Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы ее из головы, если бы — рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра. Аврелий Августин

всё надоело, и только тело каждое утро встаёт и зачем-то куда-то идёт

Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому что я с севера, что ли, Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Потому что я с севера, что ли, Что луна там огромней в сто раз, Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому что я с севера, что ли? Я готов рассказать тебе поле, Эти волосы взял я у ржи, Если хочешь, на палец вяжи - Я нисколько не чувствую боли. Я готов рассказать тебе поле. Про волнистую рожь при луне По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, Не буди только память во мне Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ! Там, на севере, девушка тоже, На тебя она страшно похожа, Может, думает обо мне... Шаганэ ты моя, Шаганэ! Сергей Есенин

Мы сами должны стать теми переменами, которые мы хотим видеть в мире. Махатма Ганди

Кoгда мне былo ceмь лет, меня peшили oтдать в музыкальную школу. Вepнее, oтдать меня peшили eще задoлго дo вcтpeчи poдительских пoловых клeток, так кaк дoма стoяло фopтепиано и вcе жeнщины нaшей ceмьи, нacколько глyбоко yдалось кoпнуть poдословную, oбладали yмением игpaть нa нём. Так что мое мнение на этот счёт априори считалось сформированным. На вступительных экзаменах проводилось три испытания: повторить спетую педагогом мелодию, воспроизвести ритмический рисунок хлопками в ладоши и спеть произвольную песенку. В коридоре толпились родители и всячески щадили голоса и нервы своих деток: не пой, не кричи, не шепчи, выпей теплой воды, глотни сырое яйцо, не жуй жвачку, не чеши живот… — Вы что петь будете? — спросила нас мама Иришки Кузиной. — «Голубой вагон», — гордо ответила за меня бабуля. — Как «Голубой вагон»? Его уже Женечка Саленек поёт! — Ну, тогда… Песенку Чебурашки… — Чебурашку Мурвета застолбила, давно уже! — Лялечка, какие песенки ты еще знаешь? — Из кота Леопрольда знаю. — Все песенки из Леопольда заняты корейской семьей! Они оптом поступают! Бабушка скисла. — А что, одинаковые нельзя, что ли? — Нет! Завуч просила разные, чтобы уши от однообразия не завяли! — Ишь, уши… Лялечка, ну-ка? — Про японского журавлика! — Тоже занято! Слышала, как какая-то девочка репетировала! Тут мы услышали мою фамилию, и бабуля подтолкнула меня ко входу в актовый зал. Я вошла и робко взобралась на сцену. Первые два задания я прошла на ура. Мои огромные прозрачно-желтоватые банты на туго заплетенных и собранных в корзинку косичках колыхались как оглашенные, словно их трепал суровый бекабадский ветер. В придачу к этому я не могла сильно открывать рот, так как скулы сводило натянутыми волосами и при всяком: «А-а-а», — мои глаза становились еще более лисо-монголоидными. — Такая хорошенькая, умничка прям, — заколыхалась дородная Лия Львовна. — Но худенькая какая, цыпленок, не кормят словно! Я и вправду была очень худой, особенно конечности: тонкокостные, они висели как веточки — руки из рукавов белой блузы, ноги — из-под юбки-колокола. — Что петь будешь, деточка? Я стала срочно соображать. Мысли в голове из-за этой прически, казалось, тоже были натянутыми и бились от одного виска к другому. — Эх, дубинушка, ухнем! Ух! — толстым голосом протяжно завела я любимую песню нашего садовника. Всякий раз, работая на участке, он напевал какую-нибудь песню из своего небогатого репертуара. Лия Львовна поднесла руку к груди. — Эх, любимая, сама пойдет, подёрнем, подёрнем, да ухнем! — детским басом залихватски вывела я. Преподаватели отчего-то выпучили глаза и переглянулись. Ясно: надо петь что-то другое. Дубинушка — не по их зубам. — Я передумала. Это неподходящая песня. Вот. — Спрыгнув со сцены, я сделала глубокий вдох, мелким шагом пошла к учителям и гнусаво заныла: — Вот господин хороший идет по мостовой. Подайте, Христа ради, червончик золотой… Я протянула руку в просящем жесте и мысленно окунулась в роль просящей бродяжки. — Нет, нет, Лялечка, — часть учителей сдавленно ржала, а Лия Львовна пыталась сохранить спокойствие, — давай что-нибудь нежное, про василечки-колокольчики… Меня понесло. Трагично прикрыв веки и сложив руки на груди, я уныло затянула: — Однозвучно гремит колокольчик И дорога пылится слегка… И уныло по ровному полю Разливается песнь ямщикааааа… На ямщике мой голос ушел слишком низко и мне пришлось надуться, чтоб вывести это: «…Кааа», — протяжно и значимо. Я поняла, что не вытяну петь про хладную грудь, и решила перескочить на подснежники. — Лишь только подснежник распустится в сроооок… — Я закатила глаза и постаралась придать трагизма своему голосу, отчего мои банты на голове задрожали — и ноги тоже. - Лишь только приблизятся первые грозы, на белых стволах появляется сок… Так плачут березы. так плачут березы… Учителя не смотрели на меня. Они тряслись, они прятали взгляд, и я поняла, что очень расстроила их, ведь просили же, просили исполнять детские песни, а я — садово-огородные… Надо веселое… Вот! Есть! Я залихватски топнула ногой и вразвалочку, как утка, припадая то на левую, то на правую и растопырив по-блатному пальцы, вращая глазами, исполнила: — Йэээх! Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить! Его поймали! Арестовали! На этих словах я подпрыгнула к директору школы, грузному мужчине в костюме и выкрикнула: — Велели: паспорт покажи! Директор вздрогнул, а дверь в коридор приоткрылась и в образовавшейся щели появилось лицо моей бабули. — Паспорта нету! Гони монету! Монеты нет — иди в тюрьму! Учителя сдавленно рыдали от хохота, а директор махал руками, пытаясь остановить моё пение. Банты ожесточенно колыхались на моей голове, дергая кожу на висках в стороны, но боковым зрением я успела увидеть спешащую ко мне бабулю. Я заторопилась: времени оставалось в обрез. — А он заплакал! В штаны накакал! Пошел на речку сполоснуть! Штаны уплыли! А он за ними! Последнее, что я выкрикнула в зал, пока меня выводили, было: — И вместе с ними утонул… В коридоре стояла тишина. Потому что родители согнулись в беззвучном хохоте и вытирали глаза. Так я поступила в музыкальную школу. Потом отучилась положенные семь лет и теперь сходу могу сыграть многие произведения. Но лучше всего отчего-то у меня получается «Цыпленок жареный» с аккомпанементом. Лeйла Paxматова

Хочу туда. Смотреть на опавшие листья, туманы и мерцание огня в камине. Наслаждаться теплом, уединением и покоем.

— Я люблю — и этим все сказано. — Любите? — Правда, не в общепринятом смысле. Я люблю все: Природу, людей, деревья, облака, страдания, Смерть. Одним словом — Жизнь! Я - оптимист и экстремист Любви. — У вас было мало разочарований… — Очень много! — И тем не менее? — И тем не менее! Эрих Мария Ремарк «Приют Грёз»

мы не cупруги, не венчалиcь, мы не вмеcте, мы не любoвники и тoчнo не дpyзья. но ты coгpeeшь мoю душу в нежнoм жеcте, нo ты — yют cpеди гнилoгo бытия.

Не говори сколько прожил, скажи для чего жил. Жан-Жак Руссо

Любят не идеальных, а тех, кто подходит Моя подруга Рита — судмедэксперт. Ей 42. У нее длинные тонкие пальцы и второй дан по айкидо. Она курит крепкие сигареты, ругается матом и не боится смерти. У Риты есть муж на 9 лет младше. Он ведущий архитектор в одной очень солидной строительной фирме. И очень красивый. Печет самые вкусные торты, которые я ела в своей жизни. И сочиняет детские сказки для годовалых близнецов. Сам укладывает их спать, если Рита на работе. И встает к ним ночью, потому что Рита устает. Другая моя подруга, Оля, — психолог в МЧС. Была в Беслане. Ее первый муж, военный хирург, погиб 12 лет назад. В прошлом году она вышла замуж за оператора, который снимал репортаж об одной из спасательных операций. Сначала они просто дружили, а потом моя подруга попала в аварию, и он полгода ее выхаживал. Взял отпуск на работе, чтобы не ездить в командировки. Подрабатывал, снимая свадьбы. Подруга, несмотря на прогнозы врачей, встала на ноги. Олин сын называет его отцом. А он гордится, что мальчик поехал на олимпиаду по физике в Стокгольм. Маша — профессор философии. Вышла замуж за мужчину без высшего образования. Но он строит ей дом, готовит обеды, обожает детей и запрещает шуметь в доме, потому что Мария Анатольевна готовится к лекциям. Маша помешана на научной карьере и планирует на год уехать на стажировку в Китай. Муж помешан на Маше. Он не знает, кто такой Гегель и экзистенциалистов не читал. Но зато он знает, какой у Маши размер ноги, и не забывает поменять летнюю резину на зимнюю на ее машине. А еще у Машиного мужа реальный бизнес по производству деревообрабатывающих станков. Не олигарх, но миллионер. Когда мне начинают рассказывать, какой должна быть идеальная женщина, чтобы ее любили и звали замуж, я очень громко смеюсь. Потому что любят не идеальных, а тех, кто подходит. Со всеми своими трещинами и вмятинами. Каждая кастрюля найдет свою крышку. Поэтому не надо бояться жить так, как хочешь, и быть тем, кем хочешь. Это все, что я хотела сказать вам сегодня. Обнимаю. Елена Пастернак