Чехословацкий аттракцион «Автородео» на гастролях в Киеве, 1979 г.

Красноармейцы у танка Mark V. , 1919 г .

Внук Дантеса, Луи Метман: «Дед был вполне доволен своей судьбой и впоследствии не раз говорил, что только вынужденному из-за дуэли отъезду из России он обязан своей блестящей политической карьерой, что, не будь этого несчастного поединка, его ждало незавидное будущее командира полка где-нибудь в русской провинции с большой семьёй и недостаточными средствами». А когда однажды коллекционер-пушкинист задал Дантесу вопрос: «Но дуэль с гением... Как же вы решились? Неужели вы не знали?», француз искренне возмутился: «А я-то? Он мог меня убить! Ведь я потом стал сенатором!». Дантес умер в возрасте 83 лет, в достатке, окруженный детьми и внуками. Однако рок все-таки отомстил ему за смерть выдающегося русского поэта. Одна из дочерей Дантеса увлеклась творчеством Пушкина. А, узнав, кто убил гения слова, сошла с ума. До конца своей недолгой жизни она ненавидела отца и называла его убийцей... *** Убийства А. С. Пушкина француз нимало не стеснялся. Напротив! Вот какие воспоминания о нем оставил Г. Онегин, известный составитель Пушкинского музея в Париже. «Проходя под колоннадой кургауза, я часто встречаю человека, наружность которого меня постоянно поражает своей крайней непривлекательностью. Во всей фигуре его что-то наглое и высокомерное. На днях, когда мы гуляли с нашей милой знакомой М. А. С., и этот человек нам снова встретился, она сказала: «Знаете, кто это? Мне вчера его представили, и он сам мне следующим образом отрекомендовался: «барон Геккерен (Дантес), который убил вашего поэта Пушкина». И если бы вы видели, с каким самодовольством он это сказал, - прибавила М. А. С., - не могу вам передать, до чего он мне противен!»

Заключенный в цепях. Открытка из Французского Конго, начало XX века.

Улан-Батор, столица Монголии, 1990 г .

А ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО 1. В римском праве юридически запрещен обмен подарками между супругами 2. Во времена Августа Lex Julia et Papia Poppaea (как звучит!) обязывал всех мужчин с 25 до 60 лет и всех женщин с 20 до 50 лет состоять в браке и иметь детей. В противном случае они не могут ничего получить по завещанию (если не состоят в браке) или получают половину завещанного , тогда как вторая половина отходит казне (если бездетны). При этом не бездетным считается мужчина, имеющий одного ребенка и женщщина имеющая троих. Или даже четверых, если она вольноотпущенница. Отменен этот закон был лишь при Константине, т.е. через 300 лет.

Всадники Абхазской сотни Черкесского полка Туземной дивизии, 1914 г.

Гарем последнего османского султана под охраной евнухов . Константинополь, 1909 г .

Керенские* батраки . Пензенская губерния , 1900-е . *город Керенск ( с 1926 года село ; с 1940 года село Вадинск ) .

Интервью писателя и публициста Михаила Владимировича Михалкова ( родной брат поэта Сергея Михалкова , дядя кинорежиссеров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского ) Оксане Ушаковой от 27 мая 2003 года . Во время Великой Отечественной он оказался в фашистском плену, скрывался под разными именами. Несколько раз глядел смерти в глаза, стоял под расстрелом. А после войны писал стихи и очерки о тех страшных годах, но все свои литературные труды подписывал псевдонимом, потому что его старший брат был очень известен. Теперь Михаил Михалков не считает нужным прятаться за чужими именами и псевдонимами. Ему 80 лет, за долгую жизнь он повидал немало, но и сейчас, рассказывая о войне, Михаил Владимирович не в силах сдержать дрожь в голосе, а то и набегающую слезу. - Михаил Владимирович, как в 1941 году вы, восемнадцатилетний парнишка, оказались в фашистском тылу? - С детства я хорошо знал немецкий язык: моя бонна была немкой. В 40-м году окончил спецшколу пограничных войск НКВД, где тоже изучал немецкий. В сентябре 1941 года войска генерал-полковника Михаила Кирпоноса, где я служил в особом отделе, попали в окружение. Мне с группой бойцов удалось вырваться. Я попал в штаб 224-й стрелковой дивизии, по ночам ходил в разведку, выясняя расположение гитлеровских войск. Как-то на рассвете заметил в поле стог сена, решил там передохнуть. Приземлился на чей-то сапог. Из-под стога выбрался грузин в немецкой фуфайке, за ним второй - белобрысый парень. Не успели мы и словом перемолвиться, как вдруг над нами, словно из-под земли, вырос немец верхом на лошади. Указывая дулом автомата дорогу, верховой погнал нас троих к дому, над крышей которого развивался фашистский флаг. Там нас обыскали, и старший офицер небрежно бросил фельдфебелю: "Расстрелять". И вот ведут нас два фашиста по пустынной улице. Миновав село, выходим на картофельное поле. Один немец очерчивает палкой продолговатый прямоугольник, другой передает нам лопаты. Начинаем рыть землю. Каратели стоят в трех шагах от нас и с холодным равнодушием наблюдают, как мы копаем себе могилу, выбрасывая комья земли вместе с картофелинами. Ах, до чего крупна была та украинская картошка! Немцы чуть отошли от нас в сторону, закуривают. В этот момент грузин с лопатой наперевес одним прыжком вылетает из ямы. Я выскакиваю вслед за ним. И мы оба со всего маху оглоушиваем карателей лопатами, бьем еще раз, и все трое разбегаемся в разные стороны. Потом пять ночей, обходя немецкие посты, я пытался догнать наши отступающие части. В одном из сел зашел в крайний дом, чтобы попроситься на ночлег, и напоролся на фашистов. Они меня схватили и вскоре под конвоем с такими же скитальцами, как я, отправили в лагерь в небольшом городке Александрия Кировоградской области. Надо сказать, что вообще я три раза попадал в фашистские лагеря и трижды оттуда бежал. После первого побега меня укрывала семья Люси Цвейс. Она выправила мне документы на имя своего мужа Владимира Цвейса, и я начал работать переводчиком на бирже труда в Днепропетровске. Одновременно собирал сведения о немцах и их прислужниках, которые передавал местным подпольщикам, выносил для них с биржи чистые регистрационные бланки, подписанные военным комендантом. - За все время ваших скитаний какой момент был самым жутким? - Очень сложный вопрос. Всю войну, которую я провел во вражеском тылу, находился на острие ножа и в любую секунду мог погибнуть. Но были моменты, когда я буквально заглядывал смерти в лицо. Это было в Кировоградской зоне. Там я заболел горячкой и очень ослаб. Мне сказали, что если заплатить немцам-барахольщикам, то они помогут выйти на свободу. Я отдал все свои деньги какому-то худому немцу, который сочувственно сказал: "Болен? Будэш лазарэт!". Он привел меня к бараку, открыл дверь и тычком запихнул туда. С внешней стороны щелкнула задвижка. Я оказался в аду: барак был до отказа набит людьми. Женщины, старики, дети стоят, прижавшись вплотную друг к другу. На утро следующего дня к сараю подкатил грузовик с брезентовым верхом. Нас погрузили в него. И вот я вместе с женщинами, детьми и стариками стою около рва, длинного, широкого. А машины все прибывают. Обреченных уже человек восемьсот. Слева и справа - танкетки с жерлами спаренных пулеметов. Рядом с ними рота карателей, убийцы стоят молча с автоматами наперевес. Как только прозвучала команда: "Огонь!", мои ноги подкосились, и я в полуобморочном состоянии упал на самый край обрыва. Крики, стоны, ругань, молитвы, автоматные очереди. На меня упало несколько трупов. Потом вдоль рва двинулась рота карателей добивать оставшихся в живых. И наступила тишина. Только изредка доносились приглушенные стоны и отдельные пистолетные выстрелы. Меня спасли прикрывшие мертвые. Очнулся глубокой ночью. Сначала не мог понять: где я, что со мной. Не мог шевельнуть ни одним суставом. Но неистребимая жажда жизни заставила карабкаться вверх, потом долго ползти. В общем, выполз... - А как же вы затесались в немецкие ряды? - Когда шел в направлении Харькова, напоролся на немцев. Оказался в штабной роте танковой дивизии СС "Великая Германия". Рассказал ее командиру - капитану Бершу - придуманную легенду: якобы я ученик 10-го класса, по происхождению немец с Кавказа, меня отправили на лето к бабушке в Брест. Когда город захватила 101-я немецкая дивизия (об этом я узнал еще в госпитале), то я доставал продукты для их обоза. Берш мне поверил и поручил снабжать его часть провиантом. Я ездил по деревням, менял у местных жителей немецкий бензин на продукты. Танковая дивизия СС "Великая Германия" отступала на Запад. На границе Румынии и Венгрии я сбежал, надеясь найти партизан. Но так и не нашел. Зато, попав в Будапешт, случайно познакомился с миллионером из Женевы (ему я представился сыном директора крупного берлинского концерна), который вознамерился выдать за меня свою дочь. Благодаря ему я побывал в Швейцарии, Франции, Бельгии, Турции, но главной целью всех этих поездок была Латвия - все-таки ближе к России. Там связался с местным подпольем, в латышских лесах мы организовали группу сопротивления. Однажды я убил капитана из дивизии СС "Мертвая голова", взял его форму и оружие - это обмундирование помогало мне искать "окно" для перехода фронта. Верхом объезжал вражеские части и выяснял их расположение. Но как-то раз у меня потребовали документы, которых, естественно, не было, я был арестован как дезертир. До выяснения личности посадили в сарай, Снова бежал, пока, наконец, не удалось пересечь линию фронта. - И как же вас встретили? - Сначала сразу хотели расстрелять. Потом отвели в штаб на допрос. Очевидно, от волнения я не мог говорить по-русски, полковник допрашивал меня по-немецки и переводил мои ответы генералу. Генерал внимательно слушал сведения о познаньском гарнизоне, уточнял детали об укрепрайоне, о вооружении противника. После долгих проверок была установлена моя личность - из Москвы пришли документы, подтверждающие, что я окончил разведшколу НКВД, что я брат автора гимна Советского Союза Сергея Михалкова. На самолете меня отправили в Москву. В столице работал на Лубянке. Обычно меня подсаживали в тюремную камеру к пойманным гитлеровцам. Я их "раскалывал", изобличая шпионов и гестаповцев. И вдруг меня неожиданно, без объяснения причин, по приказу Берии отправляют в Лефортовскую тюрьму. Там я провел четыре долгих года. Периодически меня вызывал следователь и требовал подписать протокол, в котором я "признавался", что являюсь немецким агентом, подготовленным в познаньской разведшколе для заброски в советский тыл. Я отказывался и снова отправлялся в одиночку. Все это время никто из родных ничего обо мне не знал, и я не знал, что в 43-м году умерла мама. Наконец о моем заключении проведал старший брат. Он позвонил Берии, но тот не стал с ним разговаривать. Тогда Сергей вместе с двумя генералами НКВД пришел в Лефортово, чтобы передать мне продукты. Передачу не приняли: Берия запретил. Потом меня отправили по этапу на Дальний Восток. Еще три лагеря и пять лет ссылки. Москву мне "ограничили". В 1953 году после смерти Сталина вызвали в КГБ и предложили написать книгу о моей военной судьбе, считая, что она поможет воспитывать в молодежи чувство патриотизма. Я написал автобиографическую повесть "В лабиринтах смертельного риска". Константин Симонов и Борис Полевой дали положительные рецензии. Однако книгу положили на полку, где она пылилась целых 40 лет. В 1956 году я был реабилитирован и награжден орденом Славы. Мне разрешили прописаться в Москве. Стал работать сначала в КГБ, потом в Политуправлении армии и флота, в Комитете ветеранов войны. Читаю лекции от бюро пропаганды Союза писателей на тему "Разведка и контрразведка" в частях спецназа, разведшколах, пограничных академиях, в Домах офицеров. Что касается книги "В лабиринтах смертельного риска", то после того как генерал Струнин, начальник пресс-бюро КГБ, дал резолюцию, что в повести не содержится секретов, ее перевели на немецкий и французский языки и издали за рубежом. В России впервые она вышла только в 1991 году, за свой счет я издал пять тысяч экземпляров. Мои племянники Никита Михалков и Андрон Кончаловский хотят снять по повести сериал. Источник : официальный сайт Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации .