всё надоело, и только тело каждое утро встаёт и зачем-то куда-то идёт

Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому что я с севера, что ли, Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Потому что я с севера, что ли, Что луна там огромней в сто раз, Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому что я с севера, что ли? Я готов рассказать тебе поле, Эти волосы взял я у ржи, Если хочешь, на палец вяжи - Я нисколько не чувствую боли. Я готов рассказать тебе поле. Про волнистую рожь при луне По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, Не буди только память во мне Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа, Может, думает обо мне... Шаганэ ты моя, Шаганэ! Сергей Есенин

Мы сами должны стать теми переменами, которые мы хотим видеть в мире. Махатма Ганди

Кoгда мне былo ceмь лет, меня peшили oтдать в музыкальную школу. Вepнее, oтдать меня peшили eще задoлго дo вcтpeчи poдительских пoловых клeток, так кaк дoма стoяло фopтепиано и вcе жeнщины нaшей ceмьи, нacколько глyбоко yдалось кoпнуть poдословную, oбладали yмением игpaть нa нём. Так что мое мнение на этот счёт априори считалось сформированным. На вступительных экзаменах проводилось три испытания: повторить спетую педагогом мелодию, воспроизвести ритмический рисунок хлопками в ладоши и спеть произвольную песенку. В коридоре толпились родители и всячески щадили голоса и нервы своих деток: не пой, не кричи, не шепчи, выпей теплой воды, глотни сырое яйцо, не жуй жвачку, не чеши живот… — Вы что петь будете? — спросила нас мама Иришки Кузиной. — «Голубой вагон», — гордо ответила за меня бабуля. — Как «Голубой вагон»? Его уже Женечка Саленек поёт! — Ну, тогда… Песенку Чебурашки… — Чебурашку Мурвета застолбила, давно уже! — Лялечка, какие песенки ты еще знаешь? — Из кота Леопрольда знаю. — Все песенки из Леопольда заняты корейской семьей! Они оптом поступают! Бабушка скисла. — А что, одинаковые нельзя, что ли? — Нет! Завуч просила разные, чтобы уши от однообразия не завяли! — Ишь, уши… Лялечка, ну-ка? — Про японского журавлика! — Тоже занято! Слышала, как какая-то девочка репетировала! Тут мы услышали мою фамилию, и бабуля подтолкнула меня ко входу в актовый зал. Я вошла и робко взобралась на сцену. Первые два задания я прошла на ура. Мои огромные прозрачно-желтоватые банты на туго заплетенных и собранных в корзинку косичках колыхались как оглашенные, словно их трепал суровый бекабадский ветер. В придачу к этому я не могла сильно открывать рот, так как скулы сводило натянутыми волосами и при всяком: «А-а-а», — мои глаза становились еще более лисо-монголоидными. — Такая хорошенькая, умничка прям, — заколыхалась дородная Лия Львовна. — Но худенькая какая, цыпленок, не кормят словно! Я и вправду была очень худой, особенно конечности: тонкокостные, они висели как веточки — руки из рукавов белой блузы, ноги — из-под юбки-колокола. — Что петь будешь, деточка? Я стала срочно соображать. Мысли в голове из-за этой прически, казалось, тоже были натянутыми и бились от одного виска к другому. — Эх, дубинушка, ухнем! Ух! — толстым голосом протяжно завела я любимую песню нашего садовника. Всякий раз, работая на участке, он напевал какую-нибудь песню из своего небогатого репертуара. Лия Львовна поднесла руку к груди. — Эх, любимая, сама пойдет, подёрнем, подёрнем, да ухнем! — детским басом залихватски вывела я. Преподаватели отчего-то выпучили глаза и переглянулись. Ясно: надо петь что-то другое. Дубинушка — не по их зубам. — Я передумала. Это неподходящая песня. Вот. — Спрыгнув со сцены, я сделала глубокий вдох, мелким шагом пошла к учителям и гнусаво заныла: — Вот господин хороший идет по мостовой. Подайте, Христа ради, червончик золотой… Я протянула руку в просящем жесте и мысленно окунулась в роль просящей бродяжки. — Нет, нет, Лялечка, — часть учителей сдавленно ржала, а Лия Львовна пыталась сохранить спокойствие, — давай что-нибудь нежное, про василечки-колокольчики… Меня понесло. Трагично прикрыв веки и сложив руки на груди, я уныло затянула: — Однозвучно гремит колокольчик И дорога пылится слегка… И уныло по ровному полю Разливается песнь ямщикааааа… На ямщике мой голос ушел слишком низко и мне пришлось надуться, чтоб вывести это: «…Кааа», — протяжно и значимо. Я поняла, что не вытяну петь про хладную грудь, и решила перескочить на подснежники. — Лишь только подснежник распустится в сроооок… — Я закатила глаза и постаралась придать трагизма своему голосу, отчего мои банты на голове задрожали — и ноги тоже. - Лишь только приблизятся первые грозы, на белых стволах появляется сок… Так плачут березы. так плачут березы… Учителя не смотрели на меня. Они тряслись, они прятали взгляд, и я поняла, что очень расстроила их, ведь просили же, просили исполнять детские песни, а я — садово-огородные… Надо веселое… Вот! Есть! Я залихватски топнула ногой и вразвалочку, как утка, припадая то на левую, то на правую и растопырив по-блатному пальцы, вращая глазами, исполнила: — Йэээх! Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить! Его поймали! Арестовали! На этих словах я подпрыгнула к директору школы, грузному мужчине в костюме и выкрикнула: — Велели: паспорт покажи! Директор вздрогнул, а дверь в коридор приоткрылась и в образовавшейся щели появилось лицо моей бабули. — Паспорта нету! Гони монету! Монеты нет — иди в тюрьму! Учителя сдавленно рыдали от хохота, а директор махал руками, пытаясь остановить моё пение. Банты ожесточенно колыхались на моей голове, дергая кожу на висках в стороны, но боковым зрением я успела увидеть спешащую ко мне бабулю. Я заторопилась: времени оставалось в обрез. — А он заплакал! В штаны накакал! Пошел на речку сполоснуть! Штаны уплыли! А он за ними! Последнее, что я выкрикнула в зал, пока меня выводили, было: — И вместе с ними утонул… В коридоре стояла тишина. Потому что родители согнулись в беззвучном хохоте и вытирали глаза. Так я поступила в музыкальную школу. Потом отучилась положенные семь лет и теперь сходу могу сыграть многие произведения. Но лучше всего отчего-то у меня получается «Цыпленок жареный» с аккомпанементом. Лeйла Paxматова

«Маленький принц» после прочтения «Маленький принц»- это книга, которая мне всегда нравилась. «Маленький принц»- знаменитый рассказ в детской литературе, написанный французским писателем Антуаном де Сент-Экзюпери в 1942 году. Главный герой этой книги - маленький принц с чужой планеты.В книге в качестве рассказчика используется пилот, рассказывающий о различных приключениях, пережитых маленьким принцем в процессе путешествия со своей планеты на землю. Автор видит пустоту, слепоту, глупость и жесткие догмы взрослых насквозь с детской точки зрения.Простым и наивным языком написана судьба людей, которые одиноки, не имеют основания и блуждают по ветру. В то же время в нем также выражается авторская критика денег и восхваление истины, добра и красоты.Это не только сказка для детей, но и “кристаллизация” философии и мышления, полная понимания жизни. “Маленький принц” - центральный персонаж всей истории. Он несет в себе желание автора вернуться в невинный мир и несет миссию бок о бок исследовать истинный смысл жизни.В его глазах отношения между людьми, людьми и вещами, вещами и вещами являются прямыми и естественными.Он никогда не испытывал погружения в современную цивилизацию и утилитарную мысль взрослого мира.Потому что он знает, что "только глядя своим сердцем, вы можете ясно видеть, а вы не можете увидеть суть своими глазами".Поэтому он мог видеть, что нарисованная пилотом картина была “анаконда, пожирающая слона”, а не “шляпа”, как думали взрослые.Они четко знают, что они ищут, и они знают, о чем они думают в своих сердцах, поэтому они могут найти источник жизни в пустыне, который представляет собой драгоценный и простой духовный мир.Это духовный дом, который был почти забыт взрослыми. Маленький принц - это ангел, посланный Сент-Экзюпери во взрослый мир, чтобы помочь взрослым переосмыслить жизнь и снова почувствовать жизнь. Для маленького принца розы важны потому, что он посвятил ей время и силы и излил свои самые искренние эмоции.Лиса заставила маленького принца понять истинный смысл общения: чтобы любить кого-то, ты должен быть ответственен перед ним. Автор надеется, что люди увидят невинную и простую сторону жизни маленького принца.Надеется, что люди избавятся от желаний и жадности и обнаружат свою невинность и любовь. #Рассказ_от_подписчика_КиЧ

— Я люблю — и этим все сказано. — Любите? — Правда, не в общепринятом смысле. Я люблю все: Природу, людей, деревья, облака, страдания, Смерть. Одним словом — Жизнь! Я - оптимист и экстремист Любви. — У вас было мало разочарований… — Очень много! — И тем не менее? — И тем не менее! Эрих Мария Ремарк «Приют Грёз»

мы не cупруги, не венчалиcь, мы не вмеcте, мы не любoвники и тoчнo не дpyзья. но ты coгpeeшь мoю душу в нежнoм жеcте, нo ты — yют cpеди гнилoгo бытия.

Не говори сколько прожил, скажи для чего жил. Жан-Жак Руссо

Любят не идеальных, а тех, кто подходит Моя подруга Рита — судмедэксперт. Ей 42. У нее длинные тонкие пальцы и второй дан по айкидо. Она курит крепкие сигареты, ругается матом и не боится смерти. У Риты есть муж на 9 лет младше. Он ведущий архитектор в одной очень солидной строительной фирме. И очень красивый. Печет самые вкусные торты, которые я ела в своей жизни. И сочиняет детские сказки для годовалых близнецов. Сам укладывает их спать, если Рита на работе. И встает к ним ночью, потому что Рита устает. Другая моя подруга, Оля, — психолог в МЧС. Была в Беслане. Ее первый муж, военный хирург, погиб 12 лет назад. В прошлом году она вышла замуж за оператора, который снимал репортаж об одной из спасательных операций. Сначала они просто дружили, а потом моя подруга попала в аварию, и он полгода ее выхаживал. Взял отпуск на работе, чтобы не ездить в командировки. Подрабатывал, снимая свадьбы. Подруга, несмотря на прогнозы врачей, встала на ноги. Олин сын называет его отцом. А он гордится, что мальчик поехал на олимпиаду по физике в Стокгольм. Маша — профессор философии. Вышла замуж за мужчину без высшего образования. Но он строит ей дом, готовит обеды, обожает детей и запрещает шуметь в доме, потому что Мария Анатольевна готовится к лекциям. Маша помешана на научной карьере и планирует на год уехать на стажировку в Китай. Муж помешан на Маше. Он не знает, кто такой Гегель и экзистенциалистов не читал. Но зато он знает, какой у Маши размер ноги, и не забывает поменять летнюю резину на зимнюю на ее машине. А еще у Машиного мужа реальный бизнес по производству деревообрабатывающих станков. Не олигарх, но миллионер. Когда мне начинают рассказывать, какой должна быть идеальная женщина, чтобы ее любили и звали замуж, я очень громко смеюсь. Потому что любят не идеальных, а тех, кто подходит. Со всеми своими трещинами и вмятинами. Каждая кастрюля найдет свою крышку. Поэтому не надо бояться жить так, как хочешь, и быть тем, кем хочешь. Это все, что я хотела сказать вам сегодня. Обнимаю. Елена Пастернак

ПУРГА Тяжелый, почти неподъемный шаг. Еще один. И еще. Нельзя не идти, остановишься и все, пиши пропало. Сколько у них тут таких случаев, когда до дому люди не доходят, замерзают по пути. Пока идешь, всегда нутром правильное направление чувствуешь. А вот как только остановишься передохнуть да отдышаться, все. Поднимаешь глаза, а вокруг такая круговерть, темноту и ту не видать. Ни одного огонька вокруг, и сколько ни вслушивайся, кроме злого воя пурги ничего не услышишь. Опытные, которые на Северах не первую зиму переживают, знают, что если уж решил остановиться, то вставай так же, как шел, не крутись и не топчись. Продышался чуток и в том же направлении дальше идешь, тогда есть шансы не потеряться. Одно время пробовали веревки вдоль главной улицы тянуть, да только той улицы три дома всего да пара сараюшек. В общем, веревке быстро ноги приделали, здесь зазря ничего не пропадает. Он брел тяжело, едва переставляя давно уже ставшие словно чужими ноги, упорно пробиваясь сквозь лютую пургу, какие здесь называют черными. Надсадное дыхание с хрипом вырывалось изо рта, снег залеплял глаза, ветер воровал дыхание и норовил повалить набок, замести, превратить в один из бесконечной череды сугробов. Он шел уже давно, так давно, что перестал верить в то, что когда-нибудь дойдет. Шел, прижимая к груди два хлеба и баюкая за пазухой вожделенную поллитровку. Только бы дойти. Дома жарко натоплена печь, и даже злющий ветер никак не может вытянуть тепло через худые окна. Угли в топке рдеют, подергиваясь серым раскаленным пеплом, дают ему шанс пережить еще одну ночь. Шаг. И еще один. И еще. Перемет поперек тропы, по пояс примерно. Хоть плачь, а лезть придется. Он сцепил зубы и попер вперед, вкладывая остатки сил в этот рывок. Он знает этот перемет, тот всегда здесь его караулит. Пробившись до середины перемета, он все же остановился, хватая ртом стылый воздух вперемешку с колким снегом, чуть приподнял волчью шапку, отер мокрый лоб и с радостью увидел совсем невдалеке одинокий огонек. Свет в окне как маяк в этом бушующем снежном безумии. Увидел этот свет, и словно по команде из темноты проступили очертания двух домов. В первом не светилось ни одного окна, некому там было включать свет. Кто помер, кто сбежал. Но в его доме пока еще светилось одно окно, хотя бы одно… Он вздохнул, натянул шапку поглубже и с удвоенной силой рванулся к этому свету. Шаг. Еще один, и еще. Он не сразу заметил возникшего будто бы из ниоткуда попутчика. Едва различимый в буране большой силуэт неслышно двигался рядом. «Волк!» - обожгла мысль, заставив сердце сбиться с ритма, но он тут же ее отогнал. В такую погоду даже волки лежат на месте, наблюдая за бешеными плясками зимы своими страшными желтыми глазами. Волки лежат, а он вот идет зачем-то. И собака идет, аккуратно переставляя лапы и сторожко вслушиваясь во тьму. Вроде бы и вместе идут, но каждый сам по себе. Хмыкнув, он поудобнее перехватил хлеб и продолжил шагать по вновь появившейся под ногами едва видимой тропе. Пес не отставал. Наверное, и северным собакам бывает одиноко и страшно. Вот, наконец, и вход в подъезд. Скрипучая деревянная дверь застыла в полуоткрытом состоянии, и у самого порога намело изрядный сугроб, теперь уж точно последний. С сомнением посмотрев на пса, он уложил оба хлеба на карниз ближайшего окна и взялся за дежурную лопату. Так уж здесь заведено, что каждый, кто рискнул выйти на улицу, по возвращении откапывает подъезд, иначе зимовать им по квартирам до лета. Пес уселся чуть поодаль, едва угадываемый за сплошной снежной пеленой, и принялся внимательно наблюдать за человеком, который остервенело врубался лопатой в сугроб и швырял его куски в визгливо воющую темноту. Словно стаю волков кормил. Наконец, человек убрал лопату, забрал хлеб и шагнул в подъезд. На самом пороге он вдруг обернулся, всмотрелся в темноту, отыскивая глазами попутчика. Здесь не принято никого бросать в пургу. Да и одиночество с каждым метельным днем глодало душу все сильнее. Глодало привычно и беззлобно, как собака давно изглоданную кость, на которой уже и мяса нет… Пес поднялся, человек заметил его и приглашающее махнул рукой. В один прыжок перемахнув сугроб, пес оказался рядом с ним, ткнулся холодным мокрым носом в горячую ладонь и чуть качнул кончиком хвоста. Вот и познакомились. Подъезд в этом доме был один, и был он из старорежимных. Округлые от времени деревянные ступени высокой лестницы, резные деревянные перила, площадка на четыре квартиры. Пол и лестница когда-то давно были выкрашены в приятный глазу красно-коричневый колер, стены до середины покрыты салатовой эмалевой краской, выше все до голубизны выбелено гашеной известью. Красота, одним словом, портили которую только наросший по углам куржак и неживая тишина. Все так же прижимая к груди хлеб, он достал из кармана связку ключей, побренчал, отыскивая нужный, со звонким хрустом вогнал его в замочную скважину, распахнул дверь и шагнул в пахнущую теплом, едой и пылью темноту. Щелкнул выключатель, в прихожей зажглась тусклая лампочка. - Ну, чего застыл? Заходи – голос в полной тишине показался чужим. С громким стуком выставив успевший промерзнуть до звона хлеб и бутылку водки на стоявший тут же трельяж, он посмотрел на пса, стоявшего в дверях. Пес внимательно поглядел в глаза человека и уверенно шагнул внутрь, усевшись возле порога. - А дверь за тебя закрывать я буду? – проворчал себе под нос человек, перегнулся над псом и закрыл дверь. Неспешно разделся, втиснул ноги в растоптанные бесформенные тапки, подхватил хлеб и бутылку и пошел в кухню. - Не сиди на пороге, иди к печке. Вижу ведь, что околел. Пес поднялся и послушно зацокал когтями по деревянному полу. Войдя в кухню, он принюхался, высоко задрав нос. - Ага, верхняя чуйка у тебя работает, как я погляжу – человек устало улыбнулся в густую рыжую с проседью бороду. – Ну да, как тут иначе выжить, без чуйки-то. Скоро ужинать будем – он подошел к печи, сдвинул в сторону большую кастрюлю, от которой шел одуряющий запах мяса, взял кочергу, открыл затоп, подбросил угля и водрузил кастрюлю на прежнее место. Пес улегся на пол, с глухим стоном вытянул лапы к печке и на несколько секунд прикрыл глаза, впитывая живительное тепло всем телом. - Давай, оттаивай уж, мясо сейчас дойдет, поедим по-человечьи. А пока хлебушек отогреем – с этими словами он взял один хлеб, завернул его в полотенце и сунул в духовку. – Да и чаек вскипятить надо. Старинный металлический чайник занял свое место на печке. - Меня Валерием звать – сказал он вдруг, повернувшись к псу. Помолчал немного, уселся за стол, одним движением с хрустом свернул пробку на бутылке, с бульканьем налил в стакан на два пальца и, стараясь не смотреть на пса, замахнул водку в один глоток. С шумом выдохнув, занюхал рукавом, взял из лежащей на столе пачки папиросу и с видимым наслаждением закурил. Хмель подступил тотчас, ударил в голову тяжелой мягкой волной, и человек прикрыл глаза, привалившись спиной к стене. Пес, положив голову на вытянутые лапы, внимательно наблюдал. - Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший? – хозяин теплого дома тяжело смотрел на пса. – Нет, братец, шали-и-шь. Я тут в четырех стенах только потому умом не тронулся, что каждый день вот с ним разговариваю – он кивнул на висящий на стене над холодильником портрет волевого мужчины с окладистой бородой. – Знаешь, кто это? Нет? Ну, брат, таких людей обязательно нужно знать. Это Семен Иванович Дежнев! – он воздел палец вверх. – Его стараниями Россия в свое время Чукоткой приросла. Большой был человек. Валерий вздохнул и замолчал надолго, пуская дым к потолку. Пурга за окном разгулялась окончательно. Она завывала на разные голоса, бросала в стекла целые сугробы, заставляя пса нервно вздрагивать и иногда скалить зубы. - Не любишь пургу? – понимающе спросил человек. – То-то и оно, братец, что никто ее не любит, вот она и ярится. Как думаешь? Пес ничего не ответил. - Молчишь? Оно и верно, молчание – золото. Если б так было, я бы уже давненько озолотился – он невесело усмехнулся. – Ты оставайся, если хочешь. Я тебя в шахматы научу. Или в карты, хочешь? По кухне поплыл одуряющий аромат разогревшегося в духовке хлеба, и человек поднялся. Затушил окурок в старой банке из-под рыбной консервы, вынул из духовки хлеб, развернул и выложил на стол, подышать. Следом начерпал в глубокую миску из кастрюли большим половником мяса с бульоном, накрошил туда лука, насыпал перца. Кинул взгляд на пса, выловил из кастрюли еще один кусок мяса и положил перед ним. - Я тебя Семен Иванычем звать буду, не против? Пес был не против. - Ну, раз так, налетай, пока горячее, нутро тоже согреть надо. Человек принялся за еду. Ел он неспешно, обстоятельно, подолгу дуя на ложку с горячим бульоном и задумчиво глядя в черное окно. Поев в молчании, привычном и оттого каком-то даже приятном, он снова плеснул себе водки, без замаха выпил, передернул плечами и закурил очередную папиросу. Посидел, увлеченно пуская колечки дыма и наблюдая за тем, как они медленно рассеиваются под напором ощутимого сквозняка. - Как думаешь, о чем я с Дежневым разговариваю? – человек посмотрел на пса и пустил еще одно колечко. Не дождавшись ответа, он продолжил: – Я его спрашиваю, за каким лешим он сюда поперся? Не открыл бы он для России эти земли, и не сидел бы я здесь сейчас. Глядишь, и подфартило бы родиться где-нибудь на югах, где в море купаться можно, как считаешь? Он бросил взгляд на пса, затем на початую бутылку, со вздохом вернул крышку на место и убрал бутылку в холодильник. - Не веришь, что в море купаться можно? Да я и сам не верю. И в юга не верю. А севера вот они, вокруг. Севера это по судьбе, брат. Здесь случайных нету, не могут они здесь. Вот взять, к примеру, тебя. Родился здесь и все, тяни лямку, дерись за пайку. Никто ведь тебя не спрашивал, хочешь ты здесь жить или нет. Вот и меня не спрашивали. Правда я, братец, все же человек и могу уехать на большую землю. Мог. Я два раза пробовал, честно. Собирался и уезжал, но через полгода снова гонял нерпу, так-то… Тишина. Негромко тикают часы на стене, гудит в печной трубе ветер, гудят под напором пурги стекла в окнах, сопит придремавший в тепле пес, с тихим шорохом осыпается пепел с докуренной папиросы, тусклая лампочка устало заливает желтоватым светом прокуренную кухню. Человек глядит в окно, привычно считая удары собственного сердца, и уговаривает себя уехать. Но Севера это по судьбе, а с судьбой спорить дело гиблое. Вот он и не спорит. #Рассказ_от_подписчика_КиЧ