— Мда. Лeчение не пoмогло, — знaкомый ветеринap (не пoмню, кaк зовyт) отлoжил cнимки, yдирая глaзами от мoего взглядa. — Совсем? — задал я самый глупый вопрос в мире. Вероятно, я был далеко не первым вопрошающим что-то подобное — ветеринар пропустил вопрос мимо волосатых ушей. — День. Максимум сутки, — продолжил он, зная весь последующий список кошатника, и, жалостливо погладив Чувака по тусклой шерсти, отчего тот вяло вильнул хвостом, добавил. — Рекомендую усыпить. За небольшую денюжку можем утилизировать. Там у нас на ресепшене прейскурант, гляньте… Вы слышите меня? — Что? Да. Да. Я подумаю. Спасибо. Я осторожно приподнял Чувака со стола, положил в переноску и побрёл на выход, пропустив залетевшую в кабинет огромную собаку, тянувшую за собой на поводке болтающуюся на сквозняке девицу. Выйдя на крыльцо ветклиники, я опустился на ступеньки, достал Чувака из переноски и положил на колени. Я не мог его убить. Я не мог дать кому-то его убить. И тем более — утилизировать. Утилизируют что-то очень логичное и правильное. Чувак этих унылых свойств никогда не имел, за что я его и любил, а обои и туалетная бумага — нет. Кот должен уйти так же сумасшедше и странно, как жил. А я должен был помочь ему в этом. Как в руку помирающего обмухоморенного берсерка вкладывали меч для разового посещения Вальхаллы, так и я должен был вручить в лапу коту билет туда, где ему будет вечно хорошо. Мне нужна была радуга. Я никогда не верил, что радуга объясняется лишь научно. Она слишком красива, чтобы быть кем-то разгаданной. И она слишком ярка, чтобы подчиняться бесцветным законам оптики. В ней должно быть что-то ещё. Что-то совершенно безумное и антинаучное. Например, что радуга — это мост, по которому кошки уходят туда, куда им вечно комфортно и сытно. Восхитительно антинаучная теория. Как раз для радуги. И для кошек. На зов мобильного приложения такси примчался Михалёв Сергей Олегович с тремя положительными отзывами. Я забрался на заднее сидение. — Куда? — палец опытного Михалёва завис над поисковиком навигатора. — К радуге. — Это кинотеатр какой-то? — Нет, просто радуга. Такая красивая и яркая штука. — У тебя деньги-то есть? — Михалёвский палец сполз с навигатора и нырнул куда-то за пазуху. — Да. Вот они, смотрите. Настоящие деньги. Вид денег подействовал на Михалёва успокаивающе, но ни одну из своих заготовленных историй он так и не рассказал. Я погуглил погоду и обнаружил дождь в районе Дедовска. Мы молча ехали всю дорогу, а Чувак спал на моих коленях, ухватившись лапами за руку, чтобы никуда не убежал. Московские спальные районы плавно перетекли в вавилонские гипермаркеты и подмосковные недострои, в недобитые городом трухлявые посёлки с баннерами «Продаётся» на покосившихся заборах. Наконец, цепляясь набухшим брюхом за верхушки сосен, выползла на свет сизая туча. Лес кончился, и далеко в поле, в стороне от пыхтящей трассы, я увидел цветастую подкову радуги. — Подождёте меня? Я быстро. — Лады. Оставив Михалёва в размышлениях, как бы отметить доставку пассажира «к радуге», я с Чуваком на руках направился к радужному подножию, шурша по траве бахилами, которые так и не снял после звериной больницы. Он что-то почувствовал. Поднял голову, принюхался, впервые за несколько месяцев проявил интерес. Чем ближе мы подходили, тем сильнее он вытягивал похудевшую шею. До радуги оставалось несколько метров, когда Чувак неожиданно ловко извернулся, вырвался из рук и из последних сил устремился к «мосту». Я еле за ним поспевал. Почти одновременно мы шагнули в радугу. Стало очень тихо. Я никогда не видел таких цветов и оттенков. Я мог их даже потрогать — жёлтый был мягок как деревенская подушка, а из пружинистого фиолетового можно было строгать силовичьи дубинки. Мы с котом будто очутились внутри огромного, медленно поворачивающегося калейдоскопа, за цветными стёклами которого неслышно неслись вдали грязные фуры. Разноцветный туннель тянулся высоко вверх, испещренный миллионами еле заметных кошачьих следов. А еще немного пахло кошачьим туалетом и… лекарствами. Сверху послышалось шарканье тапок Кошачьего Бога. — А кто это у нас тут? Кис-кис-кис… — прошамкал Бог и явился пред нами в виде древней благообразной старухи в чепчике и засаленном халате поверх ночной рубашки. — Э-э-э-э… Здрасьте, бабу… женщина. Бог не обращал на меня совершенно никакого внимания, беззубо улыбаясь Чуваку и елейно глядя на него из-под пуленепробиваемых очков. Чувак сел и в ответ уставился на неё. — Какой красивый котик! Иди ко мне, мой хороший! — сюсюкнул Бог и поманил Чувака высохшей ладонью. Чувак почесал ухо задней лапой и вновь принял позу сидя. — Иди, друг. Тебе пора. — сказал я, зачем-то придав словам дурацкой кинематографичной пафосности. Чувак посмотрел на меня и зевнул. — Сейчас, сейчаааааас… — заговорщицки просипел Бог и что-то вытащил из кармана. Через минуту к передним лапам кота на золотой нити спустился синий бантик. Зрачки кота расширились, немедленно переведя его в режим «Суперохотник». Бантик призывно задёргался и медленно пополз вверх. Чувак не двигался. — Слушай, ты идёшь или нет?! Опять эта дебильная игра в «пойду-не пойду»?! — разозлился я. Ненавижу долгие расставания, честно говоря. Если б была возможность, написал бы ему подло-трусливое смс «Прощай…» и сменил бы номер, как делал это обычно. — Кис-кис-кис, ну что же ты, котик? — зазывал Бог, прокашлявшись. Чувак посмотрел на удаляющийся бант. Потом на меня. Встал. Зевнул. И вышел из радуги. Которая медленно растворилась в воздухе. Я взял Чувака на руки и поплёлся к курящему у капота таксисту. По дороге заметил, что шерсть Чувака вроде как заблестела. Но может быть это от солнца, подумал я тогда. В полном молчании мы подъехали к Москве. Встав на задние лапы, Чувак с любопытством смотрел в окно и пару раз мяукнул на пролетавших ворон. — Мой тоже не пошёл, — вдруг нарушил молчание Михалёв. — Что? — Смотрел-смотрел на её бант и обратно в переноску забрался. — И... Вы его утилизи… усыпили? — Зачем? Во! — Михалёв просунул руку между сиденьями, демонстрируя свежие царапины. — Сегодня утром. Главное, рука под одеялом! Так нет! Залез и подрал, придурок! По «трёшке» или по городу рискнём, командир?.. Я не знаю, почему Чувак не пошёл по мосту. И что его вернуло. Это было против всех медицинских законов. Но жизнь слишком красива и ярка, чтобы подчиняться только науке. В ней точно есть что-то ещё. Что-то сумасшедшее и совершенно нелогичное. Как в радуге. Как в Чуваке. …Который живёт и здравствует до сих пор, и когда я пишу эти строки, онЙЦУКЫВДОИШТ 2353 Т ЦЖЛ085З97″”ВАЗЖЛ// — А ну брысь с клавиатуры, идиот! Обожаю это животное. Кирилл Ситников