Когда ты культурный человек и не можешь ругаться?

Мужья учительниц не хотят больше молчать Часто в последнее время не выдерживают нервы у наших вторых половинок, мужей учительниц. Всё чаще стали писать о трудностях, с которыми сталкиваются учителя. Наш читатель Иван написал вот такое сообщение на одну из статей о нелёгкой учительской доле, особенно теперь, в период ограничений. Жена на удалёнку специально купила ноутбук новый (сам по себе он ей не нужен был), до карантина купили новый МФУ (принтер, копир, сканер) для подготовки материалов к урокам, про бумагу и расходники, ремонт постоянный старого МФУ уж и не говорю. Не нравится - идите в кабинет такой-то на таком-то этаже (это при неудалённой работе) - там стоит ....КСЕРОКС, возле которого все учителя. Стоят и копируют. Вы 23-я в очереди. Но формально он ЕСТЬ. Вас покупать никто ничего не заставляет, но материалы к уроку на всех 25 чад должны у вас быть (а класс у вас не один, как вы понимаете). Вот и колупайся как хочешь. Издевательство. А теперь еще и учительскую ликвидировали. Там посадили очередных двух кого-то НЕ УЧИТЕЛЕЙ и врезали новый замок. Нет её. Если у вас окно в уроках - сидите в коридоре или проверяйте тетради в столовой, где стоит страшный шум (дети же не молчат, увы)....Как говорится, шерифа не интересуют проблемы индейцев. А мой муж тоже начал высказываться последнее время. Раньше молча помогал выводить грамоты и сертификаты на цветном принтере, покупать мел и бумагу, ремонтировать мебель в классе и оформлять стенды. Нынче прорвало и его. - Ну я всё понимаю, что много отчётов, мало времени на досуг, но не могу понять одного. Это когда-нибудь кончится? Почему часть семейного бюджета постоянно уходит на то, чтобы качественно работать? - Неужели все так работают? Неужели эти отчёты кто-то читает? Почему родители без стеснения круглосуточно звонят и пишут? Почему нет прав у учителя, а только одни обязанности? Зачем разные организации пытаются часть своей работы перекладывать на плечи учителей? И этих вопросов становится всё больше и больше, причём высказываются уже повзрослевшие наши дети. А ведь есть такие, на которые и сказать нечего, разве что руками разводить... Может поможете найти аргументы для объяснения нашим семьям? Пишите в комментариях.

Myдpocть дня:

Я увольняюсь, осталось доработать чуть больше недели. Почему сейчас? Потому, что сил больше нет. Меня хватило на 4 года работы в системе образования. 1. Я 5 лет училась на одну специальность, а веду другую. 2. Я учитель — я не спасатель на воде во время своего отпуска летом. 3. Я учитель — я не постановщик танцев на мероприятиях. 4. Я учитель — я не художник оформитель кабинета в соответствии с эстетическими вкусами завуча. 5. Я учитель — я не работник социальных служб, чтобы ходить по домам и выявлять в каких условиях живут дети. 6. Я учитель, а не работник ФСБ, чтобы мониторить, что дети пишут друг другу в соц сетях. 7. Я устала от психологического давления завуча, которая лучше знает кому и какую оценку ставить за четверть. 8. Я учитель, но за 21 урок в неделю и классное руководство, я получаю зарплату как техничка. Я ухожу из системы образования совсем. Кто-то скажет, что одним нытиком меньше. Но я скажу, что станет на одного счастливого человека больше.

Одна учительница решила поделиться своим опытом донесения до учеников, почему травля — это плохо. "Однажды перед началом занятий я зашла в магазин и купила 2 яблока. Они были практически одинаковые: тот же цвет, приблизительно равный размер... В самом начале классного часа я спросила у детей: «Чем отличаются эти яблоки?» Они промолчали, потому что действительно особой разницы между плодами не было. Тогда я взяла одно из яблок и, обращаясь к нему, сказала: «Ты мне не нравишься! Ты противное яблоко!» После этого я бросила фрукт оземь. Ученики смотрели на меня, как на сумасшедшую. Потом я протянула яблоко одному из них и сказала: «Найди в нём что-то, что тебе не нравится и тоже брось на землю». Ученик послушно выполнил просьбу. После этого я попросила передать яблоко дальше. Надо сказать, что дети легко находили в яблоке какие-то недостатки: «Мне не нравится твой хвостик! У тебя противная кожица! Да в тебе одни черви!» — говорили они и каждый раз бросали яблоко на землю. Когда фрукт вернулся ко мне, я еще раз спросила о том, видят ли дети какую-то разницу между этим яблоком и другим, которое всё это время лежало у меня на столе. Дети снова были в замешательстве, ведь, несмотря на то что мы регулярно бросали яблоко на пол, каких-то серьезных внешних повреждений оно не получило и выглядело практически так же, как второе. Тогда я разрезала оба яблока. То, которое лежало на столе, было белоснежным внутри, оно всем очень понравилось. Дети согласились, что с удовольствием съели бы его. А вот второе оказалось внутри коричневым, покрытым «синяками», которые мы ему и поставили. Его никто не захотел есть. Я сказала: «Ребята, но это ведь мы его сделали таким! Это наша вина!» В классе наступила гробовая тишина. Спустя минуту я продолжила: «Точно так же происходит и с людьми, когда мы их оскорбляем или обзываем. Внешне на них это практически не сказывается, но мы наносим им огромное количество внутренних ран!» До моих детей еще никогда ничего не доходило так быстро. Все начали делиться своим жизненным опытом, насколько им неприятно, когда их обзывают. Все мы по очереди поплакали, а потом вместе рассмеялись. Когда урок закончился, дети начали обнимать меня и друг друга. Как же здорово, что мои усилия не были потрачены впустую!"

Дневник другой Тaни. В блoкадном Лeнинграде случaлись чудeса. На всю стрaну извeстен лишь днeвник Тaни Сaвичевой, кoторый сoдержит девять страшных строк. Каждая посвящена смерти одного из близких. Последняя запись: «Осталась одна Таня». «АиФ» разыскал блокадный дневник другой ленинградской школьницы, Тани Вассоевич. Они обе жили на Васильевском острове. Таня Савичева сначала ослепла, потом сошла с ума от пережитого и умерла в эвакуации. Скупые строки её дневника стали обвинительным документом на Нюрнбергском процессе. Таня Вассоевич выжила и ушла из жизни в январе 2012 г. Дневники двух Тань — как две стороны медали. Тёмная сторона — трагическая смерть, светлая — победа выживших. Подвиг Тани Дневник Тани Вассоевич хранится в доме её сына, профессора Санкт-Петербургского государственного университета Андрея Вассоевича. Таня начала делать записи 22 июня 1941 г. Здесь и первые бомбардировки Ленинграда, и 18 июля 1941 г., когда кольцо вокруг города ещё не сомкнулось, но уже были введены карточки на продукты. В сентябре — первое занятие в художественной школе, которое не состоялось: «Наш преподаватель, сложив мольберт, сказал, что идёт добровольцем на фронт». Занятия в средней школе начались в ноябре: «Наш класс был почти в полном составе» (потом в классе их останется двое мальчиков и девять девочек из сорока). Таня описывает бесконечное стояние в очередях за порцией хлеба, которая для детей и неработающих за несколько месяцев ужалась с 400 г в день до 125. Они варили столярный клей и ели его. Как великое счастье Таня описывает случай, когда они стояли в очереди за продуктами вместе с одноклассником и им досталась дуранда (спресcованная плитка из шелухи подсолнуха. — Ред.). Для покупки продуктов по карточкам были нужны деньги, а в их семье средств катастрофически не хватало. И старший брат, вместо того чтобы съесть свою порцию хлеба, продавал её на рынке, а деньги отдавал маме, чтобы она могла отоварить новые карточки. Он делал это, пока мама не догадалась и не запретила так поступать. Старший брат девочки, 15-летний Володя, умер от голода 23 января 1942 г. в 6.28 — записано в дневнике. А Таниной мамы, Ксении Платоновны, не стало 17 февраля 1942 г. в 11.45. «Той зимой в городе умирало более 4 тысяч человек в день. Трупы собирали и хоронили в братских могилах. На Пискарёвском кладбище в братских могилах похоронено более полумиллиона человек, — говорит профессор Вассоевич. — Таня, будучи 13-летней девочкой, на оставшиеся деньги купила для брата гроб. Её мама этим заниматься уже не могла, она от слабости не вставала». Смоленское кладбище города было закрыто, там не принимали покойников, однако Таня уговорила сторожа вырыть могилы. Из дневника: «На похоронах брата была тётя Люся, я и Толя Таквелин — Вовин лучший друг и одноклассник. Толя плакал — это растрогало меня больше всего. На похоронах мамы была я и Люся. Вова и мама похоронены в настоящих гробах, которые я покупала на Среднем проспекте у второй линии. Худяков (сторож на кладбище. — Ред.) вырыл могилы за крупу и хлеб. Он хороший и был добр ко мне». Когда умерла Танина мама, её тело лежало в квартире 9 дней, прежде чем девочка смогла организовать новые похороны. В дневнике она нарисовала план участка (см. рисунок Тани. — Ред.) и отметила места захоронения близких в надежде, что, если выживет, обязательно установит на могилах памятники. Так и произошло. На рисунке с кладбищем Таня, обозначая даты смерти брата и мамы и их похороны, использовала придуманный ею шифр: она понимала, что родственников на закрытом Смоленском кладбище похоронила полулегально. Лишь потому, что сторож Худяков был тронут её детской заботой и пошёл навстречу просьбе ребёнка. Измождённый не меньше других, он рыл могилы в почти сорокаградусный мороз, подкрепившись кусочком хлеба, который Таня получила по карточке умершего брата. Потом она рассказывала сыну, профессору Андрею Вассоевичу, что по-настоящему страшно ей стало, когда она оформляла свидетельство о смерти брата: «Регистратор в поликлинике достала карточку Вассоевича Владимира Николаевича и крупным почерком написала слово «умер». «Мама и её погибший старший брат были очень близки, — рассказывает Андрей Вассоевич. — Владимир увлекался биологией, вся их квартира была уставлена цветами, а для сестры он устроил аквариум с рыбками. В 1941-1942 гг. в Ленинграде была небывало холодная и снежная зима. Люди ставили в квартирах буржуйки, топили их мебелью. Мама с братом кутались в одеяло и чертили планы дворцов с бассейнами, рисовали оранжереи. Недаром мама после войны поступила в институт на архитектурный факультет. В блокадную пору в их районе на Васильевском острове продолжала работать библиотека, куда они ходили за книгами. Мама говорила, что никогда не читала столько, как во время блокады. А её мама, пока были силы, каждый день дежурила на крыше — караулила зажигательные бомбы. Артобстрелы и бомбардировки были каждодневными. Ленинград не просто был в кольце блокады, за него все эти почти 900 дней шли бои. Ленинградская битва была самой длинной за всю историю войны. В директиве Гитлера № 1601 от 22 сентября 1941 г. о Ленинграде чёрным по белому сказано: «стереть город с лица земли», а про его жителей: «мы не заинтересованы в сохранении населения». После потери мамы и брата весной 1942 г. с Таней произошло чудо. В её опустевшей квартире стояла глыба льда — подарок брата, замёрзший аквариум с застывшими во льду рыбками. Когда лёд растаял, с ним оттаяла и одна золотая рыбка и вновь начала плавать. Эта история — метафора всей блокады: врагу казалось, что город должен быть мёртв, выжить в нём невозможно. Но он выжил. Память сердца «В 90-х годах стало модным говорить о том, что в Ленинграде процветал каннибализм, а люди потеряли человеческий облик, — маму это страшно возмущало. Вопиющие единичные случаи пытались представить массовым явлением. Мама вспоминала, как к ним пришла учительница музыки и сказала, что её муж умер от голода, а Володя воскликнул, что если бы он знал, то отдал бы ему свой хлеб. А через несколько дней не стало его самого. Мама часто вспоминала благородные поступки блокадников. Её дневник перекликается с тем, что писала пережившая блокаду поэт Ольга Берггольц: «... мы счастье страшное открыли — /Достойно не воспетое пока,- /Когда последней коркою делились, /Последнею щепоткой табака». «Город выжил, потому что люди думали не о себе, а о других», — говорит профессор Вассоевич. «Чувство долга», «дружба» — это слова из Таниного дневника. Когда она узнала, что умер папа её лучшей подруги, которая была в эвакуации, она похоронила его рядом со своим братом: «Я не могла, чтобы он остался на улице». На похороны голодная девочка потратила последние крохи продуктов. Весной 1942 г. Таню эвакуировали из Ленинграда. Несколько недель на разных эшелонах она добиралась до Алма-Аты, храня как зеницу ока дневник и фотографии близких. В эвакуации Таня наконец встретилась с отцом — известным геологом-нефтяником. Когда сомкнулось блокадное кольцо, он был в командировке и оказался оторванным от семьи. Оба после войны вернулись в Ленинград. В родном городе Таня сразу же пошла к лучшему другу своего покойного брата, Толе, тому самому, что плакал на похоронах. От его мамы она узнала, что юноша умер вскоре после её брата. Таня пыталась найти ещё четырёх друзей Володи — все они умерли в блокаду. Татьяна Николаевна много лет своей жизни посвятила преподаванию детям живописи. И всегда говорила им: «Ведите дневник, потому что дневник — это история! Ленинград не был стёрт с лица земли. Можем ли мы сегодня сказать то же самое о нашей памяти о войне? Не стирается ли она в нашем сердце? Горько, что 95 страниц дневника 13-летней школьницы-блокадницы не изданы. Из него современные подростки могли бы узнать о войне больше, чем из некоторых учебников и современных фильмов.

Учителя поймут

Учителя поймут)

На заметку родителям!

Минутка черного юмора?