Подруги, 1973-2018 гг.

Грейс Келли

Санкт-Петербург. В начале XX века купец Муяки вознамерился построить очередной доходный дом на углу улицы Знаменской (ныне Восстания) и Ковенского переулка. Архитектор Хренова за два года построил дом в пять этажей, с окнами различной геометрии, с фасадом, облицованным керамической плиткой и небольшими лепными фрагментами, с присущей стилю «модерн» сдержанной роскошью. Доминантой лестничной клетки парадного входа являлся красавец лифт, выкованный на заводе Сан-Галли — крупнейшего по тем временам производителя строительных металлоконструкций. В круглой, украшенной затейливым растительным кованым орнаментом и затянутой ажурной с шахматным рисунком металлической сеткой, шахте двигалась круглая же, с куполообразной крышей изящная кабина-гондола, изнутри украшенная зеркалами и элегантными светильниками и оснащенная удобным диванчиком. Раздвижные двери гостеприимно распахивал перед пассажирами обряженный в ливрею и облеченный чувством собственной значимости лифтер. Лифт приводился в движение паровой машиной, установленной в подвале дома. Но судьба многих лифтов трагична - большая часть просто погибла в годы советской власти. Посчастливилось уцелеть лифту, расположенному в здании на углу Ковенского переулка и улицы Восстания,18. Во времена СССР этот дом превратился в обычное советское общежитие, жители которого, практически полностью изуродовали решетку, растащив орнамент. К счастью, в годы Гражданской войны кабина застряла между этажами. Там она и пробыла все 80 лет и осталась нетронутой. В девяностые годы владелец здания «Промстройбанк» реставрировал лифт. Сейчас восстановили изящные ажурные решетки, которые призваны пропускать много солнечного света. Зеркало в кабине, кожаный диван, светильник авторской работы. Лифт приводился в движение установленной в подвале паровой машиной.

Витторио Джардино. “Лето”, 1946

В ПОИСКАХ ПЕЧАЛИ. В мае 1957 года, в ленинградской гостинице "Астория" скончался менестрель Александр Вертинский. В последнем письме к своей молодой жене Лиличке грассирующий Орфей элегически заметил: "Я что-то ни с кем не могу разговаривать. Несомненно, это признаки старости". В финальных строках того же послания, следуя своей самоироничной, театрально-минорной интонации, Вертинский добавил: "Астория" набита делегатами. Жду, когда меня выгонят из нее. Пишу книгу - медленно и не очень удачно. Трудная эпоха. А я в ней плохо разбираюсь". В сущности, он всю жизнь ждал, когда его откуда-то выгонят или куда-то пустят. Такое, порой даже подсознательное "ожидание", наверное, и определило растерянно-мечтательную тональность лучших его песен. В детстве его выгнали за неуспеваемость из элитной киевской гимназии, в юности не дали стать актером МХТ (дикция подкачала), в расцвете сил долго не впускали на Родину, и лишь на склоне лет Вертинскому наконец позволили надышаться "дымом Отечества". Но цена этой "милости", по-моему, оказалась для него, как для поэта, губительной. Вертинский первой четверти ХХ века и середины того же столетия - с трудом сопоставимые по образу и слогу артисты. В переломном военном 1943-м истрепанный долгими скитаниями по континентам, разменявший шестой десяток Вертинский в суетливом, чуждом Шанхае познал и банкротство, и долги, и эстетический перелом. Именно там он продал костюм Пьеро, начал сотрудничать с ТАСС, исполнять сочинения советских авторов и воспылал подлинной любовью к 20-летней дочери сотрудника КВЖД по имени Лидия. Очень скоро и навсегда для него она станет Лиличкой. На пике своего романтического ренессанса, а также патриотического порыва (быть рядом с соотечественниками в тяжелую пору войны, когда "Родина обливается кровью", как писал сам Вертинский) Александр Николаевич получил от самого Молотова неожиданный положительный ответ на свое очередное прошение о возвращении на Родину. За молотовским разрешением, разумеется, предполагалась воля Сталина. Генералиссимус поступил с сентиментальным бардом весьма изощренно. Сентенцией "дадим артисту Вертинскому спокойно дожить на родине" психолог Коба отогнал от безмерно благодарного ему певца всех злопыхателей, поселил мэтра "печальных песенок" с семьей в столичной квартире на улице Горького, а спустя некоторое время удостоил и Сталинской премии. Вертинский стал винтажной виньеткой к гулаговской поре, соловьем в клетке, не сильно афишируемой экзотикой дисциплинированно-бодрой советской эстрады. Человек, написавший в октябре 1917-го цитируемую поныне песню "То, что я должен сказать" ("Я не знаю, зачем и кому это нужно") с финальной строфой "И никто не додумался просто встать на колени / И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране / Даже светлые подвиги - это только ступени / В бесконечные пропасти - к недоступной Весне!", летом 1949?го вещал по радио: "Время от времени до меня долетают отголоски грязной, лживой и крикливой шумихи, которую поднимают за рубежом наши враги в своих попытках оплевать и оклеветать нашу великую Советскую социалистическую Родину..." Дело было даже не в сути пропагандистской риторики, а в ее кондовой стилистике, где никаким фонендоскопом не уловить тихого хрипения прежнего "лунного Пьеро". В песнях проскальзывали те же парадоксальные мотивы: "Хорошо, что вы не здесь, в Союзе. / Что б Вы делали у нас теперь, когда / Наши женщины - не вампы, не медузы, / А разумно кончившие вузы / Воины науки и труда!". Великий советский кормчий, конечно, загипнотизировал Вертинского. Но постепенно маэстро приходил в себя. Только сил вдохновиться новой печалью, превратить ее в стих у постаревшего шансонье почти не осталось. В середине 50-х он пишет: "И вот, когда должно и надо / Весь мир своей песней будить, / Какого-то сладкого яда / Уже не хватает в груди". Потом последовало известное письмо хрущевскому замминистру культуры Кафтанову с той давней горестно-поэтичной мелодикой лексики Вертинского: "Исполняется 40 лет моей театральной деятельности. И никто этого не знает. Верьте мне - мне не нужно ничего. Я уже ко всему остыл и высоко равнодушен..." Постепенную утрату духовных иллюзий Александр Николаевич смог компенсировать сохранившимся вниманием публики и простыми сердечными радостями: любовью ко второй своей супруге Лидии, к двум дочерям - Марианне и Анастасии. Он взял реванш у Мельпомены: его младшая дочь стала звездой того театра, куда его самого когда-то не приняли... Сегодня песни Вертинского, его ранние песни опять созвучны времени. Их поют Гребенщиков и Скляр, Богушевская и Свиридова, "Хоронько-оркестр" и "Агата Кристи", Малинин и драматические актеры. Можно сказать, что в этом тысячелетии Александр Николаевич вернулся на свою родину еще раз. Александр Вертинский. «Я не знаю, зачем и кому это нужно…» Жизнь с самого начала оставляла для Александра Вертинского слишком много вопросов без ответов. Слишком много «пустого» пространства. И он научился заполнять его вымыслом. Создал собственный театр с безумным множеством персонажей, каждый из которых — от сироток-калек и безымянных кокаинеточек до гениальных скрипачей и кинодив — был им самим. Трехкомнатная квартира на последнем этаже дома на углу Тверской и Козицкого переулка в Москве и сегодня выглядит так, словно ее хозяин вот-вот вернется. В просторном кабинете все те же большие книжные шкафы, все тот же гигантский письменный стол с наполеоновским вензелем и бюстом Вольтера. «Ваши пальцы пахнут ладаном» Помните "Место встречи изменить нельзя"?--Жеглов в гостях у Шарапова наигрывал и пел -"Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?"... Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы? Куда ушёл Ваш китайчонок Ли?.. Вы, кажется, потом любили португальца, А может быть, с малайцем Вы ушли. В последний раз я видел Вас так близко. В пролёты улиц Вас умчал авто. Мне снилось. что теперь в притонах Сан-Франциско Лиловый негр Вам подаёт манто. Маленькая история, небольшой отрезок из жизни двух великих людей -Александра Вертинского и Веры Холодной.

Карл Холсё (1863-1935 )– датский художник. Интерьер

Такая разная была...

Закарпатская область, Свалявский р-он, с. Поляны. Старая (300 лет) хата с соломенной крышей, принадлежащая местному колхознику , 1946 г .

Лауреат Сталинской премии первой степени (1946) за монографию «Очерки гнойной хирургии», врач-хирург, учёный и духовный писатель, автор трудов по анестезиологии и гнойной хирургии. Доктор медицины (1915), доктор богословия (1959), профессор, — архиепископ Симферопольский и Крымский Лука Войно-Ясенецкий. "Никогда не забывайте, что земная жизнь дана вам только для того, чтобы достойно приготовиться к жизни вечной, ибо как проживете вы эту земную жизнь, такова будет для вас и жизнь вечная. Смерть грешников люта (Пс. 33:22) Честна пред Господом смерть преподобных Его (Пс. 115:6). Много примеров тому, какой лютой смертью умирают грешники. Но один случай, произошедший сорок лет тому назад, так врезался мне в память, что никак его не забуду. Я был земским врачом, и меня позвали на дом к известному во всей округе чрезвычайно злому мироеду. Когда я вошел к нему в дом, то был поражен смятением, царившим там: все сбились с ног, а на постели лежал толстый старик с багровым лицом, который, увидев меня, завопил: «Батюшка, доктор, спаси! Смерти до смерти боюсь». О чем же ты думал прежде, когда последние копейки выжимал из братьев твоих? Смерть пришла, она уже здесь, и поздно кричать, — надо было жить так, чтобы ее не бояться. Кто следует за Христом и живет по Его заповедям, тот не боится смерти, ибо знает о завещании Господа, данном в заповедях блаженства: Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5:12). Совсем не так, как старик-мироед, умирают святые. Старец Серафим Саровский уснул вечным сном на коленях перед образом Пресвятой Богородицы, Которой он постоянно молился, и честна была пред Господом смерть преподобного и богоносного отца нашего Серафима. Иисус Христос говорил нам: Ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма (Ин. 12:35) ибо свет этот угаснет для вас, когда придет смертный час, а за гробом уже нет покаяния. «Господи, помилуй нас, грешных, Господи, помоги нам!» Аминь. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий)"

Два капитана . 1949 год.