Грозный. Бой в городе Сегодня либеральные политики и общественные деятели стремятся идеализировать постперестроечные 1990 е годы, как «время безграничной свободы и творчества». Нынче многое забыто из того, что происходило тогда. Тем, кому сегодня по двадцать лет, не помнят ни «шоковой терапии» Егора Гайдара, ни бандитских перестрелок на улицах, ни колоссального унижения нашей страны. И мало что знают об одном из самых страшных событий того «демократического периода» — Первой чеченской войне. Мы хотим напомнить нашим читателям о самом трагическом событии той войны — штурме Грозного в январе 1995 года. Рассказать о том, какой увидел эту войну, за которой впоследствии закрепятся эпитеты «странная» и «проданная», офицер разведки ВДВ. Война до войны Чеченская война началась для многих из нас задолго до 12 декабря. Наши группы работали в Чечне ещё с осени. Собирали разведданные, создавали агентурные «кусты», делали и другие вещи, о которых говорить ещё не пришло время. Во всяком случае, все маршруты предстоящего движения войск были нами досконально изучены. Мы знали каждый бугорок, каждый кустик. Знали поименно всех полевых командиров, зоны ответственности подчинённых им групп, их вооружение, численность. Понятно, что работать на территории, которую контролировали дудаевцы, было крайне непросто. Хотя бы потому, что наши ребята преимущественно славяне, и в Чечне их было за версту видать. А на оппозицию, как тогда называли противников Дудаева, положиться было можно далеко не всегда — в её рядах было немало дудаевских шпионов. Забегая вперёд, скажу, что нам было невыносимо обидно, что вся информация, собранная нами «потом и кровью», оказалась совершенно невостребованной. А ведь она могла бы сохранить тысячи мальчишеских жизней, бесцельно загубленных. Вначале работали только отдельные группы, а в конце ноября весь полк перебросили в Моздок. Чистое поле, зимняя грязь, взбитая, как миксером, сотнями гусениц, смог от тысяч движков, и всё новые и новые самолёты садятся, выгружают технику и людей. Полная неразбериха, неустроенность. Но это как обычно. Не понравилось другое — слишком уж велик был хаос. Бросалась сразу в глаза неподготовленность, неукомплектованность ряда частей, отсутствие эффективного управления. Началась работа. Мы действовали, по преимуществу, в интересах северной и западной группировок. В самые первые дни кампании одна наша группа обнаружила чеченские «Грады» в боевой готовности, по направлению движения наших войск. Сообщили. Наверху усомнились и выслали ещё группу, на «вертушках», доразведать. Первое сообщение подтвердили, запросили добро на ликвидацию этих «Градов» НУРСами. Командование отвечает: «Подождите, вопрос решается». Вертолёты не могли долго находиться под огнём — развернулись и ушли. Потом насчитали в одном из них двенадцать пробоин. Ну, а «духи» дали залп по колонне наших десантников. Были большие потери, в том числе среди офицеров штаба ВДВ. Только после этого поступил приказ уничтожить «Грады». Как будто боевики стали бы дожидаться, когда их накроют. Отстрелялись и тут же ушли. «Подождите, вопрос решается» — это приходилось слышать в Чечне постоянно. Только мы затем ждать то перестали, чего же ребят задаром гробить. Действовали на свой страх и риск. Новогодний штурм Грозного, если, конечно, всё произошедшее можно назвать «штурмом», оказался для нас полной неожиданностью. Как и для всех частей. У меня есть основания предполагать, что приказ об операции был «спущен» с самого верха — вопреки очевидной неготовности войск. Наше подразделение было разбито на два отряда. Тот, в котором находился я, должен был присоединиться к северной, «рохлинской» группировке. Третьего января мы были в Толстом-юрте, на базе корпуса. Что в действительности происходило в городе, мало кто знал, слухи передавались самые противоречивые. Было точно известно, что штаб корпуса расположился на Консервном заводе, и нам надлежало туда выдвигаться. Нам выделили в качестве проводника офицера корпусного штаба. В город мы входили уже ближе ко второй половине дня. В Толстом-юрте нас уверяли, что маршрут нашего движения абсолютно безопасен, контролируется войсками, и можно двигаться походной колонной. Вошли мы, действительно, довольно спокойно, но эта часть города не контролировалась никем. А уж нашими — это точно. Улицы абсолютно вымершие, особых разрушений нет, но стёкла большей частью побиты. Над городом чёрные столбы дыма и огни подожжённых нефтяных скважин. И отсветы этих огней на осколках оконных стекол, уцелевших в рамах. Зрелище зловещее, чувство такое, что город за нами следит из этих разбитых окон. Время от времени на дороге попадаются трупы, пока только чеченские. Натыкаемся на несколько изуродованных, догорающих легковушек и тела убитых боевиков. Тут наш проводник начал впервые выказывать некоторую неуверенность. Пытаемся выйти на связь с войсками, уже находящимися в городе. Ничего не получается — на всех обговоренных частотах молчание. Проводник вроде определился, и мы двинулись дальше. Из центра города доносятся непрерывные звуки стрельбы, они то приближаются, то вновь удаляются. Время от времени начинает работать наша тяжёлая артиллерия — «гостинцы» пролетают над нами и рвутся где то впереди. На одном из перекрёстков натыкаемся на сгоревшую БМП и свежие лужи крови около неё. Ещё через квартал проводник заявляет, что окончательно заблудился, и предлагает вернуться на исходную. Пока разворачиваемся, по одному из наших БТРов бьют из гранатомета. Откуда то с верхних этажей. Отвечаем, естественно, шквалом огня. Бойцы осматривают окрестные здания, никого не находят. Тут мы узнаём, что БТР повреждён, а двое наших ребят тяжело ранены. Вновь пытаемся выйти на связь, и опять безрезультатно. Принимаем решение вернуться в Толстой-юрт, переночевать, найти более толкового проводника и с рассветом вновь двинуться в город. Проводника, разумеется, не нашли, даже первый куда то пропал. И мы пошли в город по протоптанной тропке. По дороге нас обгоняют пять БМПэшек, идут очень уверенно. Спрашиваем их: куда, мол, ломитесь? А они нам: «Только вперёд, давайте, спецы, жмите за нами!» Да, нет, ребята, шибко вы шустрые. Куда нам за вами? И точно, под вечер мы наткнулись на них. Стоят все пять БМП — рядком, прокопчённые. У каждой в борту по дырке. Тут нагоняют машины с медикаментами. Они тоже на Консервный, и дорогу знают. Пошли вместе. Но торопиться не стали. Бойцы спешились, идут по тротуарам, на соседние окна смотрят. Около завода нас атаковали. Пробивались с боем. Дошли, правда, без потерь. Слоёный пирог Здесь, на Консервном заводе, нам примерно стала ясна ситуация в городе. На Новый год наши части вошли (именно — вошли) в Грозный, заняли ряд объектов. На некоторых закрепились, с других были выбиты и уничтожены. Уже примерно было известно о судьбе несчастной Майкопской бригады. Город напоминал слоеный пирог — «слой» наш, «слой» их. Причем достаточно условно, потому что «слои» находились в непрестанном движении. Чувствовалось, что противник серьезно подготовился: оборудованные позиции, установленные фугасы, пристрелянные участки улиц, «привязанные» миномёты. Иногда ощущалась работа серьёзных профессионалов. Так, например, наши саперы обнаружили и обезвредили целый «букет» управляемых фугасов, инициируемых с помощью обычной телефонной сети — набирается нужный номер и происходит подрыв. В те времена такое было ещё в диковину. И, в целом, боевики ощущали себя значительно увереннее, чем наши войска. У них была лучше связь, действия более слаженные, и моральный перевес был также на их стороне. У нас, на «севере», ситуация была наиболее благоприятная. Генерал Лев Рохлин осуществил разведку Петропавловского шоссе, по которому корпус должен был входить в город, обнаружил, что его уже ждут. И что идти по этому шоссе равносильно самоубийству. Он сымитировал движение по шоссе силами одного батальона, а корпус провёл «огородами», застав врасплох и уничтожив значительную «духовскую» группировку. Корпус закрепился на Консервном заводе, а его авангард пробился к Больничному городку, расположенному в непосредственной близости от «президентского дворца». Достижения корпуса этим исчерпывались, поскольку и Консервный завод, и Больничный городок были, фактически, блокированы боевиками, которые контролировали коммуникации, связывающие корпус с Толстым-юртом. Это мы пробились, потому как шли аккуратно, «по взрослому». Большая же часть армейских машин, двигающихся по Петропавловке или же по улице Лермонтова, уничтожалась. И закрепившиеся части тоже несли очень большие потери от огня снайперов и минометных обстрелов. Тем не менее командование никак не могло прийти в себя, реально взвесить обстановку и начать действовать трезво. Нет, всё: «Вперёд, на президентский дворец!» Как будто это какой то необыкновенно важный стратегический объект. Уже разведбат таким образом положили, такую же судьбу и нам уготовили. Но наши отцы-командиры упёрлись: «Не пойдём мы штурмовать этот дворец, наши люди — не пушечное мясо, а спецы высокого класса, и уложить их в нелепых атаках мы не позволим». Нам поставили другую задачу. Освободить совместно с СОБРом от дудаевцев Петропавловское шоссе. Для работы мы выбрали ночное время: темнота, как известно, — друг спецназовца. Технически это выглядело примерно так: целый день за кварталом, который предстояло зачищать, наблюдали, отслеживая каждую мельчайшую деталь. Ночью начинали действовать. Первыми выдвигались сапёры: снимали, если есть, чеченские растяжки и устанавливали свои, перекрывая возможные пути отступления дудаевцев и пути подхода подкреплений. Потом группа незаметно просачивалась в здание, чаще всего через какое нибудь «нештатное» отверстие, вроде пролома в стене. На некоторое время затихали, пытаясь определить по звукам местонахождение в доме чеченцев, потом потихонечку начинали двигаться, уничтожая «духов» с помощью бесшумного и холодного оружия. Прекрасно показали себя винтовка «Винторез», автомат «Вал» и пистолет ПСС — весь бесшумный комплекс. «Духи», как правило, не понимали, что происходит — падали люди, пропадала связь. Чаще всего бесшумным оружием дело и ограничивалось. Ну а если чего, то шли в ход и гранаты, и всё остальное, по полной программе. За две ночи мы очистили Петропавловку, потом и улицу Лермонтова. Блокада была прорвана, корпус получил возможность отвезти раненых, подвести боеприпасы, продовольствие, подкрепления. И собрать силы, чтобы вновь двинуться вперёд. Кроме того, наши действия имели серьёзный психологический эффект. Так было, например, когда мы чистили вместе с морпехами кварталы перед Совмином. Еще днём мы приметили один подвал, где чечены кучкуются и пьянствуют. Мы не стали врываться в подвал с ковбойской стрельбой. Просто расставили заряды пластида, рванули и засыпали их. Так они подняли такой вой в радиоэфире: мол, погибаем! После чего дудаевцы из всех остальных домов удрали сами. Нам и чистить их не пришлось. Перелом Несмотря на страшные потери, на неразбериху и отчаянное сопротивление, наши войска всё же довольно быстро оправились и взяли ситуацию под контроль. Рождество оказалось переломным моментом освобождения Грозного. После улицы Лермонтова мы штурмовали многоэтажку института нефти и газа, что у Больничного городка. Оттуда и из других близлежащих домов чеченские снайперы «доставали» «рохлинских» пехотинцев. В иные дни потери от огня снайперов достигали до тридцати человек. Ещё в Моздоке мы проигрывали сценарии различных ситуаций, и у нас была неплохая «заготовка» — снайперская группа. То есть, своих штатных снайперов мы свели в одну группу, чтобы массированным их применением на небольшом участке подавлять снайперов противника. Как ни странно, но снайперская война оказалась для многих командиров полной неожиданностью, к которой они не были готовы. Причём главную проблему создавали даже не столько сами снайперы, сколько неудачные попытки борьбы с ними. Когда, например, один «деятель» отправил пехотную роту «поймать вот того снайпера», и шесть бойцов этой роты подорвались на растяжках в развалинах. Или когда вызывали огонь «Градов» и «Ураганов», чтобы «накрыть этого гада». Да и вообще, само количество «духовских» снайперов, думаю, было преувеличено. В ситуации, подобной грозненской, прицельный выстрел с хорошей позиции почти всегда результативен. Опыт всех предшествующих войн показывает, что со снайпером бороться лучше всего может другой снайпер. Так же и у многоэтажки. Группа наших снайперов поработала два дня и две ночи, и дудаевцы притихли. А затем мы многоэтажку у них отбили. А восьмого числа наши понесли большие потери — несколько человек накрыли миномётным огнём. И по всей вероятности, свои. На следующий день я сам чудом остался в живых. Мы выдвигались на новый рубеж. Двигались небольшими группками — человека по три. Перебежим через открытое пространство, соберёмся в какой нибудь подворотне или в глухом дворе — и снова вперёд. Следом за мной шёл радист. Слышу, вскрикнул. Вернулся к нему, он сидит среди битого кирпича и охает — ногу вывихнул. Пока снимал с него ботинок, вправлял вывих — впереди взрыв. Пока дошли — видим, воронка… Ребята были увешаны взрывчаткой и «Шмелями», и всё это сдетонировало от разрыва мины. Если бы радист не споткнулся, то мы бы оказались вместе с ребятами. В Чечне в первую кампанию наш полк потерял семнадцать человек — потери для спецназа огромные. И вдвойне обидно, что в основном от огня своих же. Каждый раз, планируя операцию, мы были перед дилеммой: предупреждать все остальные войска, находящиеся в этом районе, что мы будем работать, или не предупреждать. Предупредишь — обязательно информация будет у «духов», и они или «свалят», или подготовятся к встрече. Не предупредишь — могут обстрелять свои же. А иной раз обстреляют, даже если предупредишь, как это случилось на улице Лермонтова. Оповестили всех, что будем работать и чтобы к нам не совались ни при каких обстоятельствах. В одном доме тихо не получилось — пошли в ход гранаты. Тут, откуда ни возьмись, танк выстрелил по дому. Один наш боец погиб, один ранен, один контужен. Наёмники Честно говоря, ожидать чего то другого было трудно. Всё было как нельзя хуже — взаимодействие, связь, подготовка бойцов, да и зачастую — командиров. Как будто не было Афгана и множества других горячих точек. «Духи» были вооружены и экипированы ничуть не хуже, чем мы, а иногда даже лучше. В этой связи я не могу не вспомнить один эпизод. Во время уличных боёв в городе, недалеко от подвала, где мы разместились, я наткнулся на довольно подозрительного типа. Он буквально скатился на меня с забора. Мы отскочили друг от друга и подняли автоматы. Он был одет в армейский камуфляж, бушлат, черную «менатеповскую» шапочку (банк «Менатеп» отправил нам гуманитарную помощь — новогодние подарки, в т. ч. и эти шапочки), армейский же бронежилет с карманами для магазинов. И лицо славянское. Я был без знаков различия, разумеется, без шеврона, в маске. Немая сцена. А потом дурацкий диалог: «Ты за кого?» — «А ты?» — «Я за наших» — «И я за наших» — «За каких, наших?» — «За своих». Автор: Александр Скобенков.