9 Feb в 18:11
Интервью писателя и публициста Михаила Владимировича Михалкова ( родной брат поэта Сергея Михалкова , дядя кинорежиссеров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского ) Оксане Ушаковой от 27 мая 2003 года .
Во время Великой Отечественной он оказался в фашистском плену, скрывался под разными именами. Несколько раз глядел смерти в глаза, стоял под расстрелом. А после войны писал стихи и очерки о тех страшных годах, но все свои литературные труды подписывал псевдонимом, потому что его старший брат был очень известен. Теперь Михаил Михалков не считает нужным прятаться за чужими именами и псевдонимами. Ему 80 лет, за долгую жизнь он повидал немало, но и сейчас, рассказывая о войне, Михаил Владимирович не в силах сдержать дрожь в голосе, а то и набегающую слезу.
- Михаил Владимирович, как в 1941 году вы, восемнадцатилетний парнишка, оказались в фашистском тылу?
- С детства я хорошо знал немецкий язык: моя бонна была немкой. В 40-м году окончил спецшколу пограничных войск НКВД, где тоже изучал немецкий.
В сентябре 1941 года войска генерал-полковника Михаила Кирпоноса, где я служил в особом отделе, попали в окружение. Мне с группой бойцов удалось вырваться. Я попал в штаб 224-й стрелковой дивизии, по ночам ходил в разведку, выясняя расположение гитлеровских войск. Как-то на рассвете заметил в поле стог сена, решил там передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Из-под стога выбрался грузин в немецкой фуфайке, за ним второй - белобрысый парень. Не успели мы и словом перемолвиться, как вдруг над нами, словно из-под земли, вырос немец верхом на лошади. Указывая дулом автомата дорогу, верховой погнал нас троих к дому, над крышей которого развивался фашистский флаг. Там нас обыскали, и старший офицер небрежно бросил фельдфебелю: "Расстрелять".
И вот ведут нас два фашиста по пустынной улице. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый прямоугольник, другой передает нам лопаты. Начинаем рыть землю. Каратели стоят в трех шагах от нас и с холодным равнодушием наблюдают, как мы копаем себе могилу, выбрасывая комья земли вместе с картофелинами. Ах, до чего крупна была та украинская картошка! Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В этот момент грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем карателей лопатами, бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны.
Потом пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел зашел в крайний дом, чтобы попроситься на ночлег, и напоролся на фашистов. Они меня схватили и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, отправили в лагерь в небольшом городке Александрия Кировоградской области. Надо сказать, что вообще я три раза попадал в фашистские лагеря и трижды оттуда бежал.
После первого побега меня укрывала семья Люси Цвейс. Она выправила мне документы на имя своего мужа Владимира Цвейса, и я начал работать переводчиком на бирже труда в Днепропетровске. Одновременно собирал сведения о немцах и их прислужниках, которые передавал местным подпольщикам, выносил для них с биржи чистые регистрационные бланки, подписанные военным комендантом.
- За все время ваших скитаний какой момент был самым жутким?
- Очень сложный вопрос. Всю войну, которую я провел во вражеском тылу, находился на острие ножа и в любую секунду мог погибнуть. Но были моменты, когда я буквально заглядывал смерти в лицо. Это было в Кировоградской зоне. Там я заболел горячкой и очень ослаб. Мне сказали, что если заплатить немцам-барахольщикам, то они помогут выйти на свободу. Я отдал все свои деньги какому-то худому немцу, который сочувственно сказал: "Болен? Будэш лазарэт!". Он привел меня к бараку, открыл дверь и тычком запихнул туда. С внешней стороны щелкнула задвижка. Я оказался в аду: барак был до отказа набит людьми. Женщины, старики, дети стоят, прижавшись вплотную друг к другу.
На утро следующего дня к сараю подкатил грузовик с брезентовым верхом. Нас погрузили в него. И вот я вместе с женщинами, детьми и стариками стою около рва, длинного, широкого. А машины все прибывают. Обреченных уже человек восемьсот. Слева и справа - танкетки с жерлами спаренных пулеметов. Рядом с ними рота карателей, убийцы стоят молча с автоматами наперевес. Как только прозвучала команда: "Огонь!", мои ноги подкосились, и я в полуобморочном состоянии упал на самый край обрыва. Крики, стоны, ругань, молитвы, автоматные очереди. На меня упало несколько трупов. Потом вдоль рва двинулась рота карателей добивать оставшихся в живых. И наступила тишина. Только изредка доносились приглушенные стоны и отдельные пистолетные выстрелы. Меня спасли прикрывшие мертвые. Очнулся глубокой ночью. Сначала не мог понять: где я, что со мной. Не мог шевельнуть ни одним суставом. Но неистребимая жажда жизни заставила карабкаться вверх, потом долго ползти. В общем, выполз...
- А как же вы затесались в немецкие ряды?
- Когда шел в направлении Харькова, напоролся на немцев. Оказался в штабной роте танковой дивизии СС "Великая Германия". Рассказал ее командиру - капитану Бершу - придуманную легенду: якобы я ученик 10-го класса, по происхождению немец с Кавказа, меня отправили на лето к бабушке в Брест. Когда город захватила 101-я немецкая дивизия (об этом я узнал еще в госпитале), то я доставал продукты для их обоза. Берш мне поверил и поручил снабжать его часть провиантом. Я ездил по деревням, менял у местных жителей немецкий бензин на продукты.
Танковая дивизия СС "Великая Германия" отступала на Запад. На границе Румынии и Венгрии я сбежал, надеясь найти партизан. Но так и не нашел. Зато, попав в Будапешт, случайно познакомился с миллионером из Женевы (ему я представился сыном директора крупного берлинского концерна), который вознамерился выдать за меня свою дочь. Благодаря ему я побывал в Швейцарии, Франции, Бельгии, Турции, но главной целью всех этих поездок была Латвия - все-таки ближе к России. Там связался с местным подпольем, в латышских лесах мы организовали группу сопротивления. Однажды я убил капитана из дивизии СС "Мертвая голова", взял его форму и оружие - это обмундирование помогало мне искать "окно" для перехода фронта. Верхом объезжал вражеские части и выяснял их расположение. Но как-то раз у меня потребовали документы, которых, естественно, не было, я был арестован как дезертир. До выяснения личности посадили в сарай, Снова бежал, пока, наконец, не удалось пересечь линию фронта.
- И как же вас встретили?
- Сначала сразу хотели расстрелять. Потом отвели в штаб на допрос. Очевидно, от волнения я не мог говорить по-русски, полковник допрашивал меня по-немецки и переводил мои ответы генералу. Генерал внимательно слушал сведения о познаньском гарнизоне, уточнял детали об укрепрайоне, о вооружении противника. После долгих проверок была установлена моя личность - из Москвы пришли документы, подтверждающие, что я окончил разведшколу НКВД, что я брат автора гимна Советского Союза Сергея Михалкова. На самолете меня отправили в Москву.
В столице работал на Лубянке. Обычно меня подсаживали в тюремную камеру к пойманным гитлеровцам. Я их "раскалывал", изобличая шпионов и гестаповцев. И вдруг меня неожиданно, без объяснения причин, по приказу Берии отправляют в Лефортовскую тюрьму. Там я провел четыре долгих года.
Периодически меня вызывал следователь и требовал подписать протокол, в котором я "признавался", что являюсь немецким агентом, подготовленным в познаньской разведшколе для заброски в советский тыл. Я отказывался и снова отправлялся в одиночку. Все это время никто из родных ничего обо мне не знал, и я не знал, что в 43-м году умерла мама.
Наконец о моем заключении проведал старший брат. Он позвонил Берии, но тот не стал с ним разговаривать. Тогда Сергей вместе с двумя генералами НКВД пришел в Лефортово, чтобы передать мне продукты. Передачу не приняли: Берия запретил. Потом меня отправили по этапу на Дальний Восток. Еще три лагеря и пять лет ссылки. Москву мне "ограничили".
В 1953 году после смерти Сталина вызвали в КГБ и предложили написать книгу о моей военной судьбе, считая, что она поможет воспитывать в молодежи чувство патриотизма. Я написал автобиографическую повесть "В лабиринтах смертельного риска". Константин Симонов и Борис Полевой дали положительные рецензии. Однако книгу положили на полку, где она пылилась целых 40 лет.
В 1956 году я был реабилитирован и награжден орденом Славы. Мне разрешили прописаться в Москве. Стал работать сначала в КГБ, потом в Политуправлении армии и флота, в Комитете ветеранов войны. Читаю лекции от бюро пропаганды Союза писателей на тему "Разведка и контрразведка" в частях спецназа, разведшколах, пограничных академиях, в Домах офицеров.
Что касается книги "В лабиринтах смертельного риска", то после того как генерал Струнин, начальник пресс-бюро КГБ, дал резолюцию, что в повести не содержится секретов, ее перевели на немецкий и французский языки и издали за рубежом. В России впервые она вышла только в 1991 году, за свой счет я издал пять тысяч экземпляров. Мои племянники Никита Михалков и Андрон Кончаловский хотят снять по повести сериал.
Источник : официальный сайт Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации .
Другие записи сообщества
10 Feb в 09:30
Конвейер завода "Пепси-кола". Новороссийск , 1975 г .
10 Feb в 09:30
А ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО
1. В римском праве юридически запрещен обмен подарками между супругами
2. Во времена Августа Lex Julia et Papia Poppaea (как звучит!) обязывал всех мужчин с 25 до 60 лет и всех женщин с 20 до 50 лет состоять в браке и иметь детей. В противном случае они не могут ничего получить по завещанию (если не состоят в браке) или получают половину завещанного , тогда как вторая половина отходит казне (если бездетны). При этом не бездетным считается мужчина, имеющий одного ребенка и женщщина имеющая троих. Или даже четверых, если она вольноотпущенница. Отменен этот закон был лишь при Константине, т.е. через 300 лет.
9 Feb в 18:11
Всадники Абхазской сотни Черкесского полка Туземной дивизии, 1914 г.
9 Feb в 18:11
Гарем последнего османского султана под охраной евнухов . Константинополь, 1909 г .
9 Feb в 18:11
Керенские* батраки . Пензенская губерния , 1900-е .
*город Керенск ( с 1926 года село ; с 1940 года село Вадинск ) .
9 Feb в 18:11
Василий Иванович Чапаев родился 28 января ( 9 февраля 1887 ) года в многодетной крестьянской семье из села Будайки . Чудом пережив голод 1897 года, Чапаевы вынуждены были продать дом и перебраться в городок Балаково. Сняли комнатушку в подвале, отец начал плотничать, сыновья (их было четверо) и дочь помогали, как могли. Третий сын Василий начал было учиться в церковно-приходской школе, но после третьего класса бросил. Позже он рассказывал историю о том, как его за мелкий проступок зимой посадили в холодную комнату, а он, чтобы не замерзнуть насмерть, сбежал.
В 1908 году Василия призвали в армию, но довольно быстро комиссовали. Формально из-за бельма на глазу, хотя сам он уверял, что был переведен в ратники ополчения (то есть в запас) по причине политической неблагонадежности. Так или иначе, но Чапаев вернулся домой и вскоре женился на поповской дочери Пелагее Метлиной. Все шло хорошо: молодой муж исправно плотничал, а вскоре в семье было уже трое детей. Когда началась война, Василий отвез жену с детишками к отцу, а сам отправился на фронт.
Воевал Чапаев геройски: несколько ранений, Георгиевская медаль и три Георгиевских креста, погоны старшего унтер-офицера или фельдфебеля — высшее звание, на которое мог рассчитывать малообразованный нижний чин. Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. По собственным рассказам, в 1916 году был представлен к Георгию первой степени, но по каким-то причинам полного банта не получил. Буйный 1917 год встречал дома, где пребывал в отпуске после очередного ранения. После выздоровления был приписан к расквартированному в Саратове 90-му запасному полку, дабы укрепить в нем дисциплину, но сам оказался затянут в омут революции. Забавно, что полк был расквартирован в Саратовском губернском театре, который продолжал работать, поэтому солдаты могли ежедневно посещать спектакли и общаться с актерами. Не там ли Василий Иванович подсмотрел некоторые театральные жесты, о которых рассказывали многие его знакомые?
К этому времени семейная жизнь Чапаева, мягко говоря, запуталась. Его супруга сбежала к другому, но, когда Василий приехал в отпуск, вернулась к мужу. А потом опять ушла, оставив детей вроде бы из-за тяжелого характера свекра. Но у Василия тем временем образовалась еще одна семья — на фронте он обещал своему раненому другу Петру Камишкерцеву, что позаботится о его жене и двух дочерях. Друг скончался, а Василий сошелся с его вдовой, которую по иронии судьбы тоже звали Пелагеей. Ее он тоже перевез в отцовский дом. Через некоторое время она сбежит с другим красным командиром.
Оказавшийся в глубоком тылу ветеран и кавалер оказался буквально нарасхват: власть в стране рушилась, повсюду шло образование отрядов самообороны и боевых дружин. Политические взгляды фельдфебеля Чапаева в это время только формировались. Позже он сам рассказывал, что летом 1917-го общался и с кадетами, и с эсерами и с анархо-коммунистами, но в итоге в августе 1917 года пришел в Николаевский комитет большевиков. Бравого вояку с лихо закрученными усами, полной грудью крестов, да еще с саблей и наганом на поясе сначала приняли за погромщика-черносотенца, но он вежливо попросил разрешения поучаствовать в собрании. А когда вник в программу, в сентябре 1917 года вступил в партию.
Осенью Чапаев был делегатом на съезде депутатов Казанского военного округа, а потом его выбрали командиром полка. Когда же до Поволжья дошли сведения об октябрьском перевороте, на совместном заседании уездного съезда крестьянских депутатов и совета рабочих и солдатских депутатов Чапаев был выбран народным комиссаром внутренних дел Николаевского уезда. Активно участвовал в установлении советской власти, показал себя инициативным и жестким командиром — не стеснялся применять телесные наказания и даже открывать огонь по тем, кто требовал созыва учредительного собрания. Через некоторое время недовольные новыми порядками казаки взялись за оружие. В ответ коммунисты стали собирать отряды Красной гвардии. Чапаев организовал и возглавил Первый Николаевский полк.
В начале 1918 года, когда шла маневренная война с казаками и отрядами КОМУЧа, Василий Иванович командовал отрядом, который иногда называли полком, хотя по составу и комплектованию он мало походил на регулярное подразделение. Все отмечают, что Чапаев умел поднять людей на подвиг, вдохновить их яркой речью и личным примером. Когда было нужно, он сам вставал в цепь и шел в атаку.
Но, когда Чапаев возглавил дивизию (Николаевскую, потом переименованную в 25-ю), он должен был действовал в составе армии и фронта, выполняя стратегические задачи командования. Это свободолюбивому командиру не нравилось, он часто спорил с начальством, за что неоднократно был обвинен в «партизанщине». Особенно острый конфликт произошел у Чапаева с командующим 4-й армией Тихоном Хвесиным, кстати тоже бывшим унтер-офицером. Но Хвесину было всего 23 года, и в боях Первой мировой он не участвовал, поэтому ветеран Чапаев, уже разменявший четвертый десяток, считал возможным относиться к нему пренебрежительно. Вот выдержка из письма Чапаева председателю Реввоенсовета республики Л.Д. Троцкому, живое «чапаевское» слово:
Автор цитаты:
«Вы назначили меня начальником дивизии, но вместо дивизии дали растрепанную бригаду, в которой всего 1000 штыков. Самостоятельным полком можно назвать только один. Хотел пополнить и сделать полные полки и поспешить взять город Уральск, в чем моя задача, но пополнений мне не дают. Ко мне со всех сторон идут добровольцы, которые хотят умереть со мной вместе за Советскую власть и очистить страну от бандитов. Но винтовок мне не дают, шинелей нет, люди раздеты.»
В итоге командование фронта рассудило, что от конфликта начдива с начармии толку не будет, и в ноябре 1918 года Чапаева командировали в Москву в Академию Генерального штаба. Проучился он всего месяц, потом самовольно вернулся на Восточный фронт. Объяснения своему бегству Чапаев давал самые разные, но в целом они сводились к тому, что практической пользы от учебы Василий Иванович не видел.
Когда Чапаев вернулся на Восточный фронт, 4-ю армию принял Михаил Фрунзе. Военного опыта он не имел, разве что в подавлении контрреволюционных восстаний в Москве и Ярославле. Зато он привез с собой сформированный в Ярославской губернии рабочий полк, который стал основой Александро-Гайской группы войск, доверенной Чапаеву. Комиссаром был назначен приехавший с Фрунзе секретарь Иваново-Вознесенского окружкома РКП(б) Дмитрий Фурманов — недоучившийся студент-филолог, в годы войны медбрат санитарного поезда, бывший анархист, только летом 1918 года вступивший в ВКП (б). Впоследствии именно он напишет о своем начдиве роман, ставший основой для легендарного фильма «Чапаев».
По сравнению с его революционными начальниками военный опыт Чапаева был весьма серьезным. Впрочем, рядом с ними были такие опытные и заслуженные командиры, как бывшие генералы А.А. Балтийский и Ф.Ф. Новицкий, полковники И.И. Вацетис, С.С. Каменев, П.А. Славен, П.В. Ржевский и многие другие. Но к военспецам из числа бывших относились с подозрением, и фигуры вроде Чапаева вышли на передний план. Весной-летом 1919 года Фрунзе постоянно выдвигал дивизию Чапаева на самые опасные участки колчаковского фронта. За Бугурусланскую операцию начдив даже был награжден орденом Красного Знамени.
Но в начале сентября Чапаев допустил грубейший тактический просчет: он расположил на ночевку штаб дивизии слишком далеко от основных боевых частей. Белая разведка это заметила, и ночью конный отряд казаков численность примерно в тысячу сабель под командованием полковника Николая Бороздина скрытно двинулся к городку Лбищенску. Дальнейшие события хорошо известны: в ночном бою Чапаев был тяжело ранен, его на сделанном из деревянных ворот плоту пытались доставить на другой берег Урала, но он скончался. Однополчане (охрану начдива составляли венгры) закопали его на берегу реки, но место это было утеряно. Возможно, река изменила русло и залила могилу.
Экранный Чапаев сильно отличался от настоящего начдива, но образ получился настолько цельным и ярким, что именно он остался в памяти народа и стал основой советской легенды. Надпись на памятнике в Самаре изменили, а город Лбищенск, где погиб начдив, в 1939 году переименовали в Чапаевск. В честь начдива назвали переулок в Москве и бесчисленное количество улиц по всему Союзу.
9 Feb в 18:11
Вечером 9 февраля 1953 года на территории посольства Советского Союза в столице Израиля Тель-Авиве взорвалась самодельная бомба. Три сотрудника советской миссии получили легкие ранения.
Жене советского посла Клавдии осколками стекла поранило лицо. Шоферу посольства выбило зуб и рассекло губу. Но больше всех не повезло жене завхоза посольства — ей раздробило стопы, а кожа была испещрена мраморной крошкой. Вероятно, бомба была подложена под одну из мраморных скамей на территории консульства.
Пускать внутрь израильских полицейских было запрещено, и лишь вмешательство генерального инспектора полиции позволило начать следствие.
А уже через два дня в Москве ошарашенному израильскому послу министр иностранных дел СССР Вышинский зачитал ноту о прекращении дипотношений.
"... заявления и извинения Правительства Израиля по поводу террористического акта 9 февраля являются фальшивой игрой... Провокационный характер носят не только публикуемые в печати правящих партий Израиля статьи, но и выступления в парламенте представителей этих партий и членов Правительства Израиля, в частности, выступление 19 января с. г. министра иностранных дел Шаретта, открыто подстрекающего к враждебным действиям против Советского Союза... Ввиду изложенного Советское Правительство отзывает Посланника Советского Союза и состав Советской Миссии в Израиле и прекращает отношения с Правительством Израиля".
Конечно же, террористический акт, организованный как потом оказалось сионистскими радикалами, был только поводом для последующих действий Советского Союза. Тем более, что правительство Израиля не только извинилось за инцидент, но и пообещало найти и наказать виновных.
Ответственных за взрыв нашли намного позже: ими оказались участники «Црифинского подполья», правой организации в Израиле. Они признались, что собрали бомбу на квартире у одного из подельников, но специально установили взрывное устройство на расстоянии от здания миссии, чтобы избежать человеческих жертв.
Серьезная конфронтация между СССР и Израилем наметилась давно. При этом еще 17 мая 1948 г., через три дня после провозглашения Государства Израиль, Советский Союз первым юридически признал новое государство.
А когда началась война с арабами, организовал поставки оружия из братской Чехословакии для молодой израильской армии.
Сталин неспроста делал ставку на еврейское государство:
Во-первых, советское руководство, всерьез надеялось, что руководители Израиля, все сплошь приверженцы социалистических идей, станут прислушиваться к «Большому брату» и, в конечном счете, попадут под влияние СССР.
Во-вторых, огромное количество выходцев из бывшей Российской империи и их потомков среди евреев Палестины, позволяло предположить, что они также будут поддерживать «родной» Советский Союз.
В-третьих, СССР рассчитывал, что Израиль станет фактором сдерживания арабских монархий на Ближнем Востоке, которые не жаловали коммунизм и находились под влиянием Запада.
Умеренно левые политики Израиля совсем не желали повторения радикальных советских экспериментов в экономике.
В СССР готовился масштабный показательный процесс по «Делу врачей» - суд над врачами-«отравителями», евреями по национальности.
Именно сообщения о начале преследования врачей-евреев в СССР и подтолкнули нескольких террористов взорвать бомбу на территории советского посольства.
Однако Сталин воспользовался инцидентом, чтобы окончательно прервать любое израильское влияние на советских евреев.
Вскоре советские дипломаты начали негласные переговоры по восстановлению дипломатических отношений. 17 июля 1953 г. СССР и Израиль снова открыли свои посольства.
Впрочем, отношения двух стран из года в год ухудшались. И в 1967 году СССР снова разорвет дипотношения с Израилем. И на этот раз до 1991 года.
9 Feb в 18:11
Владельцем села Мишенское Тульской губернии был состоятельный помещик, образованный и начитанный отставной офицер Афанасий Иванович Бунин. После Русско-турецкой войны в его доме появилась новая служанка — захваченная в плен 16-летняя турчанка Сальха. Первое время хозяин проявлял к девушке неподдельный интерес, а после и вовсе потерял голову.
Тем временем в семье Буниных случилось горе — умер их единственный сын Иван. Жена Афанасия Ивановича, Мария Григорьевна, была в отчаянии. Морозным вечером в конце 29 января (9 февраля ) 1783-го к хозяйке пришёл слуга и доложил, что турчанка родила сына. Досада и обида вновь захлестнули израненную душу Марии Григорьевны. Но спустя несколько минут она испытала совершенно другие чувства, решив, что новорождённый — Божье провидение, что Господь послал в их дом мальчика вместо умершего наследника. Свою фамилию и отчество ребёнку, наречённому Василием, дал крёстный отец, друг Бунина, малороссийский дворянин Андрей Григорьевич Жуковский.
С детства душа будущего поэта была настроена на лирический лад. В 7-летнем возрасте он написал свои первые стихи, а когда ему исполнилось 14, поступил в недавно открывшийся Благородный университетский пансион в Москве. Инспектор пансиона Антон Антонович Прокопович-Антонский, давний знакомый Буниной, задал мальчику несколько вопросов и по ответам определил уровень его знаний. Василий подходил по всем статьям. Через 4 года Жуковский блестяще окончил учёбу в пансионе. Проработав непродолжительное время в Москве, он вернулся в родное Мишенское, где решил посвятить себя литературному труду.
В те годы в русской литературе господствовал сентиментализм. Ярким представителем этого направления был английский поэт Томас Грей. Зная английский язык, Жуковский решил перевести его стихотворение «Сельское кладбище» на русский. Николай Карамзин, редактор популярного тогда «Вестника Европы», опубликовал работу начинающего поэта на страницах журнала. Так Жуковский заявил о себе.
В 1805-м Мария Григорьевна Бунина попросила Василия Андреевича стать учителем его сводных племянниц, 12-летней Маши и 10-летней Саши. К новому для себя делу Жуковский подошёл со всей ответственностью: через некоторое время сёстры бегло говорили по-французски и по-немецки, знали основы философии и математики. Мать девочек, Екатерина Афанасьевна, вместе с заботой об образовании Марии и Александры, испытывая недостаток средств, вынашивала мысль о выгодных партиях для дочерей, особенно старшей. Строя планы относительно дальнейшей судьбы Маши, она часто сетовала, что девочка плохо учится, а учитель уделяет ей слишком мало внимания. Порой доходило до настоящих конфликтов: Маша заливалась слезами в классе, а Жуковского отчитывали за то, что он слишком мягок и нетребователен к ученице.
Но причина робости Василия Андреевича была совсем иная — он влюбился в свою племянницу, а сказать об этом не решался. Жуковский осмелился просить руки Марии у Екатерины Афанасьевны, но та решительно отказала, заявив, что по родству этот союз невозможен. Более того, сводная сестра запретила брату даже упоминать о своих чувствах.
Любовь к Маше Жуковский пронёс через всю свою жизнь. Даже когда девушка вышла замуж за другого, она по-прежнему оставалась его музой. Образ Марии помогал поэту в творчестве, её портрет он всегда возил с собой.
В 1812-м Василий Андреевич добровольно вступил в московское ополчение и прошагал с ним до Тарутина. Здесь, не выпуская ружья из рук, он начал работу над элегией-одой «Певец во стане русских воинов». Уже первые варианты произведения широко разошлись по армии в списках. Многие учили строки Жуковского наизусть.
Родного неба милый свет,
Знакомые потоки,
Златые игры первых лет
И первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?
О родина святая,
Какое сердце не дрожит,
Тебя благословляя?
За героизм, проявленный в сражениях, поэт был удостоен звания штабс-капитана и награждён боевым орденом Святой Анны 2-й степени.
Прочитав в журналах «Сын отечества», «Российский музеум» и «Вестник Европы» стихи юного лицеиста Александра Пушкина, Жуковский был поражён его талантом и предсказал ему великое будущее. «Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творенье! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности», — писал Василий Андреевич.
Громкая молва о «Певце во стане русских воинов» и его авторе докатилась до царского двора. Императрица Мария Фёдоровна, прочитав оду, решила лично познакомиться с её создателем. Жуковского пригласили во дворец, где своими глубокими знаниями, скромностью и обходительностью он произвёл впечатление на императрицу. В 1825-м Василий Андреевич стал наставником будущего царя Александра II. Воспитание наследника он считал «целью для целой отдельной жизни».
Вместе с многочисленными переводами и оригинальными стихотворениями в этот период поэт и педагог Жуковский всколыхнул всю Россию созданием гимна «Боже, Царя храни!».
Боже, царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу нам,
Царствуй на страх врагам,
Царь православный; Боже, царя храни!
После достижения наследником престола совершеннолетия поэт вышел в отставку и покинул Россию. В мае 1841-го он обвенчался с 20-летней Елизаветой Рейтерн, дочерью своего друга-художника. Последние годы жизни Жуковский провел в Пруссии, в кругу жены и детей, горячо любимых Павла и Александры. В конце апреля 1852-го в Баден-Бадене сердце первого русского романтика перестало биться.
Похоронили его на загородном кладбище, в особом склепе, украшенном строками его стихотворения «О милых спутниках, которые сей свет присутствием своим животворили, не говори с тоской их нет, а с благодарностию были». В августе того же года тело кремировали, а позже слуга Даниил Гольдберг перевёз прах Жуковского в Петербург, повторные похороны прошли 29 августа в Александро-Невской лавре.
Психологизм поэзии Жуковского являлся выражением его романтизма как нового индивидуалистического мировоззрения. Современники ощущали поэзию Жуковского как начало нового периода в развитии русской литературы, считая именно Жуковского первым русским романтиком.
9 Feb в 18:11
Илья Глазунов на фоне своей картины «Великий эксперимент». Москва , 1990 г .
9 Feb в 18:11
Посетители Вудстокской ярмарки музыки и искусств . США , 1989 г .
