели звонка. Как когда-то их прапрапрапрабабушки от решительного стука инквизитора.  Возможно, разумнее было просто притвориться, что никого нет дома. Взгляды девчонок красноречиво умоляли остаться, но меня будто кто-то толкнул в спину, шепнув на ухо: «Открой!»  В глазок на меня смотрела совершенно материальная незнакомая старая женщина. В простом таком зимнем советском пальто времён очередей за колбасой, шёрстяном сером платке и валенках. Страха она не вызывала, скорее жалость — на лице была написана сдерживаемая и одновременно нестерпимая мука. Решив, что старушке нужна помощь, я открыла дверь.  — Здравствуй, дочка. У меня разговор есть, но не к тебе. Юля здесь? — женщина говорила слабо и измучено.  Удивившись про себя, откуда Юлина бабушка знает мой адрес, я быстро повела гостью в комнату к подругам, даже не предложив снять пальто и валенки. Было видно — дело срочное.  Девчонки встретили нас удивлённым молчанием. Женщина тяжело опустилась на диван, только сейчас я заметила, что её левая рука, как и голова была замотана таким же толстым шерстяным платком. А правая покрыта нездоровыми бурыми пятнами. Гостья пронзительно, но без злобы смотрела прямо на Юлю. — Паспорт-то мой верни, — старушка протянула свободную руку в сторону Юли.  Моя подруга украла у собственной бабули паспорт?? — Да никакая я ей не бабуля, — прочитала мои мысли гостья, — да и не крала ты его, правда?  Юля затравлено вжалась в стенку и отрицательно замотала головой, её лицо превратилось гримаску, было заметно, ещё минута и она разрыдается.  Марина совсем по-детски вскочила с места и спряталась за моей спиной, я чувствовала, как её руки больно вцепились мне в плечи. Никто не проронил ни слова. В моей голове не осталось ни одной мысли, только предчувствие чего-то неизбежного и кошмарного. Старушка тем временем стала неторопливо разматывать шаль с кисти. Когда она готовилась снять последний слой, я удивилась насколько же тонкие пальцы у такой пожилой женщины.  Через секунду все увидели, что никаких пальцев там больше нет.  Вместо обычной руки из плоти и крови прямо из рукава советского пальто торчали голые кости. К сожалению, эта картинка до сих пор жива в моей памяти. Скелет безжизненно висел, как плеть, влажно поблескивая, на сгибах фаланг виднелись кусочки розовой плоти.  Но самое ужасное, кость была обглодана, даже с расстояния двух метров я могла разглядеть следы маленьких, будто собачьих зубов. Женщина с усилием уронила культю на стол прямо перед бившейся в безмолвной истерике Юлей. — Отдавай, что забрала, — старуха обратилась к ней чуть злее, чем раньше. Давясь рыданиями, Юля дрожащими руками перевернула магнитофон-портал. Под ним лежал обычный затёртый и выцветший советский паспорт. Заикаясь и всхлипывая, подруга начала свой рассказ. Оказалось, в её сне необходимым условием для ритуала был предмет, принадлежавший мёртвому человеку.  Юлька не стала брать вещи покойных бабушки с дедушкой из уважения и страха навредить им. Совершая прогулку по развалинам местного завода, она нашла в разворошенном архиве старый паспорт какой-то женщины. Посмотрев на дату рождения, Юля успокоила, себя тем, что старушка, очевидно работавшая здесь, не пережила голодные 90-е и давно мертва, как и этот завод. От нас деталь ритуала была скрыта неслучайно, подруга, во-первых, опасалась нашей негативной реакции, а во-вторых, по её мнению, для качества ритуала необходимо было единолично хранить тайну. Всё это было похоже на правду. Но как, как старуха нашла нас? И как такие дикие увечья могут существовать в реальном мире? — Ведунья мне рассказала где вас искать, ведьм, — женщина снова ответила на мой мысленный вопрос, — Только поздно я к ней пришла… Думала рука болит, так что — старая ведь уже. Вы хоть знаете, кого вызвали? Он мне наживую мясо глодал! Трупоед… Видишь, я по-хорошему прошу, отдай! Мелкие бусины беззвучных слёз потекли по щекам старушонки.  Юля вложила паспорт в её ещё целую руку. Марина отчётливо прошипела в сторону подруги: «Тварь!» — А ты её не кори, — лицо гостьи мгновенно переменилось, слёзы словно стёрли, — Я вот зла не таю. Я своё пожила. Да и с паспортом помирать нестрашно. МЕНЯ он больше поедоем есть не станет. Меня, меня, меня — разносилось как звон колокола в моей голове.  По реакции Юли и Марины было понятно — они думают о том же, о чём и я. Мы нарушили обряд, принесли в жертву живого человека, и теперь сами станем пищей для демона. Старуха, не оборачиваясь, обошла нас, соляные статуи. Уже открывая дверь, она повернула к нам своё лицо, полное мстительного торжества. — Ой, трусихи! Да ушёл он, ушёл трупоед ваш. Живые вы ему ни к чему. За кладбищенской калиткой теперь только свидитесь, — бабка вышла, оставив дверь открытой, пару минут мы, не шелохнувшись, слушали её удаляющиеся шаркающие шаги. В тот вечер я виделась с девчонками в последний раз.  Нет, Марина и Юля не стали жертвами леденящего душу загадочного несчастного случая. Просто мои непоседливые родители внезапно и радикально решили сменить место жительства в течение двух дней.  Фотографии в соцсетях подтверждают, что мои бывшие подруги детства живы, здоровы, работают и растят детей, как любые другие обыватели, как и я.  Мы стали достаточно взрослыми, рациональными, атеистичными для веры, будто гниющему в могиле мертвецу есть дело до того, кто его поедает, словно яблочный пирог.

Темно-серое Летом мы с братом ездили к бабушке в деревню. Там у нас (в деревне) были пара-тройка заброшенных домов, о которых местные рассказывали легенды. На одну душу населения деревни по версии старушек приходилось по пять неупокоенных душ. А уж сколько баек об оборотнях в лесах — и не сосчитать. В деревне также имелась своя ведьма, которую все обходили стороной, а дети с любопытством заглядывали через забор и спорили на самого храброго, кто к ведьме решится подойти. Кстати, ведьма та жила в доме напротив нашего дома. Из нашего окна был виден ее дом, окна в доме, но разглядеть, что внутри, никогда не получалось.  В общем, все в традициях жанра. Но одну ночь я запомнила надолго.  Та наша ведьма болела сильно, и местные знахари во главе с главврачом из центральной больницы соседнего поселка городского типа говорили в один голос — недолго жить осталось. Мы с детворой только и размусоливали эту тему: «Ведьма умирает! Будет проклятье!» — и все в том же духе.  Сидим на лавочке и спорим, какое же проклятье нам угрожает. Один дедушка это услышал и подошел к нам, сказав при этом: «Когда она умрет, дома загорятся, чтобы никто не видел, как ее душа улетает. Отвлекающий маневр!» Эти его слова надолго застряли у меня в голове, так как при виде пожаров, у меня, уже зрелого человека, появляется мысль, что где-то умерла ведьма. И сейчас я объясню, почему. Это была ночь. Мы все уже спали, в доме стояла тишина.  Я проснулась от того, что на улице где-то вдалеке кто-то кричал. Проснувшись, я поняла, что кричащих голосов было много. Мужчины и женщины. Но в основном кричали мужчины. Я посмотрела в окно, но никого не увидела. За криками многих людей стал отчетливо пробиваться крик одной женщины. Что именно кричат, я толком разобрать не могла. Проснулся брат, испугался и забрался ко мне на кровать. Мы вместе стали в окно смотреть, пытаясь разглядеть темную улицу. В домах стал включаться свет. Кто-то даже выходил наружу. Крик женщины становился все громче, и мы, наконец, увидели знакомую, которая бежала по дороге и подбегала ко всем, кто выходил на улицу. Люди тут же срывались и убегали, а вскоре возвращались с ведрами. Я услышала, как наша бабушка выбежала на крыльцо. К ней подбежала та же знакомая, и они вместе куда-то помчались. Правда возле крыльца бабушка остановилась и вернулась в дом. Зайдя в комнату, она сказала нам, чтобы никуда не выходили. После этого она и еще несколько людей убежали в том направлении, откуда прибежала кричащая женщина.  — Пожар! — промелькнуло в голове и, схватив брата, я выбежала с ним на улицу. Мы просто стояли возле своего крыльца и смотрели на дом ведьмы. К нашему забору подошли еще несколько ребят. Мы все переговаривались, что сейчас откуда-то полезет душа ведьмы, что это она «отвлекающий маневр сделала» и подожгла чей-то дом. Смеялись, перешептывались, но с недоверием на окна дома все-таки поглядывали. И заметили, что из трубы на крыше дома «нашей колдуньи» повалил дым. Редкий такой, словно в печи только одну бумажку подожгли. И в эту же секунду вместе с дымом из трубы вылетело что-то темно-серое и густое. Я даже не знаю, как это описать.  Темно-серое вылетело очень быстро и вознеслось ввысь. Там и испарилось. И редкий дым сразу же пропал.  Ой, как мы орали! Бежали и рыдали в сторону, куда наши родители убежали. Всей толпой бежим и рыдаем. Но никому из взрослых даже слова не сказали.  На следующий день были работы по восстановлению сгоревших зданий — мусор разгребался, мебель хорошая выносилась. А через два дня были похороны колдуньи. Похоронили ее по-божески, на кладбище. Священник отпевал.  Никакого проклятья не произошло. Правда, даже найдя мертвую бабочку, мы с ребятней сразу все списывали на злобный дух ведьмы. Со временем и это прошло.

Колодец Рассказал мне эту историю дед. А дед человек слова, если скажет что-нибудь, пообещает, по возможности выполнит сразу, а если ждать приходилось, то совсем чуть-чуть. В детстве он мне постоянно игрушки всякие привозил, истории рассказывал, смеялись вместе доупаду, а мне его ещё смех нравился - звонкий такой, не как у стариков обычно бывает, как молодой заливается. Я вырос, в деревню к нему в гости ездить стал редко - школа, занятия всякие, новые технологии и вот позапрошлым летом сказал маме, что хочу в гости к деду с бабушкой наведаться, давно у них не был, город совсем съел меня. А бабушка отлично готовит, ещё скотина своя - коровы, куры, козы - так, что всё своё, и меня так и потянуло на свежий воздух. Собрал вещички, мама позвонила деду вечером, чтобы за мной приехал. Я сидел как на иголках, я ещё тамошних ребят знал хорошо, вместе байки друг другу рассказывали, я дедовские иногда пересказывал, лазали по старым сараям, ходили к дому, заброшенному, где по деревенской легенде духи обитали. Испугались мы тогда о того, что мышь пробежала - девчонка заметила краем глаза движение, да как ломанётся, заорёт, что мы за ней все повыскакивали как в попу раненные. Прошло с тех пор лет семь-восемь, не меньше. Вышел на балкон и смотрю, дедушкин старый москвич подъезжает. Ну, у меня тут улыбка до ушей, хоть за вязочки пришей во все тридцать два зуба, я сумку взял, отца с мамой чмокнул, да помчался на улицу. А дед уже машину припарковал, москвич старенький, но целёхонький на солнце блестит, а дедушка стоит, прислонившись к двери, да улыбается. Я подбежал, обнял его, сел вперёд, пристегнулся, поехали. Я начал расспрашивать, как деревня, как соседи, как хозяйство ведётся - дед охотно отвечал на моё словоизвержение, терпеливо так, с улыбкой, рад внука видеть как-никак. Выехали уже за черту города, как я спросил о своём лучшем деревенском друге, Фёдоре. Дружили мы тогда сильно, не разлей вода, один раз даже в девчонку одну влюбились, но решили по-братски оставить её и не менять, так сказать "братву на бабу". Дед сразу нахмурился, баранку покрепче стиснул, мрачнее тучи сделался. Ну, я тут понял, что что-то не то. Решил помолчать, не расспрашивать, сам узнаю, да дед начал. С его слов буду писать:  "Федька хороший парень был, молодой совсем, да жаль парня. 17 лет всего (он старше меня на год), пороху не нюхал. Связался он с недобрым делом… Родители его в город по делам поехали, а сына оставили дома и наказали ему хозяйство в чистоте держать. Он молодец, не халтурил, я только встану, а я встаю ни свет, ни заря, а он уже поднялся и горланит через весь двор: "Доброе утро, дед Коля!". Корову держал в чистоте, доил, овец на пастбище выгонял, следил за ними, да вот принялся один раз колодец чистить. Он у них постоянно поростал то водорослями, то мхом, грибы всякие росли внизу. Взял он палку какую-то, тряпку нацепил, да давай видать, по стенам елозить, оцеплять всю эту гадость со стен, да со дна. Очистил, давай ведром черпать. Дошёл до дна почти и глядь, внизу лежит что-то. То ли тряпьё какое-то, то ли что. Любопытно стало, что за невесть, что там внизу. Привязал крючок к палке, да вытащил наверх. Оказалось, что это скелет, не животный, человека! Не стал парень, что странно, к батюшке обращаться, чтобы тело-то захоронить по правилам, а в дом к себе его унёс. Я видел как он колодец чистил, порой бабушка охала-ахала, что, мол, он так низко наклоняется, не свалился бы! Я тоже заволновался, решил наведаться. Бабушка блинов напекла, я взял вязанку, да к нему. Зашёл в сарай - нет никого, а корова чуть ли не по колено в навозе, вымя раздулось, как бы, не перегорело молоко. Тут я и заподозрил, что что-то не то, побежал в дом к нему быстрее. Постучался, внутри какое-то шубуршание услышал, а как постучался - всё затихло. Тут я дверь то сдуру чуть не вышиб и на пол не упал - дверь не закрытой оказалась. А в доме пахнет какой-то мертвечиной, ей Богу. Я испугался, не зашиб ли парня кто, все комнаты оббегал и застал его лежащим на полу в гостиной - оттуда сильнее всего пахло. Думал, пропал Фёдор, хватаю его за плечо, а он глаза распахнул, под ними круги синие. Лицо осунулось, еле руками шевелит, а глаза живые, как будто ярче ещё стали. Зелёные, сверкают, вот-вот искры замечет. Федька парнем красивым был, а тут усталый, осунувшийся, лет на десять постарел. Я его хватаю, на ноги поставить пытаюсь, а он стоять не может, мямлет только что-то: "Ноги, ноги, ноги..." Тут я и понял, что ноги у него не двигаются совсем. Отнялись видать. Я подумал, вдруг болел чем-нибудь, на кресло его усадил, давай расспрашивать. А он на лицо не смотрит, глаза отводит, да куда-то в угол, на грани бреда парень. И когда он очередной раз взгляд отвёл, я-то и увидел, куда он так норовит посмотреть. В углу кости лежали, а Фёдор руку поднял и тычет туда. Я поднялся с корточек, думал мне туда идти надо, а он хвать меня за руку, да с такой силищей, что меня чуть на пол не уложил. А тыкать продолжает. Ну, я руку его отцепил, стул к углу поставил и его туда - на плечо закинул руку вторую и еле доволочил. Ноги не ходят, тащит их по полу. Усадил туда, да решил за женой сходить, пусть покормит бедолагу. Сходил за бабушкой и слышу, болтает что-то Федька, да живо так! Воркует, как с девчонкой, обещает что-то, а как только зашли мы - умолк.  Так Леночка (бабушку зовут) и носила ему еду, кормила. А один раз говорит, заходит и чуть не закричала - он около двери ползёт, рукой загребает, а в руке рваньё. Не отдал он её, чуть за руку не прикусил, когда она ему помочь встать пыталась. А она у нас женщина не робкого десятка, прикрикнула на него, и как только он замолк, утащила его в гостиную. Парень сильно похудел, как щепка стал, так что не удивительно, что его бабушка унесла. Жутко ей в доме было, присутствие кого-то как будто ощущала и тут решила опять в угол тот посмотреть, где кости лежали, а нет их там. Думала, я выкинул наконец-то, но я их не трогал, казалось, как будто бы эти останки единственная мотивация Федьку жить. Жалко его было жутко. Один раз ночью вышел я на порог покурить, да вижу в окне Фёдоровского дома девушку. Да красивую такую, что я думал, кажется мне всё это спросонья. А главное, Федя улыбался, что-то говорил ей, а девица по комнате кружила, волосы, чуть ли не до пят, да светлые такие, как и она. Лунный свет будто бы через неё проходил. На следующий день помер парень, опять вылез из кресла, да и уполз на кухню, а нашли его в обнимку с каким-то тряпьём, на платье похожем и с грудой костей."Я опешил. Друг, которого я знал, наверно, лучше, чем самого себя, умер по какой-то мистической причине. Меня аж озноб схватил. До деревни километра два осталось, так что я просто вперил взгляд в горизонт, куда врезались вершины гор. На душе стало гадко, холодно и пусто, а дед молчал - не хотел тревожить, оставил наедине с мыслями и, видать, жалел, что всю правду рассказал.  Тем же вечером я зашёл к Ире, девочку которую я с детства знал, так она в настоящую девушку превратилась. И сказала она, что слышала от бабушки, будто бы руки на себя наложила девушка в доме, где Федина семья жила, от того, что не сватался к ней никто, вот и бросилась в колодец. А до этого кости видать не откапывал никто, так глубоко колодец не чистили. Родители Фёдора в город переехали, дом не стали продавать, оставили как память. Так один раз засиделся я у Иры до вечера, за полночь уже было, а путь держал мимо дома друга. Остановился, вспомнил всё о нём, и не помнил ничего плохого, как заметил в окошке, что Фёдор как живой, улыбается, не худой, а наоборот, крепкий и держит девушку за талию как в вальсе. И глаза у него зелёным сверкали, как раньше. Они по комнате кружили, а я со страху вылупился на всё это, а потом дал стрекача домой. Долго уснуть не мог, а через три дня уехал - конец августа, надо было готовиться к школе. Но историю помню хорошо и друга лучшего никогда не забуду. Вот такая вот история.

Приворот Моя мама была очень красивой и привлекательной женщиной. С папой у них была большая любовь, доверительные отношения и крепкая дружная семья. Прожили они 20 лет "душа в душу", как говорят в народе. Но вдруг как-то внезапно и без видимой причины отношения в семье начали портиться. Папа очень сильно изменился: стал резким, несдержанным, грубым, каким-то нетерпимым. Стал выпивать: сначала изредка, потом больше. Потом соседи донесли: у него появилась женщина. Дочки не узнавали папу - чем дальше, тем больше. Он часто сидел, задумавшись. При этом его глаза были безумными, страшными. Это был чужой человек. Как будто его волей кто-то руководил, будто сидела в нем какая-то темная страшная сила. Он мог быть как зверь, а мог плакать, как беззащитный ребенок.  Очень сильно переживала мама, эта любящая добрая женщина. Она не понимала, как такое могло произойти: ведь они с папой любили друг друга, им всегда было интересно друг с другом. И она не понимала, почему он изменил ей, почему пустил под откос всю прожитую жизнь. От таких раздумий и невеселых мыслей или от отчаяния мама решила пойти к бабке-ведунье. Взяла с собой фотографию отца.  Ведунья сказала, что отцу сделан сильный приворот. Семью он никогда не бросит, но внутри него сидит такая сильная черная сила, что постоянно в нем идет борьба этой силы с духом его отца. И "что" победит, какая сила одержит верх - одному Богу известно. "Скорей всего, - сказала гадалка, - сердце отца не выдержит". Выслушав это все, мама упала на колени перед ведуньей: "Ради Бога, помогите! Что надо сделать? Чем я могу помочь своему мужу?" На это бабушка ответила, что нужно искать в квартире незнакомый предмет, на который сделана порча, потому что не только папе, но и маме и всем, кто живет в квартире, грозит опасность!  По возвращении домой, мама кинулась искать причину своих бед с таким отчаянием. Дочки были поражены: как сильно их мама любит отца! Но, к сожалению, они ничего не нашли, никаких незнакомых вещей в квартире не было. В отчаянии они опять кинулись за помощью к ведунье. Но та стояла на своем: в доме вещь, излучающая сильнейший негатив и медлить нельзя, так как чем дальше эта вещь находится в жилище, тем больше непоправимой беды она приносит.  И вот однажды утром младшая дочь вскочила с постели с криком: "Я знаю что это!" И все начали вспоминать: действительно, где-то месяц назад папа принес в квартиру то ли панно, то ли холст что-то самодельное с непонятным рисунком. Это была то ли змея, то ли какие-то переплетенные корни. Никто не придал особого значения этому "шедевру". Повесили его в малозаметном углу и перестали обращать на него внимания. Но сейчас, когда произошли такие события, все посмотрели на эту вещицу по-другому. Ведь, действительно, с появлением этого панно в семье стали происходить скандалы, а папа изменился до неузнаваемости. И вот мама, не задумываясь о последствиях, голыми руками сорвала со стены это "исчадие ада". И о, Боже! Из него посыпались какие-то перья, косточки мелких животных, засушенные лягушачьи лапки, гвозди, булавки и прочий мусор. И видно в это время, когда мама сняла со стены эту гадость, темные силы внутри папиного тела одержали победу над светлыми, так как у папы случился инфаркт. Как и предупреждала гадалка: сердце папы не выдержало...  А мама... (она ведь голыми руками взялась за эту гадость), мама стала чахнуть, болеть. Сначала думали, это из-за того что умер папа и что со временем все наладится. Но у мамы обнаружили онкологию. Пришлось опять обратиться к бабке-ведунье, все той же. И она пояснила, что эта такая сильная порча была сделана сильной колдуньей по заказу папиной любовницы. Так вот на папу был сделан приворот, а маме сделана порча на онкологию. Сказала, что попытается снять с мамы порчу, но она уже поразила организм мамы, поэтому будет нелегко и результат будет не сразу. Итак, мама болела еще месяца три. Ей была сделана операция, во время, которой было выкачано из опухоли 6 литров непонятной жидкости. Потом лечение у ведуньи. А еще до операции, когда маме сделали УЗИ, все поразились: на фото, на месте опухоли, хорошо просматривалось лицо какой-то сущности. На этом лице была непередаваемая ухмылка... и это было жутко.  P.S. Как могут люди делать друг другу такую гадость! Почему думают, что можно с помощью приворота заставить полюбить. Почему не задумываются, что с огнем играют! А ведь их ждет страшная расплата за содеянное и не только после смерти, но и зачастую в этой жизни. Те, кто делает порчу, обращаюсь к вам: вам бы хотелось быть на месте людей, чью участь вы решаете?

Скорбный перегон Автор: Олег Кожин МОСКВА — МЕДВЕЖЬЕГОРСК К ночи, когда из всего освещения в купе работали только фонари в изголовье, попутчица впервые отложила книгу. — К Медгоре подъезжаем, — сказала она. Мила, свесившись с полки, прилипла лицом к стеклу, пытаясь разглядеть пролетающий мимо пейзаж. Вздымаемая мчащимся поездом ночь колыхалась непроницаемой бархатной портьерой. Только жухлая трава, липнущая к путейной насыпи, напоминала, что мир за окном все же существует и сожран темнотой лишь временно. В этом космосе, без ориентиров и маяков, определить, куда они подъезжают, было решительно невозможно. Попутчица, сухопарая старушка в льняном платье и льняном же платке, подсела в Петрозаводске. Войдя в купе, негромко поздоровалась и, с неожиданной для своего возраста прытью, взлетела на вторую полку, напротив Милы. Там она и лежала все это время, уткнувшись носом в книгу в мягком переплете. За несколько часов старушка ни разу не сменила позы и, вообще, была настолько тихой и незаметной, что даже назойливый проводник, ежечасно предлагающий «чай-кофе-шоколадку», не обратил на нее внимания. Мила заглянула в телефон, сверяясь с расписанием. Действительно, по времени выходило, что Медвежьегорск уже недалеко. Но как об этом узнала соседка, у которой, похоже, не то что мобильника — часов, и тех не было? — А вы откуда узнали? — спросила Мила. Не то чтобы она действительно интересовалась. Просто размеренное покачивание вагонов сегодня отчего-то не убаюкивало, а раздражало. В привычном перестуке колес слышалась тревога, от которой опрометью бежал пугливый сон. — Ведьмы поют, — буднично пояснила попутчица. Будто сообщила, что в магазин завезли финскую колбасу или что вновь подскочили тарифы на коммуналку. Так спокойно и естественно у нее это вышло, что Мила даже решила, будто ослышалась. — Ведь мы что, простите? Соседка покрутила в воздухе указательным пальцем, дотронулась до уха, будто предлагая прислушаться. — Ведьмы поют, — повторила она. — Значит, Медвежьегорск близко. В мыслях Мила крепко выругалась. Купейный билет, купленный на выкроенные из стипендии крохи, она взяла специально, чтобы избавиться от радостей плацкартного братания, висящих в проходе мужских ног в дырявых носках и таких вот попутчиков. Мила непроизвольно отстранилась, точно ожидая, что сейчас эта благообразная старушка достанет из багажа распечатки предсказаний Ванги и шапочку из фольги. Однако соседка, похоже, продолжать разговор не собиралась. Вновь уткнувшись в книгу, едва не касаясь страниц крючковатым носом, она увлеченно поглощала дешевый томик в мягкой обложке. Поспешно достав телефон, Мила принялась демонстративно разматывать наушники. Бегство в музыку — слабая защита от городских сумасшедших, но уж лучше такая, чем совсем никакой. Всегда можно сделать вид, что не слышал, или спал, или за… Пальцы, еще сильнее перепутавшие змеиный клубок проводов, внезапно остановились. Замерли вместе с сердцем, которое резко ухнуло в желудок да там и сгинуло. Мила покрутила головой, точно антенной, в попытке поймать неустойчивый сигнал. Поняла вдруг, что сидит с отвисшей челюстью, глупо пялясь на вагонное радио, и поспешно захлопнула рот. Радио молчало, никаких сомнений. Тогда откуда же… … перетекая из вагона в вагон, из купе в купе, по поезду лилась песня. Без музыки и слов, созданная одним лишь голосом. Нет, не одним, не десятком даже, а целым хором, сонмом невидимок. Протяжная, точно сотканная из осенней печали. Заунывная, как отходная молитва. И безмерно красивая, будто… — Услышала, — кивнула соседка, оторвав прищуренные глаза от потрепанных страниц. — Первый раз, что ли, по Николаевской железке едешь? Ничего не понимая, Мила уставилась на попутчицу. Почему-то ей казалось ужасно глупым, что та спрашивает такие вот нелепости. Ей хотелось сказать, что, конечно же, не первый, просто впервые забралась так далеко, и что железная дорога называется Октябрьской, а не Николаевской, и много чего еще, но вместо этого выпалила лишь: — Что это?! — Ведьмы поют, — без тени иронии повторила соседка, вновь пряча крючковатый нос за мятой обложкой. — Их всегда на этом месте слышно. — Что, всем слышно? — Мила недоверчиво выпучила глаза. — Нет, только особо одаренным! — едко проворчала старуха, недовольная тем, что ее вновь оторвали от чтения. — Конечно не всем. Глухим вот, например, не слышно… — Ой, простите, пожалуйста! — торопливо извинилась Мила. — Просто… так необычно… я думала… Лишь перестук колес — и ничего кроме. Сбившись, девушка замолчала. Ей вдруг подумалось — а не примерещилось ли все это? Был ли на самом деле этот заунывный женский хор, чье пение тревожило душу, наполняя ее ощущением предстоящего полета, волнительным и немного страшноватым? Демонстративно захлопнув книгу, старушка отложила ее в сторону. — Да ладно, нечего тут извиняться, — сказала она, смирившись с вынужденной беседой. — Я, когда их впервые услышала, челюсть на ногу уронила, вот прямо как ты сейчас. А потом привыкла. Все привыкают, кто по Николаевской катается. Проводники так вообще внимания не обращают. Хотя тут, в плацкартном, есть один дурачок — любит пассажиров пугать. Старушка скривилась, точно собиралась сплюнуть, но сдержалась. — Он за пару станций до Медгоры ужаса нагонит, баек всяких наплетет, а потом людям в тумане за окном призраки мерещатся. Так-то, конечно, если шары залиты, то всякое привидеться может… Взгляд Милы непроизвольно вернулся к окну. Стекло отразило размытое девичье лицо с широко распахнутыми глазами и приоткрытым от удивления ртом. Рассеянного света едва хватало, чтобы разглядеть туман, стелющийся вдоль железнодорожной насыпи. Никаких призраков. Никаких таинственных фигур. — А вы сами что думаете? — Вопреки всему, Мила вдруг поняла, что ей действительно интересно, что думает эта незнакомая, по сути, женщина. — Что это на самом деле? Старушка молчала, поджав и без того узкие губы. Будто подыскивала нужные слова. Мила недоверчиво уточнила: — Вы ведь не считаете, что это на самом деле ведьмы?! — Нет, не считаю, — соседка покачала головой, от чего выбившиеся из-под платка седые пряди рассыпались по узким плечам. — Я в Бабу-ягу с трех лет не верю. Тут, скорее всего, какой-нибудь акустический эффект хитрый. Отсыпка плохая или рельсы гнутые, например. Или еще какая… аэродинамическая труба. Слово «аэродинамическая» она произнесла с заминкой, едва ли не по слогам. Мила поняла, что на самом деле попутчица кого-то цитирует, оставляя свое мнение при себе. Старушка помолчала, задумчиво перебирая мятые страницы. Затем добавила: — Так-то, конечно, бес его разбери. Насколько я знаю, никто специально этим вопросом не занимался. А вообще, Николаевская — дорога старая. Может, и впрямь привидения поют… За окном посветлело. Это сутулые фонари, униженно согнувшись, пытались заглянуть в проносящийся мимо поезд. Потянулись бетонные заборы, изрисованные граффити, небольшие приземистые ангары да похожие на жирных отожравшихся змей составы, дремлющие на отстойных путях. Поезд начал сбрасывать ход. Плавно и неспешно скользил он вдоль почти пустого перрона, пока, рассерженно зашипев пневмотормозом, не встал окончательно. — А почему Николаевская? Всегда же Октябрьская была? — Мила попыталась возобновить угасшую беседу. Не очень успешно. — Привычка. У нас в селе суеты не любят. Сегодня Октябрьская, завтра Ноябрьская. Каждый раз переучиваться — кому оно надо? Николаевская — она Николаевская и есть. Как царь построил, так с тех пор и называют. Попутчица щелкнула выключателем, показывая, что разговор окончен. Купе погрузилось в темноту. Мила легла на спину, отстраненно слушая приглушенный топот новых пассажиров. За стенкой, стараясь не шуметь, кто-то расстилал постельное белье. Граненый стакан на столе задребезжал чайной ложкой — не простояв и десяти минут, поезд тронулся. Нижние места по-прежнему пустовали. Мила даже начала подумывать, не перебраться ли вниз, хотя бы на время, но дверь внезапно отъехала в сторону, и в купе, опережая своих хозяев, ворвался резкий запах перегара. Следом, с секундной задержкой, — не вошли даже — ввалились двое. Сдавленно матерясь, они распихали багаж, кое-как раскатали матрасы и принялись расшнуровывать ботинки. К перегару добавилась едкая вонь несвежих носков. Милу замутило. Стянув с полки пачку сигарет, она спустилась вниз. Не глядя, нашарила ногами шлепанцы, стараясь даже не смотреть в сторону новых соседей. Была крохотная надежда, что пьяные гоблины не полезут знакомиться… — Добр-ой ночи, барышня! — пьяно икнув, поприветствовал ее грубый голос. Надо же, вежливые какие, раздраженно подумала Мила. Следовало буркнуть что-то в ответ да слинять по-быстрому в тамбур, но не позволило воспитание. Обернувшись, она сдержанно приветствовала соседей. Тусклый свет ночников не позволял разглядеть их во всех деталях, но увиденного оказалось более чем достаточно. Гораздо старше Милы, лет тридцати пяти, стриженные под ноль, в мятых спортивных куртках и давно не стиранных джинсах. Блестящие губы растянуты в похотливых улыбках. Глаза, одинаково черные в полумраке купе, маслено ощупывают девушку, заползая под майку и короткие джинсовые шорты. — Присоединяйтесь, за знакомство! — Сидящий справа извлек из-под стола початую бутылку «Гжелки». Обхватившие горлышко пальцы синели тюремными перстнями-наколками. — Третьей будете! — пошутил второй, гнусно хихикая. — Нет, спасибо, — Мила покачала головой. — Я водку не люблю. — Мы тоже! — округлив глаза, с придыханием выпалил татуированный. — Кто ж ее любит, проклятую?! Но ведь за знакомство — святое дело! — Нет, извините, — повторила Мила. — И вы бы потише немного, если можно, а то бабушку разбудите. Проворно выскользнув в коридор, она отсекла дверью протестующее «а мы настаиваем!» и недоуменное «какую, на хрен, бабушку?!». Несмотря на сквозняки, в тамбуре неистребимо воняло сигаретным дымом. И все же здесь Миле полегчало. Оставалось лишь избавиться от засевшего в носоглотке запаха перегара и несвежего белья. Прислонившись к окну, Мила выбила из пачки сигарету и подцепила ее губами. Чиркнула колесом зажигалки, по привычке зачем-то прикрывая огонек ладонями, а когда, наконец, отняла руки, чуть не подавилась первой же затяжкой. В узком окошке маячило призрачное расплывчатое лицо. — Бар-ышня, а чего вы такая невежливая? — раздался со спины уже знакомый икающий голос. — Мы к вам со всей, понимаешь, душой, а вы… Мила резко обернулась. Давешний татуированный мужик стоял почти вплотную. И как только смог подойти так незаметно? При нормальном освещении он выглядел даже старше тридцати пяти. Глубокие морщины у висков, обвисшие щеки, набрякшие мешки под глазами, оказавшимися не черными, а льдисто-голубыми. Исходящий от него чудовищный запах дешевой водки и лука не перебивал даже табачный дым. — Извините, я не очень хочу разговаривать. — А я вот хочу… — Мужчина нервно облизнул пересохшие губы, придав слову «хочу» какой-то гаденький подтекст. Покрытая мелким черным волосом рука уперлась в стену, зажимая Милу в углу. Он стоял так близко, что можно было даже разглядеть свежие прыщи, обсыпавшие плохо выбритый подбородок. Вероятно, самому себе он казался опасным и чертовски крутым, но у Милы этот бывший зэк вызывал лишь омерзение. Не страх, а брезгливость. — Заготовку свою убери, — твердо сказала Мила, сердито выпуская дым через ноздри. Не потребовала даже — велела. — А ес-ли не уберу? — Он наклонился вперед, обдавая девушку густыми водочными парами. — Че будешь де… Договорить он не успел. Неожиданно даже для самой себя Мила воткнула тлеющую сигарету прямо в покрытую наколками пятерню. Попутчик заорал благим матом, скорее от страха и удивления, чем действительно от боли. А затем резко впечатал обожженную руку Миле в грудь, чуть выше солнечного сплетения. От удара девушку швырнуло назад. Падая, она больно приложилась виском о дверную ручку. В голове взорвался фейерверк, на несколько секунд заместивший реальность короткими яркими вспышками. Очнулась Мила уже на полу, среди плевков и окурков. Татуированный исчез, оставив после себя устойчивый запах перегара. Мила лихорадочно ощупала себя — одежда целая, шорты на месте. Значит, не изнасиловал. Да и то верно, без сознания она пролежала едва ли больше минуты. Шатаясь, она кое-как поднялась на ноги. С трудом сохраняя равновесие, осторожно пошла вперед, опираясь на стены трясущимися руками. Шершавые, плохо обработанные доски неприятно царапали ладони, норовя загнать занозу. Никак не получалось собрать мысли в кучу. Все заслоняла багровая злость вперемешку с отчаянной решимостью наказать пьяного подонка. — Ничегооо, скотина… — протянула она сквозь стиснутые зубы. — Сейчас… сейчас посмотрим, какой ты смелый… сука… Пелена ярости застилала глаза. Грудь сдавило то ли невыплаканными слезами, то ли этот пьяный кретин что-то там сломал. По-рыбьи хватая ртом воздух, Мила пыталась нащупать ручку тамбурной двери. Только бы дойти до проводницы, только бы дотащиться, а там уже охрана и начальник поезда… Они устроят этому козлу веселую жизнь! Эта тварь еще плакать будет, прощения просить! Чувствуя, что вот-вот задохнется, Мила всем телом упала на дверь, буквально вывалившись из заплеванного, провонявшего табаком тамбура. В лицо тут же дохнуло свежестью — чистой, даже слегка морозной. Видимо, кто-то умудрился открыть окно в коридоре. В голове прояснилось, подобравшаяся к самому горлу тошнота неохотно отползла обратно в желудок. Мила потерла глаза руками, будто отгоняя марево затухающей злости… Вагон разительно переменился. Исчезли белые занавесочки и красные коврики. Пропали люминесцентные лампы. Испарились все перегородки. Даже обшивка исчезла, уступив место почему-то не металлическому каркасу, а необструганным, плохо подогнанным друг к другу доскам. Благодаря отсутствию ограничителей создавалось впечатление какой-то безразмерности, бесконечности вагона. Лишь в ширину, от стены до стены, расстояние оставалось в разумных рамках. Противоположный край вагона терялся где-то вдалеке, сокрытый расстоянием и многочисленными женщинами, занявшими все свободное пространство. Ошеломленная внезапной метаморфозой поезда, Мила не сразу заметила их, хотя не заметить было просто невозможно. Осторожно шагая вперед, она едва не наступала на вытянутые вдоль условного прохода ноги. Странные, невесть откуда взявшиеся пассажирки смотрели на нее с вялым любопытством. Разных возрастов, разного достатка, разных национальностей — между ними не было ничего общего. Они стояли где придется, сидели на чем попало — на табуретках, скамьях, рассохшихся бочках, на распиленных шпалах и просто на корточках. Некоторые лежали прямо на полу, беспомощно таращясь в дощатый потолок, ловя зрачками падающий сквозь щели звездный свет. — Эй! — донеслось откуда-то спереди. — Эй, соседка! Давай к нам! За откидным столом, испещренным нецензурными надписями, в компании из четырех женщин сидела попутчица Милы, седая старушка в льняном платье. Двинув костлявым бедром сидящую рядом дородную тетку с вытекшим глазом, она освободила край сиденья и похлопала по нему ладонью, приглашая Милу присесть. Протиснувшись вперед, девушка с облегчением упала на выдранную обивку жесткого кресла. Новые соседки смотрели угрюмо, но без злобы. Скорее с сочувствием. Впервые разглядев их вблизи, Мила едва сдержала крик. Но промолчала. Вцепилась пальцами в липкую столешницу, усилием воли подавив готовый вырваться вопль. Напротив нее, точно так же держась руками за стол, сидела девушка в железнодорожной форме. Широкая красная линия пересекала ее тело от правого плеча к левой груди. Когда вагон шатало особенно сильно, казалось, что верхняя половина норовит сползти вниз, чтобы с чавкающим звуком упасть на колени соседки — удавленницы с жутковатым синюшным лицом. — Здравствуйте, — выдавила Мила, с ужасом ощущая, как холодит раздробленную височную кость вездесущий сквозняк.

Моя тётя Автор: Анастасия Гельман — ...We wish you a Merry Christmas and a Happy New Year....Мы хотим поздравить.. — Идите к черту! Чтоб ног ваших на пороге моего дома больше не было!!! С этими словами я захлопнул дверь перед кучкой этих разодетых соседских детишек. Да, они не виноваты ни в чем, но каждый просто обязан знать, как я ненавижу этот чертов праздник. Новогоднее обращение, песни, мандарины, фейерверк, новогодние корпоративы, куча пьяных мамаш и папаш, которые не в силах следить за своими отпрысками - все это вызывает у меня огромную порцию отвращения и желание переубивать их всех. Хотите знать ответ? Моя история начинается в 1994 году, 28 декабря. Мне тогда всего 17 лет было. Желая подзаработать хоть на какие-то подарки, я устроился дворником в наши дома, платили копейки, но лучшего варианта у меня не было. Помню, как тогда матушка отговаривала меня мести перед Новым Годом, когда все уезжают за покупками или на корпоративы, или на утренники, да и суть не в этом. В нашем городке с начала 90х кто — то стал убивать детей (да и не просто убивать, а буквально крошить их на кусочки)особенно перед новым годом, никто ничего не видел и не слышал. Родители возвращались домой и находили своих детей, вернее то, что от них оставалось. Мамка как- то понятой была в этом деле, ну и я с ней увязался...зрелище, я вам скажу, не для слабонервных. Ну так вот, боялась она, что и со мной что — нибудь произойдет. Как же, черт возьми, она была права. 28 числа, после обеда я вышел на улицу с лопатой. Стоянка была почти пуста, как я и говорил — это самое удобное время для уборки снега. До поры до времени все шло хорошо, стало темнеть, а родители не спешили возвращаться домой. Я уже хотел было пойти домой, но решив покурить, присел на лавочку, чтоб и отдохнуть и проветриться слегка от табачного запаха. Мое внимание привлекла странная женщина, одетая в какие-то лохмотья, на вид лет 35-40, и я никогда не видел ее в наших краях.. Можно было решить, что это чья-то родственница, но люди у нас выглядят по солиднее что ли.. Я ждал, сам не знаю чего. Все это было как-то пугающе... Из моих мыслей меня вывел стук, стук по стеклу... где-то стучали, сильно стучали. Я стал приглядываться к окнам, на шестом этаже соседского подъезда в окна стучали два мальчугана, явно напуганные. Я решил, что ребяткам нужна помощь и взял с собой лопату, но это так, на всякий случай, как я тогда себя успокаивал. Забежав в подъезд, я стал прикидывать, какой квартире принадлежит это окно. Но квартира нашла меня сама... Открыв дверь, я наступил в лужу крови...Крови было настолько много, что у меня закружилась голова, но нужно было сосредоточиться. Пройдя в гостиную, я увидел ужасную картину, от которой меня вырвало прям на месте: под новогодней елкой сидели мальчишки, которые стучали в окошко, вернее сидело то, что от них осталось...Тела были будто выжаты, как фрукты для сока, как будто кто — то сделал надрез и вылил всю их кровь, которая, кстати, и омывала паркет у входа и ковер в гостиной. Я отбросил лопату в сторону и полетел к мальцам, нет, ну, а как бы вы поступили?  Их тела были слегка теплые, конечно, эта тварь выкачала всю кровь...сердец не было..я конечно не патологоанатом, но кто- то просто взял и вырезал их или выдернул, не знаю.. самое пугающее, на мой взгляд это отсутствие глазных яблок, вместо них были стеклянные глазки, ну как у игрушек что ли. Как за такой короткий промежуток времени эта тварь могла такое сотворить? Я сразу вспомнил ту женщину, ведь именно в этот подъезд она и зашла. Услышав шум на лестничной площадке, я выбежал, надеясь, что это та тварь. Но это были родители мальчиков. Их отец набросился на меня с кулаками. Он бил меня очень долго, пока я не отрубился.  Пришел в себя я на следующее утро в палате нашей больницы. Увидев, что я открыл глаза, мент стал задавать свои вопросы: как оказался, за что убил и тому подобное. Я начал говорить про женщину, которую никто и не стал бы искать, а следователь намекнул мне на то, что под психа скосить не получится. Да, меня обвинили в убийстве. Моя лопата была в квартире вся в крове, кругом мои пальчики. Тащить глухарь в Новый Год никто не хотел, а тут я. Никто не стал копаться в этом деле. Меня посадили на 14 лет, мне никто не верил, кроме матушки. Как она плакала в суде, вы бы слышали.  Я освободился под Новый Год в 2006 году , досрочно за хорошее поведение. Первым делом я побежал домой, обрадовать её. Но тут меня ждал удар. В подъезде я встретил соседку, которая и рассказала мне о том, что мамка моя умерла в психбольнице в 96году, что не выдержала разлуки со мной, что сходила с ума, постоянно повторяла про какую — то сестру, за которой не уследила, из — за которой все и произошло. Я поблагодарил соседку и поднялся к себе. Странно, она никогда не говорила, что у нее есть сестра. Мама было порядочной женщиной, работала у нас в ТСЖ, у всех в почете была, а тут психбольница. Все это сводило меня с ума. Покопавшись в ее вещах, я нашел письмо:  « Дорогой и любимый Мишенька, я виновата перед тобой, надо было все рассказать тебе сразу, ноя просто хотела уберечь тебя от этого ужаса, ведь после гибели отца , ты единственное, что у меня есть. Но Бог наказал меня за мое молчание. По самому больному ударил, по тебе, сынок. У тебя есть тётя, моя сестра младшая, Иркой зовут. Она родилась монстром. В детстве убивала котят и прочую живность и пила их кровь. Родителей пугало это, но они молчали, пока не стали пропадать соседские дети. Родителям приказали убить ее, но сердце твоей бабушки не желало этого. Ночью она отпустила Ирку и сказала всем, что та сбежала. Время шло, она не появлялась, и я решила, что она давно мертва. С твоим отцом, после замужества мы переехали в этот городок. Уж не знаю, как она меня нашла. Говорила, что нюх у нее животный, клялась, что живет теперь нормально и ест только животных, но я ей не поверила и прогнала. С этого момента в городке стали пропадать дети, но я боялась кому-то признаться, все сочли бы меня сумасшедшей. Она кормилась. Особенно перед Новым Годом. Я боялась, что ты пойдешь мести и попадешь в беду. Увы, так и случилось. Прости меня, сын. Не уберегла. Я не могу жить с этой ношей и всё всем расскажу. С любовью, мама. 12.03.1996 » Тогда я сходил на могилку, собрал вещи и уехал. Теперь я живу в другой стране. Здесь совсем другие новогодние обычаи, родители или дома с детьми, или всюду таскают их с собой. Эта нация не пропадет. Я слежу за новостями моего родного городка, там до сих пор пропадают дети и подростки. И я знаю, что это она делает, что она кормится. Но никто никогда не узнает правду, ту правду, которая сгубила мою мать. Я ненавижу этот праздник. Теперь, я думаю, вы понимаете по каким причинам? Счастливого Нового Года и Рождества, и помните, она до сих пор кормится.

Нечто в моей комнате. Автор : Евгения Карп Было утро понедельника. Мы с моей сестрой Алисой собрались в магазин, чтобы все подкупить ко дню ее рождения. Через неделю ей выполниться 20, и к тому же подарок я еще не выбрал. Ох...не люблю, конечно выбор подарков. Думаю, парни меня поймут. Тут могла помочь с решением мама. Но это сейчас не главное. Вскоре мы отправились. Где - то через часика 2, пришли домой. Как всегда я помог с распаковкой, ну а потом пошел смотреть телевизор.  Мне казалось, неделя проходила очень быстро и не заметно. Вот уже и воскресенье, пора бы немного помочь с приготовлением. Потом пришла наша мама. Маме с сестрой моя помощь мелочь, но что поделать, пригожусь чем - нибудь. День, как понятно, проходил так же незаметно как и неделя. Приняв душ, немного почитал, отдохнул, пожелал Алисе спокойной ночи, и пошел спать, ведь завтра был особый день, день рождение моей любимой сестрички. 6:00. Еще со вчерашнего дня, я запланировал встать пораньше, чтобы сделать подарок Алисе. Не торопясь, пошел на кухню. Украсив комнату шариками, и цветами. Моя фантазия и креативность не очень хорошая, но я думаю ей понравится. Пока она спала, я готовился к сюрпризу, а уже где - то в 9: 40 сестра проснулась, и я поздравил. Думаю ей понравилось. Утро удалось. За тем пришли родители, близкие, и вновь собралась крепкая, дружная семья. После обеда, я помог с уборкой. Веселый, но загруженный денек оказался. - " Вань, завтра я пойду с подругами в ресторан немного отпраздновать. Утром уйду к подруге. Завтрак оставлю на столе. Если - что, не жди, ложись. " - "Да, пожалуй я тоже пойду к Сереге. Уж больно скучно оставаться дома самим" - ответил я. Вот и хорошо. Так и прошел день.  Утром, проснувшись, я позвонил Сереге. Он был не занят, я позавтракал, и ушел. День проходил просто супер. Сначала пошли в кино на "Мстители 2", потом пришли еще друзья к нему домой. Каждый раз что - нибудь придумывали, и развлекались как могли. Позвонив к сестре узнав, что все хорошо, отправился к друзьям играть в игры. Так проходил обед, а потом вечер. Посмотрев на часы, офигел. Было уже 22:10. - "Хорошо, пацаны, мне уже пора." - сказал я попрощавшись.  Дорогой домой, я все думал о новой работе. На улице было холодно, падал мелкий снег, светили фонари, и редко проходили люди. Дойдя к дому, разделся. Не стал звать сестру, вдруг пришла, и уже спит. Войдя в ее комнату, она действительно крепко спала, повернувшись к стене лицом. -"Спит так спит, не хочу будить" - сказал я себе под нос, и отправился в душ, но по дороге зашел в свою комнату, взять вещи, но тут прервал звонок. Взяв телефон, не посмотрев кто звонит - услышал голос " - Алло, Вань, я еще немного буду с подругами. Скоро буду, ты еще в Сереги, или уже пришел?". Сердце стучало сильней и сильней, а дыханье стало тяжелым. Не ответив сестре, я бросил трубку, только слышал уже медленные шаги, и злобный смех в мою сторону...

Дарим 90 дней Кинопоиска по подписке Плюс! Ваш промокод: 2YMYFUP4FU Активируйте промокод по ссылке: clck.ru/37P4Fo 18+

Кровавые слёзы  Я жил не думая ни о чём. Я прожигал свою жизнь, как мог, из всех своих сил. Не помня своего прошлого, я уничтожал своё будущее. По словам близких в ту ночь ночь я сильно надрался и сел за руль. Закончилось всё в итоге аварией и смертью девушки, сидевшей на соседнем сидении. Я совсем её не помню, не помню, что чувствовал к ней, не помню, как относилась она ко мне… Тогда я оказался переломанным и впал в кому. Когда вышел из неё, я не понимал, как держать ложку, я не знал своего имени. И да…. Я не чувствую вины из-за её смерти. Часто я думаю, что я просто моральный урод. И иногда мне кажется, что я бы смог убить без сожаления. Может это всё лишь последствия аварии? Я заглушаю все эти мысли алкоголем, громкой музыкой в клубах и легкими наркотиками…. Но иногда пытаюсь вспомнить её, а вдруг я был влюблён? Но лишь головная боль является мне ответом.  Меня сшили, грамотно собрали по кускам, после множества операций осталось лишь несколько уродливых шрамов, но как уверяли врачи, скоро и они станут незаметными. Вроде бы радуйся – остался жить, но что-то тяготит меня, словно я замер в ожидании расплаты.  Родители волнуются, хотя больше переживает мать, отец ко мне холоден, но из-за того, что я не знаю, как было раньше, то не переживаю иза этого, принимаю как должное.  Отец очень влиятельный человек, он чрезмерно властный. Вот только свою власть он теряет приходя домой, жена для него авторитет, она в своё время помогла поставить его бизнес на ноги, и отец платит ей должным уважением.  Я часто ловлю на себе его взгляд и чувствую, что он ненавидит меня, наверное, не такого сына для себя он желал…  К двадцати одному году я не добился ничего, кроме пустоты. Мать таскает меня по психологам, я устал от многочисленных расспросов. Я устал от заботы и внимания, я устал от лжи, так как чувствую её своим гнилым нутром.  Сегодня я вновь принял наркотики, но не в клубе, а в своей комнате. От громкой музыки трещит голова, тишина намного приятнее, хоть в ней и не спрячешь тягостных мыслей.  Я лежал на кровати и смотрел в потолок, тело расслаблено, немного бьёт озноб, по рукам пошли крупные мурашки. Неожиданно сердце больно кольнуло, и я испытал внезапный испуг, чувство, что в комнате я не один поглотило меня. Это всё действие наркотиков – думал я, прикрыв глаза. Но почувствовав на себе чей-то взгляд, я вскочил и увидел её. Она стояла облокотившись спиной об стену напротив, она… она, та девушка, что умерла из-за меня, та девушка, которую я не помню. Она выглядела ужасно, даже не так, отвратительно, ужасающе. Длинные чёрные волосы, в которых запутались куски кожи и мяса, пробитая голова, выставляющая на обозрение часть прогнившего мозга. Серая кожа сквозь которую просвечиваются синие жилы, треснутые, засохшие губы, перекошенный рот, видимо из-за сломанной челюсти. А глаза, словно у живой, красивые, ярко-голубые с длинными чёрными ресницами. Подратое длинное платье обнажало сгнившую плоть, ребро торчало из прожжённой дыры в тонком материале.  Я смотрел на неё, затаив дыхание, нет сомнения – это она. Её звали Лилия, я много раз заходил на её странички в социальных сетях. Её было всего семнадцать….  Она тихо приближалась ко мне, но не шагами, а словно передвигалась по воздуху, не наступая на пол. Во рту моём пересохло, я задрожал всем телом, сердце забилось так часто, что даже стало больно, я и не представлял, что можно испытать настолько сильный страх. Мои ноги тряслись, и я не понимал от страха или от холода это.  Она приблизилась ко мне вплотную, я мог разглядеть её ужасные раны, в которых копошились белые личинки. Я не смог закричать, да и есть ли в этом смысл?  - Ты ничего не помнишь… я помогу тебе. Начнём сначала. – прошептала она и коснулась своими лопнувшими губами моих.  После этого я помню только сон, или не сон это был? Словно всполохи памяти устроили грозу. Я был ею и видел себя со стороны, я ощущал, то, что чувствовала она.  Вот, она стоит на вечеринке в своём красивом платье, чёрные локоны усыпали её плечи, а голубые глаза сияют. Она рада видеть меня, я нравлюсь ей. Она думает, что я красивый и добрый… да я прям польщён. Она была так безумно рада, что я подошёл к ней в тот вечер, наговорил ей множество комплиментов и остроумно шутил, веселя её. Мы вышли на улицу, держась за руки, я пригласил её покататься по городу, а она лишь улыбнулась.  На этот фрагменте я проснулся, понял, что спал на холодном полу. В комнату неожиданно зашёл отец, он был пьян, за окном было ещё темно, видимо он вернулся только что.  Он смотрел на меня, как на слизняка, как ничтожество. Я встал и покачнулся, а он лишь пьяно и зло ухмыльнулся.  - Ты ненавидишь меня? – спросил я. – За что? Скажи мне!  Отец схватился за голову, казалось от взвоет от боли через мгновение. И тут он закричал:  - Ты был моей надеждой, я любил тебя! Но ты чудовище, ты убийца! И ты продолжение меня… - отец заплакал, а я не смог выдержать это и выбежал из комнаты, схватив ключи от машины.  Я ехал на высокой скорости, это отвлекало. В голове моей был сумбур, я не понимал, что хаос в моей жизни разрастается и скоро засосёт и меня. Неожиданно я почувствовал, что не один. Короткий взгляд в зеркало и всё внутри меня похолодело, на заднем сидении сидела она, через мгновение её лицо приблизилось, и я увидел, что по её серым щекам идут кровавые слёзы. Страх, неописуемый страх и удар…. Гора покорёженного металла и невыносимая боль моего изувеченного тела. И вновь воспоминания, не мои – её.  Лилия отказывается ехать со мной и я – избалованный деньгами отца и вседозволенностью, словно взбесился, плюс подействовало выпитое спиртное. В голову ударил адреналин и ярость. Ей больно и страшно, я хватаю её за волосы и тащу в машину, кидаю на заднее сидение. Она боится кричать, она боится до судорог. Лишь одними губами шепчет мне – отпусти….  Что я сделал с ней тогда, не хочу даже описывать. Одно лишь скажу – она лежала еле живая, истекающая кровью, а я осмыслив происходящее решал, что мне делать с ней. Я решил отвезти её в лес и добить, о мы попали в аварию по дороге… Она умерла даже раньше, чем это произошло. А я выжил, а я жив и сейчас. Я прочувствовал всю её боль, она отдала свою боль мне.  Теперь меня не спасут не деньги отца, ни моё безразличие к жизни. Я урод, как внутри, так и внешне. Моё тело невозможно восстановить, даже если сделать тысячи операций. Страшные ожоги и шрамы украшают его, ампутированные ноги, лысый череп и вернувшаяся память. Я часами рисую её, те кровавые слёзы снятся мне каждую ночь. Но всё же я рад за неё – она смогла освободится, оставив меня со своей болью на долгие годы, ведь, как я уже понял, я слишком слаб и жалок, чтобы лишить себя жизни. Меня страшит мысль о том, что после смерти, я буду испытывать боль намного ощутимее этой….

Праздничный человек  — Папа, ну папа, когда же мы пойдем покупать праздничного человека? Я видела, Гринги вчера уже купили себе, такого красивого, высокого. И все мои друзья уже имеют дома человека, а у меня его ещё нет.  — Разве тебе его не жалко?  — А чего его жалеть, это ведь только человек. Какой же это будет праздник без него? — дочка умоляюще посмотрела в глаза отцу.  — Не отнимай у ребёнка праздник, — поддержала мать. — Почему она должна завидовать Грингам — мы что, хуже их?  — Ну ладно, уговорили, — устало произнес отец. Звонкие крики радости заглушили его недовольное кряхтенье.  Они направились на рынок. Уже на подходе можно было почувствовать сладостные ароматы человеческих испражнений, пота и крови, которые будили в душе детские воспоминания, создавая праздничную атмосферу. Отец с наслаждением втянул в трепещущие ноздри воздух и подумал, что купить на праздник человека — не такая уж плохая идея, ведь, действительно, незачем лишать девочку праздника. Они подошли к рядам связанных вместе людей, вокруг которых толпились покупатели, а стоявшие рядом продавцы расхваливали свой товар. Ноги покупателей месили снег вперемешку с человеческим калом, кучки которого в обилии валялись вокруг. На спинах некоторых людей была видна кровь, видимо, они пытались убежать, но их вовремя отстегали.  В их наполненных слезами глазах читался ужас. Дрожа на морозе, люди ожидали своей судьбы, своего покупателя. Кроме зазывных криков продавцов, голосов покупателей и сдавленного мычания товара, на рынке не раздавалось почти никаких посторонних звуков, так как языки у всех людей вырывались перед продажей. После недолгого выбора они купили красивого мужчину ростом 1 метр 83 сантиметра и, остановив такси, погрузили его, связанного по рукам и ногам, в багажник. Через полчаса они были дома.  Дочка просто светилась от счастья, когда его втаскивали в дом. Она видела, как завистливо смотрел гринговский мальчишка, ведь её праздничный человек был намного красивее. «А как он обзавидуется, когда мы его, наконец, установим…» — думала девочка.  Настал радостный миг установки. Отец, сидя на табуретке, строгал кол, мама вырезала на извивающемся теле человека красивые узоры, не забывая их сразу же прижигать, чтобы он не умер от потери крови и не испортил этим праздник, а дочка радостно носилась вокруг них, только мешая им в своих попытках помочь. Наконец, отец установил кол посередине комнаты, вставив в металлический держатель. Дочка от предвкушения захлопала в ладоши. Родители подняли человека и принялись насаживать его на кол. Он отчаянно сопротивлялся — но в крепких руках мамы и папы не особенно-то и повертишься. Наконец, по столбу заструилась кровь, а ноги человека встали на специальное приспособление — металлическую ступеньку, которая постепенно медленно опускалась. Без неё некоторые люди набирались мужества и резко насаживались на кол, пронзая себе внутренности и получая в награду быструю смерть, но эта ступенька не давала им шанса испортить праздник. Семья, обнявшись, наблюдала прекрасные гримасы боли, возникающие на лице праздничного человека.  Он продержался все праздники, целых два дня радуя их. Дочка приглашала к себе всех своих друзей и знакомых, и все ей завидовали. Теперь она была уверена, что её родители самые лучшие на свете. Когда же праздничный человек умер, его отволокли на мусорку, откуда его труп, как и тысячи таких же, отвезли в крематорий и сожгли. А в доме еще несколько дней сохранялся сладкий праздничный аромат крови и пота.