Городок Онфлё́р (фр. Honfleur), Нормандия. Памятник выжившей Му-Му. Французы так впечатлились рассказом Тургенева, так были тронуты судьбой Му-Му, что в парке, на краю маленького пруда, установили памятник выжившей, выплывшей Му-Му.

На родине Собаки Баскервилей Неподалеку от прославленных Конан Дойлем Дартмурских торфяных болот, где даже днем рыже-серый туман обволакивает окрестности, а по ночам «силы зла властвуют безраздельно», стоит самый «высокогорный» и удаленный от всякого жилья паб под названием Уоррен Хауз (Кроличья Нора). Построили его в 1845 году для шахтеров, неподалеку добывавших олово, чтобы после работы они могли бы отогнать баскервильскую собаку ледяной тоски добрым тамблером золотого виски. Промозглая сырость пронизывает здесь до костей даже в августе, даже если нет дождя, поэтому лендлорды (владельцы паба, обычно супружеская пара) постоянно- днем и ночью- поддерживали в камине огонь для припозднившихся завсегдатаев: местных фермеров, охотников, добытчиков олова и туристов, которые забредают в Дартмурский национальный парк. Так вот, с самого 1845 года в очаге Уоррен Хауза НИ НА МИНУТУ НЕ ГАС ОГОНЬ! В 1963 году зима была в Дартмуре особенно суровой. Две недели бушевали ураганные ветра со снегом. Дрова для очага пришлось сбрасывать с вертолета. Рассказывают, что именно тогда отрезанные от мира посетители, сбившиеся у огня, вдруг услышали со второго этажа, где были комнаты для постояльцев, абсолютно дикий крик. И все смолкли, переглянувшись. Лендлорд, однако, оставался спокоен. Он понял, что какой-то из любопытных гостей открыл сундук в верхнем коридоре. А в сундуке лежал, ожидая погребения, пересыпанный крупной солью его отец, усопший как раз во время бурана, когда ни о каких похоронах не могло быть и речи. За 179 лет в мире изменилось все. Кроме одного. На постоялом дворе Кроличья Нора 179 лет не гас огонь в очаге. И похоже, гасить его не собираются. Ибо сырость, туман и "силы зла" никуда не делись с торфяных болот.) Есть что-то странно завораживающее в такой упертости. Это Англия.

ИСТОРИЯ БЕЗУМНОЙ КОРОЛЕВЫ Хуана I Кастильская, также известная как Хуана Безумная, — одна из самых трагических фигур в истории Испании. Она родилась в 1479 году в знаменитой семье католических королей Фердинанда II Арагонского и Изабеллы I Кастильской, но её судьба сложилась драматично, и, к сожалению, она получила прозвище «Безумная». История Хуаны I Кастильской В молодости Хуана была жизнерадостной и талантливой. В 1496 году её выдали замуж за Филиппа I Габсбурга, прозванного Красивым. Они полюбили друг друга, но любовь Хуаны оказалась чрезмерной, мучительной и, возможно, стала одной из причин её печального прозвища. Смерть Филиппа I, супруга Хуаны I Кастильской, стала для неё настоящей трагедией, которая буквально разбила её жизнь и здоровье. Это горе привело к тяжёлым психическим последствиям, и её поведение после потери мужа стало причиной многочисленных слухов и легенд. После смерти Филиппа 25 сентября 1506 года Хуана впала в глубокую депрессию, и её поведение выглядело крайне неординарным, что в те времена часто воспринималось как «безумие». Вот что произошло: 1. Неотступность от тела мужа: Хуана долгое время не отходила от тела Филиппа и категорически отказывалась предать его земле. Она цеплялась за его забальзамированные останки, как будто не могла смириться с утратой. 2. Тяжёлая депрессия и «бешенство»: Потеря Филиппа вызвала у Хуаны сильную депрессию, на фоне которой случались эпизоды так называемого «бешенства» — вспышки неуправляемого горя, доходящего до истерики. Эти приступы сделали необходимым круглосуточное наблюдение за ней. 3. Беременность: Когда Филипп умер, Хуана была на последних месяцах беременности, что ещё больше усугубляло её состояние. Горе и тревога во время беременности вызывали огромный стресс, который мог усилить психические нарушения. 4. Траурная процессия по стране: Вместо того чтобы оставить мужа в покое, Хуана путешествовала по Испании с траурной процессией, словно не желая расстаться с Филиппом даже после его смерти. В течение этого путешествия она несколько раз приказывала вскрыть гроб, чтобы убедиться, что Филипп всё ещё с ней. Современники называли это проявлением «некрофилии» и «некромании». 5. Ревность к мёртвому телу: Страдающая тяжёлой ревностью, Хуана не позволяла женщинам приближаться к траурной процессии. Даже после смерти она ревновала мужа к любой женщине, будто бы опасаясь его «предательства». 6. Социальная изоляция и замкнутость: На фоне своего состояния Хуана всё больше избегала общества, часто запиралась одна. Некоторые историки считают, что у неё могли проявляться признаки агорафобии (страх открытых пространств и толпы). Существует яркая легенда, согласно которой Хуана каждую ночь приказывала вскрывать гроб и даже обнимала забальзамированное тело Филиппа. Однако историки утверждают, что это преувеличение. Известно, что гроб был вскрыт только спустя пять недель после смерти, когда он находился во временной гробнице в Бургосе. Этот шаг был вынужденным: Хуана пыталась развеять слухи о том, что тело её мужа было похищено. Хуана, возможно, стала жертвой как горя, так и политических обстоятельств. Её горькая ревность, глубокая депрессия и странное поведение стали поводом для манипуляций, в результате которых её признали неспособной править и заключили в монастырь. © данный текст взят из сети интернет и мы не знаем кто его автор, но если вы знаете, кто автор, то напишите и мы его укажем

Маленькие здания в питерских двориках — это бывшие каретники, складские пристройки, дровницкие, жилые флигели для дворников и обслуги того времени.

ДНЕВНИК АННЫ ФРАНК (Фрагмент) 12 июня 1942 г. Надеюсь, что я все смогу доверить тебе, как никому до сих пор не доверяла, надеюсь, что ты будешь для меня огромной поддержкой. Воскресенье, 14 июня 1942 г. В пятницу я проснулась уже в шесть часов. И вполне понятно – был мой день рождения. Но мне, конечно, нельзя было вставать в такую рань, пришлось сдерживать любопытство до без четверти семь. Но больше я не вытерпела, пошла в столовую, там меня встретил Маврик, наш котенок, и стал ко мне ласкаться. В семь я побежала к папе с мамой, потом мы все пошли в гостиную и там стали развязывать и разглядывать подарки. Тебя, мой дневник, я увидела сразу, это был самый лучший подарок. Еще мне подарили букет роз, кактус и срезанные пионы. Это были первые цветы, потом принесли еще много. Папа и мама накупили мне кучу подарков, а друзья просто задарили меня. Я получила книгу «Камера обскура», настольную игру, много сластей, головоломку, брошку, «Голландские сказки и легенды» Йозефа Козна и еще дивную книжку – «Дэзи едет в горы», и деньги. Я на них купила «Мифы Древней Греции и Рима» – чудесные! Потом за мной зашла Лиз, и мы пошли в школу. Я угостила учителей и весь свой класс конфетами, потом начались уроки. Пока все! Как я рада, что ты у меня есть! Суббота, 20 июня 1942 г. Несколько дней я не писала, хотелось серьезно обдумать – зачем вообще нужен дневник? У меня странное чувство – я буду вести дневник! И не только потому, что я никогда не занималась «писательством». Мне кажется, что потом и мне, и вообще всем не интересно будет читать излияния тринадцатилетней школьницы. Но не в этом дело. Мне просто хочется писать, а главное, хочется высказать все, что у меня на душе. «Бумага все стерпит». Так я часто думала в грустные дни, когда сидела, положив голову на руки, и не знала, куда деваться. То мне хотелось сидеть дома, то куда-нибудь пойти, и я так и не двигалась с места и все думала. Да, бумага все стерпит! Я никому не собираюсь показывать эту тетрадь в толстом переплете с высокопарным названием «Дневник», а если уж покажу, так настоящему другу или настоящей подруге, другим это неинтересно. Вот я и сказала главное, почему я хочу вести дневник: потому что у меня нет настоящей подруги! Надо объяснить, иначе никто не поймет, почему тринадцатилетняя девочка чувствует себя такой одинокой. Конечно, это не совсем так. У меня чудные, добрые родители, шестнадцатилетняя сестра и, наверно, не меньше тридцати знакомых или так называемых друзей. У меня уйма поклонников, они глаз с меня не сводят, а на уроках даже ловят в зеркальце мою улыбку. У меня много родственников, чудные дяди и тети, дома у нас уютно, в сущности, у меня есть все – кроме подруги! Со всеми моими знакомыми можно только шалить и дурачиться, болтать о всяких пустяках. Откровенно поговорить мне не с кем, и я вся, как наглухо застегнутая. Может быть, мне самой надо быть доверчивее, но тут ничего не поделаешь, жаль, что так выходит. Вот зачем мне нужен дневник. Но для того чтобы у меня перед глазами была настоящая подруга, о которой я так давно мечтаю, я не буду записывать в дневник одни только голые факты, как делают все, я хочу, чтобы эта тетрадка сама стала мне подругой – и эту подругу будут звать Китти! Никто ничего не поймет, если вдруг, ни с того ни с сего, начать переписку с Китти, поэтому расскажу сначала свою биографию, хотя мне это и не очень интересно. Когда мои родители поженились, папе было 36 лет, а маме – 25. Моя сестра Марго родилась в 1926 году во Франкфурте-на-Майне, а 12 июня 1929 года появилась я. Мы евреи, и поэтому нам пришлось в 1933 году эмигрировать в Голландию, где мой отец стал одним из директоров акционерного общества «Травис». Эта организация связана с фирмой «Колен и Ко», которая помещается в том же здании. У нас в жизни было много тревог – как и у всех: наши родные остались в Германии, и гитлеровцы их преследовали. После погромов 1938 года оба маминых брата бежали в Америку, а бабушка приехала к нам. Ей тогда было семьдесят три года. После сорокового года жизнь пошла трудная. Сначала война, потом капитуляция, потом немецкая оккупация. И тут начались наши страдания. Вводились новые законы, одни строже другого, особенно плохо приходилось евреям. Евреи должны были носить желтую звезду, сдать велосипеды, евреям запрещалось ездить в трамвае, не говоря уж об автомобилях. Покупки можно было делать только от трех до пяти и притом в специальных еврейских лавках. После восьми вечера нельзя было выходить на улицу и даже сидеть в саду или на балконе. Нельзя было ходить в кино, в театр – никаких развлечений! Запрещалось заниматься плаванием, играть в хоккей или в теннис, – словом, спорт тоже был под запретом. Евреям нельзя было ходить в гости к христианам, еврейских детей перевели в еврейские школы. Ограничений становилось все больше и больше. Вся наша жизнь проходит в страхе. Йоппи всегда говорит: «Боюсь за что-нибудь браться – а вдруг это запрещено?» В январе этого года умерла бабуся. Никто не знает, как я ее любила и как мне ее не хватает. С 1934 года меня отдали в детский сад при школе Монтессорн, а потом я осталась в этой школе. В последний год моей классной воспитательницей была наша начальница госпожа К. В конце года мы с ней трогательно прощались и обе плакали навзрыд. С 1941 года мы с Марго поступили в еврейскую гимназию: она – в четвертый, а я – в первый класс. Пока что нам, четверым, живется неплохо. Вот я и подошла к сегодняшнему дню и числу. Среда, 8 июля 1942 г. Милая Китти! Между воскресным утром и сегодняшним днем как будто прошли целые годы. Столько всего случилось, как будто земля перевернулась! Но, Китти, как видишь, я еще живу, а это, по словам папы, – самое главное. Да, я живу, только не спрашивай, как и где. Наверное, ты меня сегодня совсем не понимаешь. Придется сначала рассказать тебе все, что произошло в воскресенье. В три часа – Гарри только что ушел и хотел скоро вернуться – вдруг раздался звонок. Я ничего не слыхала, уютно лежала в качалке на веранде и читала. Вдруг в дверях показалась испуганная Марго. «Анна, отцу прислали повестку из гестапо, – шепнула она. – Мама уже побежала к ван Даану». (Ван Даан – хороший знакомый отца и его сослуживец.) Я страшно перепугалась. Повестка... все знают, что это значит: концлагерь... Передо мной мелькнули тюремные камеры – неужели мы позволим забрать отца! «Нельзя его пускать!» – решительно сказала Марго. Мы сидели с ней в гостиной и ждали маму. Мама пошла к ван Даанам, надо решить – уходить ли нам завтра в убежище. Ван Дааны тоже уйдут с нами – нас будет семеро. Мы сидели молча, говорить ни о чем не могли. Мысль об отце, который ничего не подозревает, пошел навестить своих подопечных в еврейской богадельне, ожидание, жара, страх – мы совсем онемели. Вдруг звонок. «Это Гарри!» – сказала я. «Не открывай!» – удержала меня Марго, но страх оказался напрасным: мы услыхали голоса мамы и господина Даана, они разговаривали с Гарри. Потом он ушел, а они вошли в дом и заперли за собой двери. При каждом звонке Марго или я прокрадывались вниз и смотрели – не отец ли это. Решили никого другого не впускать. Нас выслали из комнаты. Ван Даан хотел поговорить с мамой наедине. Когда мы сидели в нашей комнате, Марго мне сказала, что повестка пришла не папе, а ей. Я еще больше испугалась и стала горько плакать. Марго всего шестнадцать лет. Неужели они хотят высылать таких девочек без родителей? Но, к счастью, она от нас не уйдет. Так сказала мама, и, наверно, отец тоже подготавливал меня к этому, когда говорил об убежище. А какое убежище? Где мы спрячемся? В городе, в деревне, в каком-нибудь доме, в хижине – когда, как, где? Нельзя было задавать эти вопросы, но они у меня все время вертелись в голове...

? Как снимали фильм «Морозко» Фильм-сказка «Морозко» (1964) Александра Роу с раннего детства входит в обязательный список фильмов, которые я смотрю на «Новый год». И сегодня я хотел бы рассказать вам, как снимали фильм «Морозко». 1. Александр Роу всегда был поклонником русских-народных сказок. Именно поэтому он снял столько много фильмов по мотивом популярных русских сказок. Фильм «Морозко», кстати, был не первой экранизацией знаменитой сказки. Еще в 1924 году вышел одноименный фильм, который, впрочем, спустя пару лет был запрещен к показу, так как чиновники посчитали картину вредной для советского человека и строителя нового мира. Впрочем, спустя несколько лет, фильм вновь допустили к показу, но популярности он все равно не имел. Александр Роу прекрасно знал про этот фильм, поэтому он решил снять свою собственную экранизацию сказки, подключив сценаристов Николая Эрдмана и Михаила Вольгина, которые постоянно работали в соавторстве. 2. Именно в фильме «Морозко» впервые появилась милая старушка в исполнении актрисы Анастасии Зуевой, которая начинала и заканчивала фильм. Эта задумка настолько понравилась режиссеру, что Анастасия Зуева стала появляться в последующих фильмах Роу, таких как «Огонь, вода и… медные трубы», «Варвара-краса — длинная коса» и «Золотые рога». 3. На роль Ивана Александр Роу выбрал актера Эдуарда Изотова, так как считал, что у него для этого самая подходящая внешность. Более того, Изотов был даже чем-то похож характером на своего героя. По признанию актрисы Натальи Седых (Настенька), она даже влюбилась в своего партнера на съемках, но ничего, конечно же, не было. 4. Чтобы найти актрисы на роль Настеньки, режиссеру и его ассистентам пришлось сильно «попотеть», так как требовалась не просто молодая и красивая девушка, а именно девушка с наивным кукольным личиком. Ассистенты режиссера очень долго искали подходящую девушку, но все тщетно. Отчаявшись, Роу подумал даже пригласить на эту роль Надежду Румянцеву, и наверное он бы ее даже взял, если бы не увидел по телевизору танцевальный номер с участием молоденькой Натальи Седых. Роу просто обомлел как от номера, так и от самой девушки, поэтому связался с ней и пригласил на пробы. Наталья согласилась прийти на пробы, хотя не на что особо не рассчитывала. Мало того, что у нее было много конкуренток, так еще и чиновники из «Худсовета» выступили резко против кандидатуры Седых. Причиной недовольства стал тоненький голосок девушки. Но Александр Роу резко сказал, что если Седых не возьмут на роль Настеньки, то он покинет пост режиссера. Поэтому чиновникам пришлось согласиться. Но тут случилась еще одна проблема. В школе балета, где занималась Наталья, ее наотрез отказались отпускать на съемки. И если бы не ее педагог, которая вступилась за свою подопечную, то мы бы не увидели Седых в этой роли. 5. Роль злой мачехи досталось известной актрисе Вере Алтайской, которая постоянно появлялась в фильмах Александра Роу в образе вредных теток. 6. Изначально роль Марфуши должна была сыграть Тамара Носова, но по случайному стечение обстоятельств ассистентка режиссера увидела в коридорах Щепкинского училища молодую Инну Чурикову, которая просто идеально могла бы вписаться в эту роль. 7. Актера на роль Морозко долго искать не пришлось, так как Александр Роу изначально утвердил Александра Хвылю на эту роль без каких-либо проб. Правда, с актером бывало порой трудно, ведь он был человек-настроение. В хорошем расположении духа он был душой компании и просто излучал радость, давая всем заряд доброго настроения, тогда как в плохом расположении духа к нему лучше было не подходить. Фильм «Морозко» мог бы вообще не выйти, если бы не Георгий Милляр. Дело в том, что когда большая часть картины была уже готова, пленку с рабочими материалами положили в гостиничный подвал, а сами члены съемочной группы отправились на дальнейшие съемки. В это самое время в подвале прорвало трубу, из-за чего пленка оказалась под водой. Узнав об этом все резко отправились в гостиницу, несмотря на то, что путь был неблизкий. И как оказалось, неснимавшийся в тот день Георгий Милляр, находившийся в гостинице, узнав о прорыве, резко рванул в полузатопленный подвал и спас пленку. Хотя, есть версия, что пленку спасла реквизитор фильма. Какая из них правдивая — теперь не узнать.

"В приемном покое, полежав часа полтора и выпив целую склянку валерьяны, чиновник приходит в чувство... Узнают, что он титулярный советник Герасим Кузьмич Синклетеев. - Что у вас болит? - спрашивает его полицейский врач. - С Новым годом, с новым счастьем... - бормочет он, тупо глядя в потолок и тяжело дыша. - И вас также... Но... что у вас болит? Отчего вы упали? Припомните-ка! Вы пили что-нибудь? - Не... нет... - Но отчего же вам дурно сделалось? - Ошалел-с... Я... я визиты делал... - Много, стало быть, визитов сделали? - Не... нет, не много-с... От обедни пришедши... выпил я чаю и пошел к Николаю Михайлычу... Тут, конечно, расписался... Оттеда пошел на Офицерскую... к Качалкину... Тут тоже расписался... Еще помню, тут в передней меня сквозняком продуло... От Качалкина на Выборгскую сходил, к Ивану Иванычу... Расписался... <> От Ивана Иваныча, <> к купцу Хрымову рукой подать... Зашел поздравить... с семейством... Предлагают выпить для праздника... А как не выпить? Обидишь, коли не выпьешь... Ну, выпил рюмки три... колбасой закусил... <> - И всё пешком? - Пешком-с... <> От него пошел к Пелагее Емельяновне... Тут завтракать посадили и кофеем попотчевали. От кофею распарился, оно, должно быть, в голову и ударило... От Пелагеи Емельяновны пошел к Облеухову... <> именинник... Не съешь именинного пирога - обидишь... <> Съел кусок пирога, выпил рябиновой и пошел на Садовую к Изюмову... У Изюмова холодного пива выпил... в горло ударило... От Изюмова к Кошкину, потом к Карлу Карлычу... оттеда к дяде Петру Семенычу... Племянница Настя шоколатом попоила... <> Ну-с, и везде хорошо себя чувствовал... <> У купца Дунькина был... Пристал ко мне, чтоб я коньяк пил и сосиску с капустой ел... Выпил я рюмки три... пару сосисок съел - и тоже ничего... Только уж потом, когда от Рыжова выходил, почувствовал в голове... мерцание... Ослабел... Не знаю, отчего... - Вы утомились... Отдохните немного, и мы вас домой отправим..." (А.П. Чехов, "Новогодние мученики")