Лёгкий вандализм для хорошего настроения — Дорогая, я наконец понял, как мне стать художником, причём быстро, — радостно заявил я с порога. — И не просто художником, а таким, о котором заговорит весь город. — Это как? — недоверчиво посмотрела на меня жена. — Очень просто. Я раскрашу в серебристый цвет туфли уставшей туристки, что присела у пешеходного моста. Тогда она будет уже не туристка, а фея в серебряных башмачках. Я стану знаменит как Великий Гудвин, а наш Новгород превратиться в Изумрудный город. И всем будет весело. — Ты идиот? — нахмурилась жена. — Постой, разве ты сама вчера не восхищалась человеком, который создаёт настроение, раскрашивая городские скульптуры? Я, правда, тебе возражал. Но теперь я понял свою ошибку и тоже хочу стать народным художником, чтобы дарить людям радость. — А-а-а, я поняла, ты решил надо мной поиздеваться. После того как не смог вчера меня переубедить. — Напротив. Сейчас мне стыдно вспомнить, с каким упорством я хотел достучаться до твоего рассудка, ставя под сомнение сам факт его существования. Ты права, я действительно безнадёжный зануда. — Вот-вот, это уже ближе к истине, которую ты иногда любишь даже больше, чем меня. — Это да. Каких только аргументов я тебе вчера не приводил. Сначала я возмутился тем, что нехорошо получать дивиденды за чужой счёт. Что разукрасить статую — это как украсть чужой кошелёк, а потом позвать всех на весёлую вечеринку. Но ты возразила, что мотив может быть бескорыстным. Как порыв души, который побуждает неравнодушного человека украсить унылый город. Тогда я зашёл с козырей. В смысле с детей. Представь, сказал я, что твой ребёнок нашёл в лесу необычную корягу. Долго вертел её в руках, потом ещё дольше с ней возился, пока не вырезал фигурку. Она ему так понравилась, что он принёс её в школу и поставил в шкаф — пусть все видят. А через неделю её раскрасил какой-то балагур. Бегал с ней и всем показывал. И все смеялись. Кроме твоего ребёнка, который совсем загрустил. И что, спросил я, ты бы сделала в такой ситуации? Стала бы убеждать ребёнка, что так лучше, или помогла бы вернуть фигурке прежний вид? Только это было уже незачем. Потому что ребенок фигурку выкинул. Извини, дорогая, что воззвал к твоим материнским чувствам. Но что делать, если до разума было не достучаться. Зато теперь я всё осознал. Теперь я как царь из Вовки в Тридевятом царстве, которому самому за счастье заборы красить. Даже позитивнее. Кстати, у Рахманинова скамейка тоже не покрашена. А помнишь фильм «Матрица»? И две таблетки на выбор. Одна символизирует горькую правду жизни, другая сладкие иллюзии. Давай у львов в Кремле тоже один шар сделаем красным, другой синим. Итак все знают, что мы находимся в Матрице. Серые будни, дома, одноцветные памятники. Надо их всех раскрасить. Надо всё разукрасить. Устроим себе Праздник Непослушания! И будем счастливы. — Ну всё, ты наговорился? Давай и я тебе тоже кое-что скажу. Ведь наш город — это наш дом, правильно? И вот, представь, приходит к тебе домой человек, ставит на видное место статуэтку и уходит. Только она мне не нравится. Но трогать её нельзя. Мы ж с тобой видели в Москве памятник глине, которая совсем на другое похожа. Кому-то там подсунули Алëнку с выпученными глазами, от которой заикаться начнёшь. И что делать? Кто меня спросил, кто поинтересовался моим мнением, нравится ли мне то или иное изваяние или нет? А мой ребёнок, которого, конечно, жалко, — с чего он решил, что его фигурка всем понравится? Ну, тогда и не обижаться. И поменять ничего нельзя, разве что каким-нибудь радикальным неправильным способом. Поэтому я не буду осуждать человека, который выражает мои потаённые желания, моё право на альтернативу. Вот и всё, что я хотела тебе сказать. Можешь и дальше валять дурака, сколько захочешь. — Нет, дорогая, не буду. Потому что мы с тобой оба умные — каждый по-своему. И поэтому нам вдвоём не скучно. Если ещё уметь договариваться, так вообще можно жить долго и счастливо.
Другие записи сообщества
Рюмочная Онфима Как известно из истории, новгородцы в Средние века отличались образованностью и вели активную переписку на берестяных грамотах. Символом новгородской грамотности стал мальчик Онфим, живший во времена Александра Невского (середина XIII века). Находка его берестяных школьных прописей и берестяных рисунков произвела историческую сенсацию. Учёные восхитились тому, какими, оказывается, новгородцы были грамотеями, причём уже с 6-7 летнего возраста, в то время как почти поголовно неграмотная Европа прозябала в невежестве и даже короли там ставили крестик вместо подписи. Представьте теперь, как схватились за сердце наши историки да и вообще все любители истории, когда узнали, что в центре Новгорода открывается «Рюмочная Онфима» (на улице Газон, где раньше был «Державный»). Эта ситуация чем-то напомнила ту, как в Питере возмутились появлению кафе с сатанинской символикой. Не из той оперы, конечно, но параллель есть. То кафе, кстати, и ныне там. А что же с рюмочной Онфима? Её торжественное открытие должно было состояться 15 ноября, но в данный момент двери заведения закрыты. Почему, неизвестно. Лучше б они вообще не открывались. Под этим названием, конечно. А ещё оставили бы историю в покое. А то вдруг додумаются до какой-нибудь пивной братьев Лихудов, которые хоть и были монахами, но пиво не варили, а преподавали в Славяно-греко-латинской академии. Если Александр Невский — это символ воинской славы Великого Новгорода, то мальчик Онфим — символ его образования, что в то время выглядело как чудо. Видимо поэтому памятных изображений у Онфима в Новгороде почти столько же, как у знаменитого полководца. Это бронзовый памятник на том месте, где в 1951 году была найдена первая берестяная грамота, а также пара скульптур по мотивам его рисунков — у Детского музейного центра в Кремле и автопортрет у центра «Диалог». Теперь вот и рюмочная появилась. В его честь. Которая намекает на свой очевидный символизм. Что можно пропить свою историю, своё образование, и всë то, чем мы могли бы гордиться.
Прогулка по парку: жёлтые листья, синее небо и полянка с грибами ??.
Осень набирает силу и готова нас удивлять своей красотой, но лето всё ещё шлёт нам прощальный привет??
Военно-историческая реконструкция средних веков - весьма необычное хобби, занимаясь которым, люди объединяются в группы, называемые клубами. Шьют себе костюмы, делают доспехи, тренируются, и конечно же выезжают на различные мероприятия. Обычно с осени по весну происходят различные турниры, где выясняется кто самый сильный и умелый, а в летнее время проходят фестивали на природе, как некие общие мероприятия для подведения итогов, для всех участников, как гражданских, так и военных. На фестивалях исторической реконструкции люди весьма разнообразно проводят время: познают быт в средневековом лагере, играют в настольные игры, упражняются в стрельбе из лука, устраивают кулинарные конкурсы и многое другое. Конечно же самый главный блок классического фестиваля военно-исторической реконструкции это бугурты - массовые сшибки двух отрядов, каждый из участников облачен в полные доспехи весом в 25-35 кг. Бои происходят в полный контакт, то есть ребята бьют друг друга в полную силу, если вам кажется что они бьют не полную силу, значит у них уже не осталось сил=) Если противник упал, значит выбыл из боя, соответственно все стараются максимально стойко стоять на ногах, что бы не подвести свой клуб и выйти победителем из этой схватки. Как вы уже поняли, победит тот кто не упал, бой завершается когда вся команда противника находится в горизонтальном положении, или же одна из команд получает троекратное преимущество в количестве бойцов, тогда сопротивление становится уже бесполезным и бой завершается. Обычно по такому же сценарию происходит несколько боев, до тех пор пока участники не устанут. Ну и конечно же после утомительных боев, всем хочется как следует отдохнуть, и большинство участников отправляются на пир, который как правило организуют те же самые клубы, которые и принимают участие в боях. Там их ждет большой выбор мяса, живая музыка и увеселительные танцы. После развлекательной программы всех ждет сон в исторических шатрах перед отъездом домой. Собственно так мы и живем год за годом. Если вдруг вам кажется это интересным, и вы хотите попробовать себя в этой роли, то мы ждем вас в Новгородском военно-историческом клубе "Штирия"! Большое спасибо, всем кто сделал репост этой записи, возможно это поможет кому-нибудь найти крутое хобби и новых друзей!
Жизнь среди церквей Поздним вечером, стоя на остановке в центре города, я стал в ожидании автобуса разглядывать схему Новгорода, что была вывешена здесь для туристов. Так, и что у нас тут за достопримечательности? Обнаружив в длинном списке почти исключительно церкви, храмы и монастыри, я искренне порадовался за увлечённого туриста, которому они действительно интересны. Ведь для туриста наш город — уникальный музей, хранящий память о Древней Руси, и в этом он настоящий Клондайк. Вот только, тут же подумал я, сам новгородец, живя в окружении церквей, их совершенно не замечает. Поскольку я был точно таким же новгородцем, то тут же для очистки совести нашёл тому массу причин. Во-первых, сейчас люди в церковь почти не ходят, так какая им разница, какая это церковь. Во-вторых, новгородские церкви настолько просты, что друг на дружку очень похожи. Как правило, они однокупольные, квадратные, небольшие по размеру и почти без декора. В то же время лаконичность линий придаёт новгородской церкви особое изящество — это тоже нельзя не заметить. В-третьих, их реально много — порядка пятидесяти, но на схеме их, конечно, меньше. В-четвертых, имена святых, в честь которых назвали церкви, современному человеку ничего не говорят. Кто теперь знает, кто такой Фёдор Стратилат или Параскева Пятница? А кто понимает разницу между мучеником и страстотерпцем? Или отличит икону Казанской Божьей Матери от Владимирской, тем более от Тихвинской? Наконец, кто без запинки прочтёт «Отче наш»? Нет, если его жизнь прихватит, он, конечно, это сразу выучит, а пока-то зачем. Наконец, пятая причина в том, что человек в силу привычки менее всего склонен интересоваться тем, что его окружает. Зато, стоит ему отправиться в путешествие, как его восхищению не будет предела. Такое поведение называют ещё синдромом местного жителя. Найдя массу столь веских причин, я сделал для себя неутешительный вывод — жизнь среди церквей никакого облагораживающего влияния на новгородца, увы, не оказывает. *** Автобус явно заставлял себя ждать. Вон какой обстоятельный анализ я провëл, почему новгородские церкви могут быть не интересны, а он всё не едет и не едет. То ли дело метро в Питере — летает каждые три минуты. А какие там великолепные храмы! И какое в них разнообразие стилей! Сейчас эти храмы опять заблистали как при императорском Петербурге, но в советское время было совсем не так. Например, Спас-На-Крови, всё внутреннее убранство которого выложено красивейшей мозаикой, вообще собирались взорвать. А сколько питерских храмов действительно сравняли с землёй. В церкви могли устроить фабрику, бассейн и даже парашютную вышку (Все в Осоавиахим, товарищи!). Так что советский человек вполне мог посетить церковь, которая, правда, таковой уже не являлась. У того, кто застал это время, наверняка остались диковинные воспоминания. Я, например, успел увидеть как в Ленинграде в Исаакиевском соборе качался маятник Фуко. Ну а в Новгороде в Никольском соборе можно было наблюдать звезды — там устроили планетарий, а в католическом храме Петра и Павла смотреть увлекательный фильм — здесь был кинотеатр «Родина». Впрочем, и в новгородских церквях тоже хранили овощи. Или вот — до недавнего времени в церкви Ильи на Славне был даже жилой дом, что делало его чуть ли не старейшим жилым зданием в России. Увы, двадцатый век стал для церквей временем тяжких испытаний. А тут ещё грянула война. Новгород она совсем не пощадила. Однако, вспомнив это, задаешься неожиданным вопросом. Если судьба церквей в прошлом веке была так незавидна, почему же в Новгороде их так много осталось? Или они здесь какие-то заговоренные? Сами новгородцы, наверное, уже привыкли к тому, что их церкви вечные. И никто, взглянув сейчас на церковь Спаса на Нередице или Николы на Липне, даже не подумает, что те были фактически подняты из руин. А ещё, что советские реставраторы совершили настоящий трудовой подвиг, восстанавливая новгородские древности. Но почему всё-таки к новгородским храмам относились так трепетно и нежно, в то время как в Питере с ними обращались столь безжалостно? В чем секрет такой бережной заботы? А в том, что новгородская церковь для советской власти — это прежде всего музей, причём невообразимой древности, а потом уже церковь. Проще говоря, коммунисты относились к новгородским храмам как к престарелым родителям и потому их так сильно уважали. Я же как неблагодарный сын стал вдруг расхваливать питерскую помпезность, позабыв, что новгородские церкви, хоть и скромнее, но ценились даже больше. Если бы здесь висела не современная схема, а годов этак 70-х, то мы увидели бы на ней те же самые церкви. Только обозначенные не крестиком, как сейчас, а значком с греческими колоннами, как и любой другой музей. Тем самым показывая, что в СССР церквей как бы и нет. Поэтому действующей церкви, бьюсь об заклад, на той карте точно не было. Эх, жаль, нет рядом какого-нибудь любопытного туриста. Я бы ткнул пальцем в схему, поднял потом палец вверх и со значением сказал: «А этот храм у нас еще домонгольского периода. И не только он. Где такие ещё найдешь». Турист посмотрел бы на меня с уважением, недоумевая, как можно вообще жить в городе, где столько культовых сооружений, причем каждый камень в них пропитан почти что тысячелетней историей. А ведь в 2045 году нашему Софийскому собору — самому древнему храму России действительно стукнет тысяча лет. И мы до этого тоже доживём! *** Вот только, боюсь, что автобуса я так и не дождусь. Понимаю, времена тёмные, почитай уже ночь на дворе. Я так и вижу, как автобус один за другим снимается с рейса. Но хоть один-то должен остаться! Или уже нет? Зато в советское время пусть и одна на весь город, но действующая церковь всё же была. Но где? Богослужения, которые шли поначалу в Софийском, затем в Никольском соборе, в начале шестидесятых власти задвинули на окраину Торговой стороны — подальше от туристического центра и, как говорится, с глаз долой. Всех прихожан приняла к себе Филипповская церковь. Вот где хочется прогуляться! Идешь от Знаменского собора, где когда-то хранилась главная новгородская реликвия — икона Богоматери «Знамение», и у тебя сразу возникает ощущение, что ты попал в старину. Что нет никакого современного Новгорода, а ты по меньшей мере в деревне. И тут с левой стороны видишь Филипповскую церковь. Но не верь тому, что видишь! На самом деле это две церкви — апостола Филиппа и Николая Чудотворца. Когда-то они были разделены между собой, а сейчас словно слились воедино. А в конце Знаменской улицы тебя встретит сиреневый сад, ставший в майские дни новомодным местом для паломничества горожан. Когда ребенком я впервые попал сюда — в настоящую церковь, то поразился тому, что в церквях, оказывается, не только планетарии бывают и маятники качаются. Потом я долгое время считал, что в этой церкви меня крестили. «Нет, — сказали мне, — тебя крестили в Старой Руссе». «Почему так?» — не понял я. И тогда мне поведали такую историю. Если твой папа коммунист, то крестить ему, мягко говоря, не позволяет партия. Но бабушка оказалась сильнее любой партии, став идейным вдохновителем и организатором сего таинства. Меня конспиративно вывезли в Старую Руссу и там, вдали от любопытных глаз, покрестили. С тех пор, бывая в Старой Руссе, я всегда любовался живописным Воскресенским собором и радовался тому, что обрёл здесь своего Ангела-хранителя, который даётся нам при Крещении (вот только верующим я так и не стал). Но тут, заинтересовавшись историей храма, я вдруг с изумлением обнаружил, что меня ну никак не могли здесь окрестить. Собор стал действующим только в 1992 году, а до этого был чем угодно — музеем, складом, клубом, кинотеатром. Здесь меня могли даже принять в пионеры, но никак не надеть крестик. «Так где же меня тогда крестили?!» — задал я извечный для себя вопрос. И выяснил, что в советское время в Старой Руссе тоже действовала лишь одна церковь — Георгиевская. Когда-то её прихожанином был Достоевский, который жил в доме неподалеку. Вот так — уже в зрелом возрасте я узнал место своего, как принято говорить, духовного рождения, и это мне показалось похожим на чудо. *** Вот-вот. Если автобус всё-таки придёт, то мне это тоже покажется чудом. Вызвал бы давно такси, но нет, набрался терпения и жду. Бог терпел и нам велел. Впрочем, иногда бывает полезно остановится, подумать — о вечном. Жизнь меняется, строятся новые дома, старые ветшают, их сносят, и только церкви стоят как прежде. Говорят, что церковь — это Дом Божий. А ведь в этом доме бывали и наши бабушки, и дедушки, прабабушки, прадедушки, ходили в нее и цари, и нищие. Там были все, и он всех примет — это наш Дом и он общий. Когда человеку плохо, даже если он далёк от церкви, он тоже туда стремится. Но наш новгородский храм — особенный. Строгий, аскетичный, с куполом в виде шлема — он будто христианский воин, которого нельзя ни победить, ни уничтожить. Как и нашу Русь-Матушку, традиции и память которой он охраняет. Так может, хоть я этого и не замечаю, жизнь среди церквей привила во мне любовь к истории, гордость за свою страну и веру в то, что у нас всё будет хорошо? В последнем я сразу утвердился, едва увидел, как из-за поворота показался долгожданный автобус. Он ехал и светился, будто ангел, посланный мне с небес. «Вот уж точно — на всё воля Божия», — обрадованно заключил я и довольный поехал домой.