Солнечный зайчик, глава 12 Изольда упорно отказывалась разделять трапезу с Алесей и ограничилась сигаретой, искоса наблюдая, как девочка поедает картофельный пирог, доставленный из фастфудовского магазина. После завтрака хозяйка побросала сегодняшнюю посуду поверх вчерашней в раковину, и они пошли на прогулку. Под присмотром Изольды Алеся снова бегала и лазила по деревьям. Теперь она была почти счастлива, и единственное, чего ей не хватало — это общение, но спросить, когда придут Ваня с мамой, она боялась. Алеся мало что понимала во взрослых интригах, но догадывалась, что Изольда невзлюбила эту семью. Девочка играла в деревянном домике, когда её вдруг окликнул мальчишеский голос. Она выбежала и прислушалась. Как на беду, именно сейчас из-за горизонта вылетел самолёт и всё заглушил своим гулом. — Алеся, ты здесь? — голос Вани раздавался по ту сторону высокого железного забора. Алеся с трудом разобрала слова. — Ага! — ответила она, стараясь перекричать гул самолёта, и подбежала к забору. — Тебе нужно убегать оттуда! — Что? Погромче, не слышу! Изольда заметила, что девочка с кем-то перекрикивается, вскочила со скамейки и подбежала к Алесе. Через забор перелетел камень с привязанной бумажкой, и Изольда шарахнулась от него как от змеи. Схватив Алесю за руку, она быстрым шагом повела её в дом. — Там письмо от Вани! — вопила упирающаяся девочка, но Изольда не хотела и слушать. — Этот Ваня самый настоящий хулиган! Я запрещаю тебе с ним водиться. На этот раз она привела угрозу в действие и заперла Алесю в детской, пообещав, что не выпустит до темноты. — Будешь знать, как разговаривать с уличными хулиганами! — рявкнула раздражённая приёмная мама и утопала каблуками прочь по коридору. — Ну и ладно, — тихо сказала Алеся и показала двери язык. После ужасов детдома такое наказание было для неё смехотворным, и она занялась игрой в конструктор. Жаль, конечно, что противный самолёт помешал поболтать с Ваней — но ничего страшного, они поговорят в другой раз, ведь Изольда теперь отпускает её на прогулки. Девочка верила, что у неё будет ещё много счастливых дней. Вечером Изольда заметно подобрела. Она помогла Алесе принять душ, а потом сама подровняла ей волосы парикмахерскими ножницами и выдала новую домашнюю одежду, а грязную бросила в ведро. — Но ведь костюмчик можно постирать! — запротестовала Алеся, но Изольда лишь махнула рукой. — У меня нет времени на стирку. Я могу позволить себе покупать каждый раз новые вещи, — царственно ответила она. — Пошли на кухню, я покормлю тебя. Там она разогрела ужин, поставила перед Алесей и закурила. — Мама, а почему ты со мной никогда не ешь? — Ты же знаешь, я певица. Мне нужно беречь фигуру, — улыбнулась Изольда. Алеся послушно съела суп и картошку с грибами, а после ужина попросила конфет. — Нет. Никаких сладостей! — твёрдо сказала Изольда. — Но почему? — По кочану. Иди поиграй, или погуляй по дому. Разрешаю не ложиться: сегодня ясно, и будет очень красивая Луна. После полуночи мы посмотрим на неё из кукольной комнаты. Ты же соскучилась по куклам? Алеся кивнула. Ей ужасно хотелось сладкого — шоколадка, третьего дня подаренная стариком, была такая маленькая и сразу кончилась, а все хлопья были солёными, но перечить приёмной маме девочка не посмела: вдруг опять рассердится и не пустит к куклам? Гулять по дому в темноте ей не хотелось, и она ушла в детскую, где просидела с игрушками до позднего вечера.

Солнечный зайчик, глава 13. (выходим на финишную прямую. Слабонервных прошу не читать) После солёной еды ей захотелось пить, и она отпила из пластиковой бутылки, которыми снабжала её Изольда. Вода в доме была покупная. Без тёти Даши в комнате образовался беспорядок: пустые бутылки, пакетики и хлебные крошки валялись на полу, но приёмную маму это не тревожило — Изольда ни разу не потребовала от Алеси убрать хлам. Поэтому девочка спокойно бросила бутылку на пол и пошла гулять по дому. Раз уж позволено не ложиться, можно сходить на кухню и поискать конфет. По ночам свет в коридорах горел еле-еле, и от этого полумрака Алесе сделалось тоскливо. Вблизи от кухонной двери она замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась, напуганная странными звуками. Из кухни раздавался негромкий деревянный стук — редкие удары, словно кто-то бил ножом по деревяшке. Любопытство пересилило страх, и Алеся на цыпочках подошла к дверному проёму и заглянула на кухню из-за створки двери. На большом столе на деревянном лотке лежала сырая разделанная курица. Перед ней спиной к Алесе стояла Изольда в чёрном концертном платье и большим ножом из набора отрезала полоски мяса, а потом резкими ударами делила их на ломтики и двумя пальцами отправляла в рот. Выглядело это мерзко, и Алеся убежала обратно в детскую, забыв о секретности. Девочка слышала, как Изольда окликнула её, но не обернулась. Она захлопнула дверь изнутри и снова села играть, стараясь не думать о вкусах своей приёмной мамы. Вскоре на пороге появилась Изольда. Она вся сияла бриллиантами и косметикой. Алеся поглядывала на неё исподлобья, не зная, что говорить, но Изольда заговорила сама, благодушно улыбаясь, будто отвратительного эпизода и не было: — Ты соскучилась по куклам? Хочешь к ним? — Ага! — закричала Алеся, вмиг забыв обо всех неприятностях. — Тогда надо приодеться. Я думаю, тебе будет очень к лицу фисташковое платье! — нарядив Алесю, Изольда причесала её и надела ей на голову золотой ободок. — Вот теперь ты у меня настоящая принцесса! Не забудь о туфельках. Алеся не могла нарадоваться на себя в зеркало: синяки сошли, на щеках играл румянец. И почему воспитательница обозвала её некрасивой? — Мама, я в детдоме так боялась, что ты возьмёшь Катю, а не меня! — Катю? Что за Катя? — Катя у нас в группе самая красивая, потому что у неё светлые волосы. Ей их тоже стригут, но они у неё кудрявые. — Светлые, короткие и кудрявые? — заинтересовалась Изольда. — А глаза у неё какие? — Голубые. — Катя, значит. Хорошо… Впрочем, Луна уже взошла, идём. До полнолуния далековато, но оно и не нужно. Нет ничего лучше растущей Луны! — и, крепко взяв девочку за руку, Изольда повела её на второй этаж.

Солнечный зайчик, глава 14. Окончание В коридоре Алеся вспомнила о чёрных перьях на лестничной клетке, и ей стало не по себе. К счастью, Изольда решила ехать на лифте. Створки разъехались, и они вошли. — А то ещё поскользнёшься на лестнице, — шутливо сказала Изольда. — Ты же не привыкла ходить в туфлях. Лифт поехал вверх, и Алеся взвизгнула от восторга: у неё снова было хорошее настроение, и ей всё нравилось. Она так соскучилась по куклам, что пританцовывала от нетерпения. — Танцы — это прелестно, — благодушно заметила Изольда. — Но что за танцы без музыки? Сейчас я сыграю тебе менуэт, и ты узнаешь, как звучит старинная музыка в свете Луны. Они вышли, но Изольда не выпускала Алесину ладошку из своей руки. На лице приёмной мамы играла торжествующая улыбка. Алеся прекратила прыгать, стараясь идти в ногу с Изольдой. Не отпуская её, Изольда свободной рукой выудила из декольте ключ и открыла дверь. Алеся тихо ахнула: комната освещалась множеством неоновых огоньков, расположенных по стенам и создающих непривычную игру света и тени. Семь кукол стояли у дальней стены, образуя полукруг, а в середине — Солнечный Зайчик. Алеся невольно шагнула к ним. Изольда плотно прикрыла дверь изнутри и нажала кнопку на пульте. Шторы с тихим шуршанием поднялись на кулисках, и в окна хлынул ледяной лунный свет, смешавшись с неоновым. Комната словно покрылась инеем, и девочка поёжилась. Изольда смахнула покрывало с пианино и села играть. Книга упала. Алеся кинулась к книге, но Изольда ловко выхватила её у девочки из рук и положила наверх, потом ударила по клавишам. — Мама! Ты умеешь играть на пианино? — изумлённо спросила Алеся, безропотно отдавая книгу. — Конечно! Я же певица. И это не пианино, а клавесин. В эпоху фарфоровых кукол танцевали под звуки клавесина. Сейчас ты узнаешь, как это выглядело… — А книга? Ты дашь мне её дочитать? — Ну конечно, дам! — ответила Изольда добрым голосом. Она явно пыталась скрыть нервозность, и это не ускользнуло от Алеси. — Но сначала сыграю для тебя свой любимый менуэт. — Может, включим люстру и почитаем? — Нет. Сначала клавесин, — Изольда повысила голос, и Алеся не стала спорить. Полилась старинная музыка, похожая на вальс. Мелодия была грустной, но понравилась Алесе, и она медленно закружилась по комнате. Танцевать она, разумеется, не умела, поэтому просто вертелась то в одну, то в другую сторону. Тусклое холодное освещение сделало комнату неуютной. «Сейчас бы свечку зажечь или лампу», — подумала девочка, и, словно в ответ на её мысли, в комнате стало заметно светлее. Алеся стала оглядываться в поисках источника света, но никак не могла его найти — а когда нашла, чуть не закричала от ужаса: белое, холодное свечение двумя лучами исходило из глаз её любимой куклы, Солнечного Зайчика! — Мама, мама, смотри! Что-то случилось с куклой! Но Изольда словно не слышала, она не отрывалась от клавесина, ускоряя темп. Музыка звучала всё громче, в уже знакомый менуэт вплелись новые мелодии и уменьшенные аккорды, придающие ему зловещий оттенок. «Она колдунья», — мелькнуло в голове у Алеси. Девочка больше не хотела ни платьев, ни кукол, она повернулась и толкнула незапертую дверь. Уже в коридоре Алеся оглянулась, чтобы в последний раз посмотреть на Солнечного Зайчика: может быть, ей хотелось попрощаться, а может, она надеялась, что наваждение прошло, и кукла снова стала просто игрушкой — девочка сама толком не знала, зачем она это сделала, но это было ошибкой. Встретившись взглядом с двумя светящимися кружочками, Алеся почувствовала себя скованной с ног до головы. В ушах зазвенело. Она хотела отвернуться, но не смогла. Белое свечение, исходящее из кукольных глаз, впивалось в неё, заставляя съёживаться и холодеть. Кукла Солнечный Зайчик по-прежнему улыбалась, но теперь её улыбка казалась оскалом. Алеся попыталась закричать, но ни звука не сорвалось с её губ: вместо этого она почувствовала, как на лице против воли появляется безмятежная улыбка и оно становится твёрдым, как фарфор. Комната начала увеличиваться, а пол — стремительно приближаться. Изольда взяла последний оглушительный аккорд и встала. Она показалась Алесе огромной. Воцарилась тишина. Глаза куклы потухли. Алеся всё видела и слышала, но совершенно не владела своим телом. Оно стало маленьким, твёрдым и холодным. Все привычные желания исчезли: она не хотела есть и пить, не хотела даже конфет, и спать ей тоже больше не хотелось. Хотелось плакать и звать на помощь, но она могла лишь лукаво улыбаться. Это было ужасное состояние, к которому ей предстояло привыкнуть. Теперь она знала, откуда взялись эти красивые фарфоровые куклы. — Зачем же ты вышла в коридор? — пожурила Изольда девочку. — А если бы ты упала и разбилась? — она подошла и легко взяла Алесю на руки. — Теперь тебе нельзя покидать пределы этой комнаты. Ты же хотела быть с куклами? Вот и радуйся! Отныне ты будешь с ними всегда, — она посадила Алесю на диван и положила ей на колени раскрытый букварь. — Знаю, это не та книга, которую ты хотела бы прочесть. Но придётся потерпеть. Ты теперь будешь послушной, очень послушной! — пропела Изольда и рассмеялась. Она закрыла шторы и включила люстру. — А ведь ты чуть не сбежала. Наука мне на будущее: надо запирать дверь. Терпеть не могу живых детей! — прошипела она и закрыла клавесин покрывалом. — А эта глупая старуха любила вас, за что и поплатилась. Она каждой девчонке пыталась подсунуть эту книгу, и моё терпение лопнуло. К твоему сведению, это никакая не сказка, а мой учебник магии. По нему я училась искусству превращения, а ещё в нём написано, как вас расколдовать. Но, к счастью, все вы оказались бестолковыми и не догадались прочитать оглавление по вертикали, — Изольда любовно огладила обложку, положила книгу в стенной шкаф и заперла его кодовым замком. — Теперь её никто не найдёт — а вы уж точно не проговоритесь! Скоро вас наберётся нужное число, и моя коллекция будет полной. Как там зовут твою подружку? Катя, говоришь? Тебе не придётся долго по ней скучать, скоро она здесь появится. И проводником в кукольную жизнь для неё станешь ты, как для тебя стала Анюта. Впрочем, она уже не Анюта, ты дала ей новое имя. Посмотрим, как твоя Катя назовёт тебя, — хихикнула Изольда и устало потянулась. — На этом я вас покину. Должна же я хоть немного поспать — я же не фарфоровая. Завтра запись нового клипа, а у меня был трудный день. Спокойной ночи! — и Изольда, погасив свет, вышла из кукольной комнаты.

Ситуация опять складывается в пользу страшилок здесь. Поэтому не исключено, что они будут появляться. И вполне может быть, что они сделают это скоро.

Не знаю, кто автор картинки.

Чёрная собака. 1 Студент Иванов возвращался домой промозглым ноябрьским вечером, поёживаясь от ветра с дождём. «Ветер всегда дует в лицо, — думал Иванов, — куда бы я ни направлялся. Всегда так». Фонари уже зажгли. Навстречу ему прошла угрюмая баба, и, глянув на Иванова, перекрестилась. Студент попытался принять важный вид, но тут ветер дунул ему в лицо с такой силой, что чуть не сорвал шляпу. Ругнувшись чёртом, студент согнулся навстречу ветру и, придерживая шляпу рукой, ещё торопливей зашагал между луж. Иванов жил тем, что давал уроки истории и математики, и этих несчастных грошей едва хватало на хлеб да на тёмную каморку, которую он снимал уже третий год. «Ничего, вот напишу книгу, — думал, бывало, студент, — и тогда меня оценят по праву. О, тогда…» Но написание книги всё откладывалось, и до поры до времени Иванов довольствовался своим скромным образом жизни. — Ба, Василий! — раздался знакомый голос, и рядом с Ивановым невесть откуда появился приятель, Ефрем Муравин. — Приветствую! — Привет и тебе, Муравин, — отвечал Иванов, а сам подумал: «Только тебя мне сейчас и недоставало». Правый сапог его давно просил каши, и Иванов старался не наступать в воду. — Как жизнь? Учительствуешь? — не отставал Муравин, ухватив Иванова под руку и приноравливаясь к его скорому шагу. — Учительствую, — сказал Иванов. — А там, глядишь, книгу напишу. — Дело хорошее, — протянул Муравин. «Он того и гляди потащит меня в кабак, — подумал Иванов, — а я не смогу отказаться. Человеческий дух слаб. А денег-то мало!» — Слушай, брат, а не зайти ли нам в кабак? — предложил Муравин с самым деловитым видом. Иванов горько вздохнул. — Да ты не боись, я угощаю! Я сегодня богатый, — и Муравин похлопал себя по карману, где отчётливо зазвенело. — Ненадолго, ладно? — робко попросил Иванов, и Муравин с радостным хохотом повернул его на девяносто градусов и через всю улицу потащил к раскрытой двери «Чеснока». Они едва не угодили под колёса, и пьяный извозчик обложил их бранью. Народу в тот день в «Чеснок» пришло немного, и Иванов был рад, что не видно знакомых лиц. Они с Муравиным выбрали столик в углу и заказали жареной свинины с картошкой. — И пива! — завопил Муравин. Друзья разговорились о том, о сём. Пиво было прескверное — оно шибало одновременно и в ноги, и в голову, и Иванов, как человек утончённый, не преминул заметить это вслух. — Да, пивцо не ахти, — проговорил Муравин, явно думая о чём-то своём. По мере опорожнения кружки он всё мрачнел и мрачнел, в отличие от Иванова, в котором серьёзности не осталось и следа. Желая развеселить приятеля, Иванов рассказал о своём последнем визите к Лизаньке и Сонечке и как они облили его шоколадом, но скорбный лик Муравина не озарился улыбкою. — Ефрем, да что с тобой? — спросил наконец Иванов. — На тебе лица нет. Муравин посмотрел на него так отчаянно, что студент перепугался. — Спрашиваешь? — прошептал он. — А отчего не спросишь, откуда у меня богатство? Откуда у меня, писаря Муравина, такие деньги? — и, видя, что Иванов говорить не собирается, а только таращит глаза в изумлении, Муравин треснул кружкой по столу и громко потребовал ещё пива. — Ох, напьюсь, брат! — сказал Муравин. — Ох и напьюсь! Кривая и задастая девка принесла пиво. Муравин проводил её красными от хмеля глазами. — Так откуда ж у тебя деньги, Ефрем? — спросил студент. — Дом продал, — страшным голосом ответил Муравин и залпом выпил полкружки. — Да как же, да ты что? — забормотал Иванов, вскочил со своего места, но потом опять сел. — А вот так. Взял и продал. Живу теперь в каморке навроде твоей. Понял? — и он подмигнул приятелю. (картина из интернета)

Чёрная собака. 2 — Но почему ты это сделал? — А потому, что мне там жизни не стало, — Ефрем затравленно посмотрел по сторонам. — Куда ни глянешь — везде она, — вполголоса продолжал Ефрем, нагнувшись через стол к Иванову. — Сидит и смотрит. И, что страшно, я её вижу, а остальные нет. — Да кто она, говори толком? — Собака. Чёрная, немецкой породы, здоровенная… И незлая, даже добродушная, но от этого ещё жутче. — А нельзя ли её пристрелить? — Ха! Пристрелить! — Муравин презрительно фыркнул. — Много ты понимаешь! Её нельзя пристрелить, не то я бы давно уж… Иванов отставил кружку и подумал, уж не тронулся ли умом его приятель, а Муравин рассказывал дальше о своей беде. — Она везде за мной следит. Я на службу — она за мной бежит, я домой — и она за мной. И всё смотрит, смотрит, а иногда поскуливает — тоненько так, жалобно. — И давно это у тебя? — сочувственно спросил Иванов. — Почитай, уж полгода. Сперва издалека показывалась, а потом всё ближе, ближе… Под конец от неё спасу не стало. Ложусь спать — а из-под стола она глядит, и глаза светятся! И как она в дом-то пробиралась, стерьва? На три засова запирал… Не стало мне от неё житья, и продал я дом. Иванов тронул его за руку. — Ты болен, брат. Нет никакой собаки. Чем деньги пропивать, пойди лучше к хорошему доктору и потрать их на лечение. Я знаю одного по душевным болезням, хочешь, отведу тебя? Итальянский доктор, Чезаре его зовут, фамилию забыл... Муравин медленно покачал головой. — Спасибо, Василий. Не помогут мне доктора. Думаешь, у меня галлюцинации? — он сардонически усмехнулся. — Галлюцинации грязных следов на ковре не оставляют, — добавил он таким обречённым голосом, что Иванов вмиг протрезвел. — Ну ничего, нового моего жилища она покамест не нашла, — сказал Муравин чуть тише. Они посидели немного молча, потягивая пиво. — Куда-т, паршивая! — закричал вдруг хозяин «Чеснока» возле дверей. — Господа хорошие, кто с собакой пришёл? Заберите её прочь! Услышав слово «собака», Муравин разинул рот и, должно быть, побелел как полотно, но при керосиновых лампах того было не разглядеть. И он, и Иванов так и вперились глазами в дверь прихожей. В кабак с визгом вбежала пёстрая шавка, а за ней с веником гнался хозяин. Муравин перевёл дух и утёр пот со лба: собака была не та. Гости «Чеснока» дружно захохотали при виде хозяина, гоняющегося за шавкой. Бедный толстяк не поспевал за увёртливой собачонкой, и его нелепые движения доставляли завсегдатаям истинную радость. Выгнав-таки наконец шавку, хозяин погрозил кому-то кулаком, ругнулся и скрылся на кухне. — Посидели, и хватит, — сурово сказал Муравин, вставая. — Пора по домам. Он был единственный, кому происшествие не показалось смешным. — Твоя правда, — согласился Иванов. Муравин расплатился с кривой задастой девкой, с неким сожалением на лице ущипнув её на прощанье, отчего девка взвизгнула, и друзья покинули кабак. — Ты ко мне заходи на чай, — пригласил Муравин. — Знаешь, где я теперь обитаю? — и он назвал адрес. — Зайду, — пообещал Иванов, наскоро записывая адрес карандашом на обрывке счёта. (картина из интернета)

Чёрная собака. 3 На улице было совсем уж темно. Через четверть часа Иванов был дома. — Во набрались-то, — проворчала хозяйка, костлявая старуха лет тридцати шести, укутанная поверх платья в шерстяной платок по причине ревматизма. — Не угодно ли супчику откушать? Иванов буркнул в ответ нечто невразумительное, прошёл к себе и, не разуваясь, повалился на койку. Секунду спустя он уже храпел. Так завершился этот странный день. *** Время шло, и Иванов уже позабыл о разговоре с приятелем — повседневность, как водится, взяла верх. Иванов собирался на урок: его дожидался сопливый паршивец Николенька, который учиться не учился, а только и делал, что ковырял в носу да плевал бумагой. — Марьяна Платоновна! Галстух-то погладили? — громко спросил Иванов, с неудовольствием разглядывая в осколке зеркала свою хмурую физиономию. — Галстух, — сварливо отозвалась хозяйка. — За квартиру, почитай, две недели неплочено, а оне — галстух! Вам бы не галстухи носить, а тюки разгружать. «Фу, какая вредная баба», — подумал Иванов и завязал неглаженый галстух, а вслух сказал: — А что, Марьяна Платоновна, в газете пишут ли чего о вчерашнем происшествии на площади? — Мы люди тёмные, газет не читаем, — с обидой поджав губы, процедила хозяйка и грохнула кастрюли об пол. — Про площадь-то вы хорошо помните. А вот что за квартиру неплочено, это у вас, видать, из памяти выскочило. — Эк заладила, — буркнул себе под нос Иванов и вышел из комнат. Вослед ему донеслось ворчанье хозяйки. Сопливый Николенька в тот день занимался особенно плохо, а безобразничал более, чем обычно. Студент Иванов под конец уроков доведён был до крайнего состояния. — Ваше поведение меня весьма удручает, — сказал Иванов своему ученику. — Не выучившись в молодости, на что растратите вы зрелые годы? Николенька не ответил: он лизал край стола. — Засим я вас покидаю, прощайте, — откланялся Иванов и вышел из классов в гостиную, где имел непродолжительный, но тяжкий разговор с родителями Николеньки. — Вы чрезмерно строги с ребёнком, — сказала маменька, нацелив на студента пенсне. — Если так пойдёт дальше, вы знаете, чем это может вам грозить. — А ежели вам невдомёк, то я поясню, — добавил папенька, — что вам это может грозить увольнением. Иванов, скрипя от злости зубами, склонил голову и признал свою неправоту. Из классов послышался злорадный хохот Николеньки.

Чёрная собака. 4 Сгущались сумерки. В расстроенных чувствах студент Иванов шагал по улице, быстрой ходьбой надеясь развеять дурное настроение. «Будь неладен этот мальчишка, — думал Иванов, — а также всё его семейство». Иванов не заметил, как ноги сами принесли его на центральную площадь города. — Дядя, дай алтын! — прицепился к Иванову городской попрошайка. — Пшёл вон, — сказал Иванов. Начали зажигать фонари. Вокруг площади шёл народ: бабы и мужики, иногда дети. Проезжали извозчичьи коляски с бледными дамами и толстыми господами. Некоторые люди останавливались у вчерашней воронки и с уважением глядели вниз. Иванов тоже заглянул: на дне уже успела скопиться дождевая вода. Иванов подивился глубине воронки, покачал головой и пошёл дальше. Проходя площадью, Иванов будто случайно оглянулся, и его внимание привлекла большая немецкая овчарка, бегающая неподалёку. Она разительно отличалась от мелких и беспородных собачонок, снующих под ногами у горожан. Собака крутилась, нюхала землю, виляла хвостом и с надеждой смотрела на прохожих, но её ровным счётом никто не замечал, что весьма удивило Иванова: она была крупная, ухоженная и совершенно чёрная. Как можно не заметить столь видное животное? «А ведь её продать можно, — смекнул Иванов. — Породистая скотинка-то. Хлебом бы её приманить». Он порылся в кармане, но хлеба не нашёл — последний сухарь был сгрызен им самим накануне вечером. Студент свистнул, и собака вильнула хвостом. Он встретился с ней глазами. — Га-га-га! — разразился хохотом городской дурачок, которому Иванов только что отказал в подаянии и для которого собака, стало быть, незаметной не была. — Ей же в глаза нельзя смотреть, ты что, дядя, не знаешь? Теперь она твой след взяла! — Пшёл вон! — крикнул на него студент, обернулся на собаку и покрылся испариной. Ему на память вдруг пришли слова Муравина, с которым он не виделся уж полторы недели: собака, чёрная, немецкой породы, здоровенная… Иванов резко повернулся и торопливо пошёл прочь. Пару раз он толкнул кого-то из прохожих и, пробормотав слова извинения, спешил дальше. У арки он оглянулся: собака бежала следом. Плохо соображая, что делает, Иванов остановил первого попавшегося извозчика и, сунув ему рубль, велел гнать со всей мочи. Вместе с рублём он нечаянно вытащил какую-то бумажку. Это оказался адрес Муравина, лежавший в кармане с того памятного вечера. Извозчик что-то пробурчал вопросительно. — Чего? — отозвался Иванов. — Куды гнать-то? — повторил извозчик. Иванов начал было говорить свой адрес, но тайное движение души велело ему назвать адрес приятеля. Он не хотел признаваться себе, что боится показывать собаке свое жильё. Извозчик гнал лошадь, студент трясся в коляске и время от времени поглядывал назад, и раз или два ему померещилось чёрное животное, бегущее за ними. — Врёшь, не догонишь, — сквозь зубы процедил Иванов, и извозчик глянул на него угрюмо и косо. — Приехали-с, барин, — сказал он наконец, остановив лошадь.

Чёрная собака. 5 Иванов соскочил с коляски и, не помня себя, замолотил в дверь убогого одноэтажного домишки, где, согласно утверждению Муравина, тот коротал свои дни с тех пор как продал дом. — Открывай! Открывай же! — прокричал Иванов, потом повернулся спиной к двери и начал стучать каблуком. Ему отворил заспанный Муравин в шлафроке и со свечой в руке. — Иванов? — удивился приятель. — В такой час? Студент отстранил его и прошёл внутрь. — Да что случилось-то? — возмущённо, почти обиженно, спросил Муравин, проходя за ним в комнаты. — Она взяла мой след, — громко прошептал Иванов. — Кто о… — начал было Муравин, но осёкся и зажал себе рот ладонью. Они оба одновременно повернули головы в сторону прихожей, откуда раздался тихий скрип двери. — Я, кажется, не закрыл дверь, — глухо сказал Муравин. — Ну так поди и закрой! Муравин испуганно помотал головой и отступил в глубь комнаты. — Нет, брат, ей замок не помеха. Воск со свечи капал на серый дощатый пол. Приятели переглянулись, и в этот миг в прихожей явственно послышалось топанье со стуком когтей. — Что ты наделал! — тихо взвыл Муравин. — Сгубил ты меня! Он поставил свечу на старый дубовый стол, занимавший середину комнатушки, и с ногами взобрался на высокий топчан, служивший ему кроватью. Иванов попятился, не в силах оторвать взгляда от чёрного проёма двери. Из прихожей донеслось тихое поскуливание, и Муравин схватился за голову. Вновь застучали когти, и в тесную комнату Муравина вошла чёрная собака. В дрожащем пламени свечи её глаза мерцали зелёным светом. Иванов медленно переместился за кресло. А она махнула хвостом и, нагнув голову и вытянув морду вперёд, стала приближаться к Муравину мелкими шажками. Он отпрянул. А собака улеглась калачиком у топчана, но тут же встала и закрутилась, не находя себе места. Она виляла хвостом, повизгивала и с надеждой смотрела на Муравина. — Как будто зовёт тебя куда, — чуть слышно прошептал Иванов. — Она и зовёт, — загробным шёпотом откликнулся Муравин. — Да только я не пойду. — Куда зовёт-то? — спросил Иванов, лишь бы не молчать, но вместо ответа Муравин посмотрел на него так выразительно, что Иванов сконфузился.