...Однажды ко мне в купе (вагоны были уже забиты до отказа) положили раненого полковника. Старший военный врач, командовавший погрузкой, сказал мне: — Возьмите его. Я не хочу, чтобы он умер у меня на пункте. А вам все равно. Дальше Пскова он не дотянет. Сбросьте его по дороге. — А что у него? — Пуля около сердца. Не смогли вынуть — инструментов нет. Ясно? Он так или иначе умрёт. Возьмите. А там — сбросите... Не понравилось мне все это: как так — сбросить? Почему умрёт? Как же так? Это же человеческая жизнь. И вот, едва поезд тронулся, я положил полковника на перевязочный стол. Наш единственный поездной врач Зайдис покрутил головой: ранение было замысловатое. Пуля, по-видимому, была на излёте, вошла в верхнюю часть живота и, проделав ход к сердцу и не дойдя до него, остановилась. Входное отверстие — не больше замочной скважины, крови почти нет. Зайдис пощупал пульс, послушал дыхание, смазал запёкшуюся ранку йодом и, ещё раз покачав головой, велел наложить бинты. — Как это? — вскинулся я. — А так. Вынуть пулю мы не сумеем. Операции в поезде запрещены. И потом — я не хирург. Спасти полковника можно только в госпитале. Но до ближайшего мы доедем только завтра к вечеру. А до завтра он не доживёт. Зайдис вымыл руки и ушёл из купе. А я смотрел на полковника и мучительно думал: что делать? И тут я вспомнил, что однажды меня посылали в Москву за инструментами. В магазине хирургических инструментов «Швабе» я взял все, что мне поручили купить, и вдобавок приобрёл длинные тонкие щипцы, корнцанги. В списке их не было, но они мне понравились своим «декадентским» видом. Они были не только длинными, но и кривыми и заканчивались двумя поперечными иголочками. Помню, когда я выложил купленный инструмент перед начальником поезда Никитой Толстым, увидев корнцанги, он спросил: — А это зачем? Вот запишу на твой личный счёт — будешь платить. Чтобы не своевольничал. И вот теперь я вспомнил об этих «декадентских» щипцах. Была не была! Разбудив санитара Гасова (он до войны был мороженщиком), велел ему зажечь автоклав. Нашёл корнцанги, прокипятил, положил в спирт, вернулся в купе. Гасов помогал мне. Было часа три ночи. Полковник был без сознания. Я разрезал повязку и стал осторожно вводить щипцы в ранку. Через какое‑то время почувствовал, что концы щипцов наткнулись на какое‑то препятствие. Пуля? Вагон трясло, меня шатало, но я уже научился работать одними кистями рук, ни на что не опираясь. Сердце колотилось, как бешеное. Захватив «препятствие», я стал медленно вытягивать щипцы из тела полковника. Наконец вынул: пуля! Кто‑то тронул меня за плечо. Я обернулся. За моей спиной стоял Зайдис. Он был белый как мел. — За такие штучки отдают под военно-полевой суд, — сказал он дрожащим голосом. Промыв рану, заложив в неё марлевую «турунду» и перебинтовав, я впрыснул полковнику камфару. К утру он пришёл в себя. В Пскове мы его не сдали. Довезли до Москвы. Я был счастлив, как никогда в жизни! В поезде была книга, в которую записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжёлых. Лёгкие делали сестры. Когда я закончил свою службу на поезде, на моем счёту было тридцать пять тысяч перевязок!.. Весь 1914 и 1915 годы я провел в поезде... * * * — Кто этот Брат Пьеро? — спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих. — Да так... актёр какой‑то, — ответил дежурный ангел. — Бывший кокаинист. Господь задумался. — А настоящая как фамилия? — Вертинский. — Ну, раз он актёр и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах. С тех пор мне стали много аплодировать. И с тех пор я все боюсь, что уже исчерпал эти запасы аплодисментов или что они уже на исходе... © Александр Вертинский. «Дорогой длинною...»

Сегодня у нас было утром 20 золотых - это слишком маленький ресурс, ну да что делать, может быть, как-нибудьи подымемся. Федя отправился, а я осталась дома, но он скоро пришел, сказав, что проиграл взятые 5, и просил еще 5; я дала, и осталось 10; он пошел и проиграл и эти 5; взяв еще 5, он воротился и сказал, что и эти проиграл, и просил у меня один золотой. У нас осталось 4. Я дала 1 золотой, Федя пошел, но через ¼ часа воротился, да и где же было держаться с одним золо­тым. Мы сели обедать очень грустные. После обеда я отправилась на почту, а Федя пошел играть, взяв с собою еще 3. Остался всего только один... Я долго ходила по аллее, поджидая его, но он все не приходил. Наконец пришел и сказал, что эти проиграл, и просил дать ему сейчас же заложить вещи... © Анна Достоевская, из дневника.

Пётр Артемьев. Родился 16 июня 1954 года. Исполнитель роли Тутти в фильме "Три толстяка".

Немецкие сапоги. Качество подвело вермахт ? Маршевые сапоги marschtiefel Выдавались они рядовому и младшему командному составу. Делались они из очень качественной коровьей кожи. Голенища можно назвать визитной карточкой немецких сапог. Они были широкими. Промаркированные снаружи рядом цифр, обозначающих размер, партию и фабрику-изготовитель. Высота до начала второй мировой войны была от 35 до 41 см. Но с ноября 1939 года, экономии ради, высоту голенищ уменьшили до 29 см. Ширина голенищ – вопрос спорный. По нашим меркам – излишняя, хлябать при ходьбе будет. А вот то, что по тревоге обуваться в такие сапоги было быстрее и удобнее, это признанный факт. Подошва Она была двойная. Усилена двумя видами металлических гвоздей и несколькими рядами деревянных. Да каких гвоздей! Изначально гвозди-шипы изготавливались поштучно из закаленного металла и имели шесть граней. А позже, ради той же экономии, их уже начали производить методом горячей штамповки. И количество граней уменьшили до пяти. Количество таких шипов в подошве – от 35 до 40. Каблуки Наверное, каждому из тех, кто служил в армии, приходилось менять стертые каблуки. Дело простое: оторвал старый каблук, сапог – на «лапку», берешь у старшины пару новых каучуковых каблуков (при этом, конечно, выслушиваешь, какой ты ротозей), киваешь и идешь в каптёрку прибивать. Но это, конечно, если всё под рукой: ты – в казарме, а старшина – запасливый. Солдат вермахта был освобожден от таких манипуляций. Потому что каждый его каблук по периметру прикрывала закаленная металлическая подкова! Причем, различались левая и правая подковы. О чем можно было узнать, если рассмотреть выштампованные буковки R и L. Кстати, обувная фабрика, принадлежавшая братьям Адольфу и Рудольфу Дасслерам и выпускавшая спортивную обувь еще в 20-х годах прошлого столетия, а позже переросшая в гиганты «Адидас» и «Пума», не смогла изготовить образец маршевых сапог для вермахта. Вот такими строгими были тогда претензии по качеству. Рассчитанные на многодневные марши по дорогам Европы, зимой 1941 года немецкие сапоги металлом шипов и каблуков «вытягивали» из ступней своих владельцев последнее тепло. «Генерал Мороз» вкупе с немецкой педантичностью сыграли злую шутку с гитлеровцами. Сапоги ведь выдавались немцам строго по размеру. А как раз это и лишало гитлеровцев возможности натянуть вторую пару носков или хотя бы намотать, к примеру, какую-нибудь тряпку на ноги. Вот почему такого количества обмороженных ног, как в холодные месяцы 1941–1942 годов, в вермахте уже не будет.

Дефицит бензина в Нидерландах, 1941 год.

Обычные советские студенты геологического факультета МГУ, 1966 г. Не простые ребята, не только умные, но и в хорошей физической форме.

Владимир Семенович Высоцкий-неоспоримый авторитет прошлых и будущих, надеюсь, поколений! Когда слушаешь песни Высоцкого, остаешься наедине со своей совестью. Не перестаю удивляться его феноменальной способности вдыхать жизнь в невоодушевленные предметы: самолеты, корабли, они сразу же становились живыми участниками его уникальных историй, умело передающих настроение тяжелых, военных времен; использование животных, высмеивая все человеческие пороки , то-же получалось неподражаемо. Он четко обрисовывал характер каждого из слоев того, да и впрочем, нашего общества На снимке лето 1943 года, Малаховка, в детском саду парфюмерной фабрики "Свобода".

Искусство из Камней . Просто , но Талантливо !

"Они сражались за Родину" Сашка Копытовский - Георгий Бурков Второй номер-бронебойщик.

Штурманская кабина Ту-104. Забытый самолет ушедшей Империи.