Дyшa xoчeт разговора

До Лос-Анджелеса на три часа больше, чем до Майями, но это не делает Лос-Анджелес медленным. Москва опережает Нью-Йорк на семь часов, но это не замедляет Нью-Йорк. Кто-то окончил институт в 22 года, но при этом три года ждал и находился в поиске работы. Кто-то стал успешным директором в 25, но умер в 50 лет. Кто-то стал директором в 50, но умер в 90. Кто-то до сих пор одинок, а у кого-то уже есть семья и дети. Макрон стал президентом в 39 лет, а Роберт Мугабе только в 63 года. Шумахер стал чемпионом в 25 лет, Нино Фарино выиграл первую свою гонку в 44 года. Уоррен Баффет стал миллиардером в 56 лет, а Цукерберг в 23 года. Кайли Дженнер стала самой молодой девушкой миллиардером в возрасте 21 года, оставив далеко позади молодых миллиардеров мужчин. У известного ирландского пивовара Артура Гинесса к 56 годам был 21 ребёнок, а Джордж Клуни впервые стал отцом в 55 лет. Kаждый в этом мире проводит свою собственную гонку, по своей собственной дороге, в своё время. Время – это разница. Eсли задуматься, то все в мире работает на основе собственного часового пояса. Ваши друзья могут быть впереди Вас, а кто-то может быть позади. Это все естественно. У каждого есть своя дистанция в своём часовом поясе. Не стоит завидовать, сравнивать, они в своём часовом поясе, а вы в своём . Жизнь – это момент, ожидания подходящего случая, чтобы полностью среагировать. Tак что расслабьтесь и наслаждайтесь. Вы не опаздываете. Вы не рано. Bы вовремя.

Игopь Иpтeньeв. Жeнщины нoсят чyлки и кoлгoтки, И равнодушны к вопросам культуры. Двадцать процентов из них - идиотки, Тридцать процентов - набитые дуры. Сорок процентов из них психопатки, В сумме нам это дает девяносто. Десять процентов имеем в остатке, Да и из этих-то выбрать не просто. Тамара Панферова. *Oтвет Иртеньеву* Носят мужчины усы и бородки, И обсуждают проблемы любые. Двадцать процентов из них - голубые. Сорок процентов - любители водки. Тридцать процентов из них - импотенты, У десяти - с головой не в порядке. В сумме нам это дает сто процентов, И ничего не имеем в остатке. Эрнст. Ответ Иртеньеву и Панферовой* Сорок процентов из тех, что в колготках Неравнодушны к любителям водки. Любят порой голубых психопатки, Правда у них с головой не в порядке. Дуры всегда импотентов жалели А идиоток придурки хотели. В сумме, конечно же, нас - сто процентов: Дур, идиоток, козлов, импотентов... Виктор Бичев - ответ всем троим: Сорок процентов из женщин артистки, С ними иметь надо крепкие нервы. Десять процентов из них феминистки, А половина - обычные стервы. Что ж предпринять мужикам при бородках, Если проценты тут вышли такие? Что-то из двух: иль довериться водке, Или всем скопом пойти в голубые.

Люди, которые запали нам в душу, не забываются ни через день, ни через месяц, ни через год. Что бы ни случилось, какие бы события не сменяли друг друга, для них всегда предназначено место в нашем сердце.

Женщины в ссоре могут говорить любые вещи. Они могут делать больно, вести себя некрасиво, на грани мерзости. Поддавшись эмоциям, могут совершать безрассудные и необъяснимые вещи. Одни ведут себя яростно, наступают и оскорбляют, другие, наоборот, молчат, но потом тихо, как яд, по капле выдавливают из себя обиду. Обидевшись, женщина может уйти, сказав, что отношений больше нет и не будет. В этот момент многие мужчины совершают ошибку – отпускают ее, чтобы она остыла. Они надеются, что пройдет время, и она успокоится. Да, так и будет. Она остынет к своему мужчине и найдет нового, который ее не отпустит. Женщины всегда ждут, чтобы их вернули, в любой ссоре. Неважно, что она была зла, неважно, что она говорила, она хочет, чтобы ее вернули. Женщина может простить мужчине многое, если знает, что он ее никогда не отпустит и всегда вернет. Дмитрий Брилов , "Ирбис"

Пока жена спала, Эрнест Хемингуэй вытащил из шкафа свой любимый дробовик, зарядил его и... покончил с собой. Ещё при жизни он постоянно жаловался близким на то, что за ним следят агенты ФБР, что повсюду расставлены жучки, что телефоны прослушиваются, почта вскрывается, а банковские счета проверяются. Находясь на улице, писатель нервно поглядывал по сторонам и часто оборачивался, чтобы взглянуть через плечо. Разговаривал он обычно пониженным голосом, чтобы посторонние не подслушивали. В общем, проявлял все признаки мании преследования. Его не раз отправляли в психиатрические клиники, откуда он продолжал звонить с жалобами на прослушку. В качестве лечения Хемингуэю назначили электоршоковую терапию, которой в то время лечили все существующие и не существующие психические расстройства. После 13 сеансов Хемингуэй полностью утратил способность не только писать, но и внятно формулировать свои мысли. Однако и это не помогло. До конца своих Хемингуэй дней страдал от паранойи. К слову, покончил он с собой буквально через несколько дней после выписки из клиники. А потом, спустя несколько десятилетий после его смерти, был сделан официальный запрос в ФБР, которое сообщило, что, начиная с 1940-х годов, за Хемингуэем действительно следили. Правительство с подозрением отнеслось к его деятельности на Кубе, и поэтому агенты прятали жучки везде — в доме, машине, в больничной палате... Они прослушивали его телефонные разговоры, вскрывали его почту, проверяли его банковские счета. Но надо отдать им должное: слежка велась так хорошо, что никто из близких писателя не мог допустить и мысли, что Хемингуэй был прав. Так что если вам кажется, что за вами следят, — это ещё не значит, что у вас паранойя.

Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые. М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"

Кaвaлeриcты в пaмять o лoшaдяx

Двa cлoвa, а столько знaчeния

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек. Набор из 12 тарелок, чайных пар, и блюд под горячее. Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора. — Мам, можно? — Не надо, это для гостей. — Так у нас же гости! — Да какие это гости! Соседи да баб Полина… Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме. Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом. Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня. Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего. — Отвези меня на рынок, – попросила мама однажды. — А что тебе надо? Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг. — Мне белье надо новое, я похудела. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили. — Тут очень дорого и нельзя торговаться, – сказала мама. — Пойдем еще куда-то. — Купи тут, я же плачу, – говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности. Мама поняла, что я права, не стала спорить. Мама выбрала белье. — Сколько стоит? — Не важно, – говорю я. — Важно. Я должна знать. Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке. — Пять тысяч, – говорит продавец. — Пять тысяч за трусы????? — Это комплект из новой коллекции. — Да какая разница под одеждой!!!! – мама возмущена. Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври. — Ой, – говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект. — То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен? — Мам, это магазин, – вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не Черкизон. Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины. — Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась. Иначе, ты на крючке. — Хорошо, – говорю я. — И всегда торгуйся. А вдруг скинут? — Хорошо. Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо. Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету. — А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, – пожаловалась мама. Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» – подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла. Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства, продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают. — Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню? — С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить… Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет. Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу. Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня. Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная. — Это даже не пластмасса, – подумала я. Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью? В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка. — Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф. — Наденешь ее на новый год? — Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь… Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом. В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом. Синдром отложенной жизни. Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе. — Какой размер у усопшей? – спросил меня агент. — Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …– зачем-то подробно стала отвечать я. — Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье… Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала. — Не нравится ? – агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой… — Пусть будет, я беру. Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки. Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь. Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день ее настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Ее лучший день. И началась другая жизнь… Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает ее за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня. Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Ее надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет. Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим. Давайте вместе этому учиться — жить сегодня. Oльга Cавельева