Вези меня, ледянка, в детство, Где мне ещё не больно падать, Где «Чур» от всех напастей средство, Где каждая снежинка – радость… Где папа – молодой и сильный, Где плакать хочется без мамы, Где лес и розовый, и синий, А Дед Мороз такой румяный. Где ничего вкусней сосульки, Где сам себе игрушки клеишь, Где каша манная в кастрюльке, А апельсин, когда болеешь. Где горькая микстура в ложке, Где с пенкой молоко в стакане, Где в плед завернутая кошка, Где тетя Валя на экране. Где мандарины пахнут елкой, Где под столами новоселье, Где нос кусает шарфик колкий, Где угол – плата за веселье. Где кубики «Гематогенки» Ещё вкуснее шоколадки. Где вечно сбитые коленки. Где с промокашками тетрадки. Где счастье – если мама дома, Где горе – если спать ложиться, И ничего ценней альбома, И ничего страшнее «Мыться!» Где примерзают руки к санкам, И где еще не стыдно плакать… Вези меня вперед, ледянка! Ты знаешь, я умею падать! Любовь Сердечная

Приучая ребенка к книге, вы не просто учите его читать, но и делаете его будущую жизнь ярче, интереснее и богаче. Олег Рой

Впервые за двадцать лет замужества я летела в отпуск одна. Правда, всего на два дня, туда и обратно, на встречу выпускников. Муж отказался, мотивируя свой отказ тем, что эта часть жизни принадлежит только мне, и он не хотел бы мешать. Меня это устраивало, поскольку главной целью моей поездки была совсем другая встреча, и это действительно никого, кроме меня, не касалось. С одноклассниками я встретилась. Всё было хорошо. Как всегда на подобных встречах – сначала выкладываем личные достижения как свидетельство не зря прожитых лет, а после нескольких тостов, уже расслабившись, начинаем жаловаться на жизнь. Улучшив момент, я улизнула. Кому-то сказала, что скоро вернусь. Кому-то уже ничего не нужно было говорить. Танюша, – в старших классах мы дружили, – подвезла меня прямо к воротам кладбища. Куда идти я не знала и двинулась наугад. Больше часа, прижимая к груди букет белых роз для моей бабушки, я перепрыгивала через чужие могилы, но найти ее имя не могла. Было душно. Хотелось пить и выть. До самолета оставалось три часа. Как же я ее найду?! Расплакавшись от досады и отчаяния, я начала кричать и звать ее, как в детстве: «Бабуленька-Буленька! Где же ты?» – Как ее зовут? Как фамилия? – неожиданно раздался рядом хриплый мужской голос. От испуга я выронила цветы. – Да не бойся, я не призрак, работаю тут, – ответила мне на незаданный вопрос лохматая голова у свежевыкопанной могилы поблизости. Через пару секунд я почувствовала запах перегара, – возле меня стоял мужик с лопатой. – Рахель…Фельдман Рахель. Моя бабушка. Я давно уехала и ни разу не была на ее могиле. – Идем, – скомандовал мужик и зашагал в противоположную моим поискам сторону. Через минут 10-15 на блестящей мраморной плите я прочитала: «Фельдман Рахель Мойшевна». – А как вы знаете, кто где захоронен? – не удержалась я от вопроса. – Так вот же, – ткнул мужик пальцем в бабушкин памятник, – не у каждого на могиле такое увидишь. Я прочитала: «Оставляю рецепт воздушных пирожков для моих внуков и для всех-всех. Наслаждайтесь! Любите друг друга. Бабушка Рахель». Сердце мое колотилось, я узнала бабушкин почерк. А ниже был тот самый рецепт, который когда-то передала мне моя мама. Я без сил опустилась на покосившуюся скамейку. – Твоя бабуля у нас тут звезда, – затягиваясь со смаком папироской, говорил мужик, – ее все знают. Видимо, веселая была. Это ж надо такое придумать! – и он подмигнул мне опухшим глазом. – Пирожки, между прочим, вкуснейшие, особенно если на закуску. Я достала из кошелька несколько купюр и протянула ему: – Простите, мне бы хотелось побыть одной, – попросила я его. Мне так много нужно было сказать моей бабушке. Убедившись, что мужик ушел, я расстелила плащ и легла на горячую плиту, обхватив ее руками, даже не удивившись этому своему порыву. «Бабуленька, – начала я почти шепотом, – я в Израиле, как ты хотела. У меня семья. Муж, две прекрасные дочери – твои правнучки. Работаю медсестрой. Работа тяжелая, но престижная. Квартира у нас хорошая. По миру поездили. Всё вроде бы нормально, а радости в душе давно нет. Муж сам по себе, я сама по себе. Не знаю, зачем живу, для чего? Для кого?» Мягкий порыв ветра обдал меня неожиданной свежестью. Я прислушалась. И в детстве склоняющийся к вечеру летний день звучал таким же стрекотанием кузнечиков, шелестом листвы и шорохом травы. «Бабуличка-Буличка, я так скучаю за тобой! – плакала я, не вытирая слез. – Нигде и никогда мне не было так хорошо, как с тобой». Я закрыла глаза. Бабушка, как всегда спокойно, без суеты, накрыла на стол – на случай, если кто-то зайдет: миска воздушных пирожков, гречневая каша, малосольные огурцы. Теплые бабушкины руки гладили меня по голове. «Доця, – неторопливо говорила мне бабушка, – ты не ищи, что кто-то сделает тебя счастливой. Не беги за разными цацками. В тебе есть пока только капелька любви, потому и тоскуешь. Думаешь, что если отдашь эту капельку, – себе не останется. А оно наоборот: когда отдаешь людям любовь, она в тебе прибывает». – Ты че тут? Уснула? – я вздрогнула, возвращаясь из детства. Рядом стоял тот же мужик с лопатой. – Я тебе пирожков принес, жена как раз сегодня напекла. И квас вот – наш, домашний. Это было кстати. Я почувствовала, что была голодна. Поблагодарив, взяла пирожки и автоматически взглянула на часы. До самолета оставалось меньше часа. Ну, всё! Не успею… – Как можно заказать такси? Здесь такси вообще существует? – в панике я не знала, куда бежать и что делать. – Идем, – мужик крепко взял меня за руку, и уже через десять минут я сидела в такси, которое мчалось в аэропорт. И вдруг всё внутри меня похолодело от мысли, что сумочка с документами, билетом и деньгами осталась на той самой скамейке, возле бабушки. – Поворачивайте обратно, умоляю! – закричала я водителю. Он крепко выругался, развернул машину и резко затормозил. На дороге стоял тот же мужик с кладбища: – Держи свою сумку, дуреха, – еле выговорил он, запыхавшись. Рядом на дороге валялся старенький велосипед. Я обняла его, как родного, и достала из кошелька стодолларовую купюру. – Не, я не из-за денег, я для бабушки. Сам часто захожу к ней. Посижу, поговорю – и на сердце теплеет, даже пить не тянет. Когда, уже сидя в самолете, я пришла в себя, то почувствовала такую благодарность и к мужику этому, с которым свела меня бабушка. И к таксисту, который не задавал мне лишних вопросов, пока я плакала по дороге в аэропорт на заднем сиденье. И к тем незнакомым людям, которые списывают с памятника бабушкин рецепт воздушных пирогов, чтобы радовать близких. И к мужу, который, как ни старался, всё никак не мог угодить мне в последнее время. И к дочерям, которые, видите ли, не всегда прислушивались к моим советам. Дорогие мои, любимые! Наставила меня на путь истинный моя мудрая бабушка Рахель. Напомнила, что никто не сделает меня счастливой, если я сама не стану источником радости, уверенности, тепла и энергии для других. Я открыла в телефоне фотографию бабушкиного рецепта и неожиданно для себя рассмеялась в голос. Пришлось объяснять удивленной женщине в соседнем кресле причину cвоей радости. Она тут же попросила переслать ей на телефон рецепт пирожков и рассказала о нем подруге, с которой возвращалась из отпуска. Так и пошла моя история гулять по самолету. Мы смеялись вместе и знакомились, и рассказывали о своих бабушках и историях из детства. После приземления из самолета выходили уже не чужие друг другу люди. Когда я приехала, моих не было дома: дочери в школе, муж на работе. Я приняла душ и пошла ставить тесто на пирожки. Элеонора Гейхман

Вместо тысячи клубов.

если б знал, что тебя не увижу, я бы крепче тебя держал, не пустил бы гулять по Парижу и тем более — на вокзал.

Oбязательно надо оставлять хоть один день для себя. Вставать, когда хочется. Не спеша пить душистый мятный чай или ароматный кофе. Не спеша гулять. Пyтать следы среди любимых улиц родного города. А может весь день провести дома, в мягкой любимой пижаме, перелистывая страницы любимой книги. Заняться, наконец, тем, о чём давно мечтала. Взять в руки фотоаппарат, а может кисти и краски. Испечь пирог по новому рецепту. Выучить первые слова на французском. Просто прожить день той жизнью о которой мечтаешь. Просто быть собой. Просто быть счастливой.

я люблю тебя даже если мы в разных городах растворяемся в уйме дел, даже если весь мир утопает в осени, тьме и смоге, дело в том, что миллионы других людей, мне тебя никогда заменить не смогут. я люблю тебя даже если ты зол, разбит, невесел, даже если ты хмуришься недовольно-строго, ты меня изощрённо злишь, и наверное, даже бесишь, только я не хочу целовать никого другого. я люблю тебя даже если я вымотана и мой голос сел. даже когда ты несёшь несусветную чушь и бредни, мне так страшно терять тебя насовсем, обнимать каждый раз тебя как в последний. я люблю тебя несмотря на километры, разделяющих нас людей, работу, дела, обстоятельства, уйму лютой жести, даже если завтра будет ещё один чертовый день, в котором мы снова с тобой не проснемся вместе. я люблю тебя без всяких «а вдруг», «почему», «зачем», я хочу лишь тебя целовать в молочно-белые лопатки. мне бы просто сейчас уснуть на твоём плече. ведь пока ты со мной, значит, все в порядке. я люблю тебя даже если завтра война/ дефолт/ на планету нашлют проклятье, замигают датчики, случится системный сбой, самое теплое место в мире — это твои объятия, самая лучшая осень — та, которая с тобой. я люблю тебя каждой клеткой и сантиметром кожи, без выходных, перерывов, утром/днём/холодным осенним вечером. я люблю тебя, так нелепо люблю тебя, и, похоже это уже не лечится. Аня Захарова

Пусть то, что сегодня было мечтой, завтра станет частью жизни. Джим Керри

И пусть настигнет всех удача... Раскрасив золотом холсты, Картины осени рисуя, Лишь только временем рискуя, Судьба направит нам лучи. Лучи, мы назовём мечтами. И звёзды тая при луне Вмиг рассыпаются во сне, Ей оду голося стихами! Той замечательной любви, Хозяйке жизни не иначе. И пусть настигнет всех удача В сакральном таинстве пути! Виктор Богатов. 2019 год. #Стих_от_подписчика_КиЧ

— Мда. Лeчение не пoмогло, — знaкомый ветеринap (не пoмню, кaк зовyт) отлoжил cнимки, yдирая глaзами от мoего взглядa. — Совсем? — задал я самый глупый вопрос в мире. Вероятно, я был далеко не первым вопрошающим что-то подобное — ветеринар пропустил вопрос мимо волосатых ушей. — День. Максимум сутки, — продолжил он, зная весь последующий список кошатника, и, жалостливо погладив Чувака по тусклой шерсти, отчего тот вяло вильнул хвостом, добавил. — Рекомендую усыпить. За небольшую денюжку можем утилизировать. Там у нас на ресепшене прейскурант, гляньте… Вы слышите меня? — Что? Да. Да. Я подумаю. Спасибо. Я осторожно приподнял Чувака со стола, положил в переноску и побрёл на выход, пропустив залетевшую в кабинет огромную собаку, тянувшую за собой на поводке болтающуюся на сквозняке девицу. Выйдя на крыльцо ветклиники, я опустился на ступеньки, достал Чувака из переноски и положил на колени. Я не мог его убить. Я не мог дать кому-то его убить. И тем более — утилизировать. Утилизируют что-то очень логичное и правильное. Чувак этих унылых свойств никогда не имел, за что я его и любил, а обои и туалетная бумага — нет. Кот должен уйти так же сумасшедше и странно, как жил. А я должен был помочь ему в этом. Как в руку помирающего обмухоморенного берсерка вкладывали меч для разового посещения Вальхаллы, так и я должен был вручить в лапу коту билет туда, где ему будет вечно хорошо. Мне нужна была радуга. Я никогда не верил, что радуга объясняется лишь научно. Она слишком красива, чтобы быть кем-то разгаданной. И она слишком ярка, чтобы подчиняться бесцветным законам оптики. В ней должно быть что-то ещё. Что-то совершенно безумное и антинаучное. Например, что радуга — это мост, по которому кошки уходят туда, куда им вечно комфортно и сытно. Восхитительно антинаучная теория. Как раз для радуги. И для кошек. На зов мобильного приложения такси примчался Михалёв Сергей Олегович с тремя положительными отзывами. Я забрался на заднее сидение. — Куда? — палец опытного Михалёва завис над поисковиком навигатора. — К радуге. — Это кинотеатр какой-то? — Нет, просто радуга. Такая красивая и яркая штука. — У тебя деньги-то есть? — Михалёвский палец сполз с навигатора и нырнул куда-то за пазуху. — Да. Вот они, смотрите. Настоящие деньги. Вид денег подействовал на Михалёва успокаивающе, но ни одну из своих заготовленных историй он так и не рассказал. Я погуглил погоду и обнаружил дождь в районе Дедовска. Мы молча ехали всю дорогу, а Чувак спал на моих коленях, ухватившись лапами за руку, чтобы никуда не убежал. Московские спальные районы плавно перетекли в вавилонские гипермаркеты и подмосковные недострои, в недобитые городом трухлявые посёлки с баннерами «Продаётся» на покосившихся заборах. Наконец, цепляясь набухшим брюхом за верхушки сосен, выползла на свет сизая туча. Лес кончился, и далеко в поле, в стороне от пыхтящей трассы, я увидел цветастую подкову радуги. — Подождёте меня? Я быстро. — Лады. Оставив Михалёва в размышлениях, как бы отметить доставку пассажира «к радуге», я с Чуваком на руках направился к радужному подножию, шурша по траве бахилами, которые так и не снял после звериной больницы. Он что-то почувствовал. Поднял голову, принюхался, впервые за несколько месяцев проявил интерес. Чем ближе мы подходили, тем сильнее он вытягивал похудевшую шею. До радуги оставалось несколько метров, когда Чувак неожиданно ловко извернулся, вырвался из рук и из последних сил устремился к «мосту». Я еле за ним поспевал. Почти одновременно мы шагнули в радугу. Стало очень тихо. Я никогда не видел таких цветов и оттенков. Я мог их даже потрогать — жёлтый был мягок как деревенская подушка, а из пружинистого фиолетового можно было строгать силовичьи дубинки. Мы с котом будто очутились внутри огромного, медленно поворачивающегося калейдоскопа, за цветными стёклами которого неслышно неслись вдали грязные фуры. Разноцветный туннель тянулся высоко вверх, испещренный миллионами еле заметных кошачьих следов. А еще немного пахло кошачьим туалетом и… лекарствами. Сверху послышалось шарканье тапок Кошачьего Бога. — А кто это у нас тут? Кис-кис-кис… — прошамкал Бог и явился пред нами в виде древней благообразной старухи в чепчике и засаленном халате поверх ночной рубашки. — Э-э-э-э… Здрасьте, бабу… женщина. Бог не обращал на меня совершенно никакого внимания, беззубо улыбаясь Чуваку и елейно глядя на него из-под пуленепробиваемых очков. Чувак сел и в ответ уставился на неё. — Какой красивый котик! Иди ко мне, мой хороший! — сюсюкнул Бог и поманил Чувака высохшей ладонью. Чувак почесал ухо задней лапой и вновь принял позу сидя. — Иди, друг. Тебе пора. — сказал я, зачем-то придав словам дурацкой кинематографичной пафосности. Чувак посмотрел на меня и зевнул. — Сейчас, сейчаааааас… — заговорщицки просипел Бог и что-то вытащил из кармана. Через минуту к передним лапам кота на золотой нити спустился синий бантик. Зрачки кота расширились, немедленно переведя его в режим «Суперохотник». Бантик призывно задёргался и медленно пополз вверх. Чувак не двигался. — Слушай, ты идёшь или нет?! Опять эта дебильная игра в «пойду-не пойду»?! — разозлился я. Ненавижу долгие расставания, честно говоря. Если б была возможность, написал бы ему подло-трусливое смс «Прощай…» и сменил бы номер, как делал это обычно. — Кис-кис-кис, ну что же ты, котик? — зазывал Бог, прокашлявшись. Чувак посмотрел на удаляющийся бант. Потом на меня. Встал. Зевнул. И вышел из радуги. Которая медленно растворилась в воздухе. Я взял Чувака на руки и поплёлся к курящему у капота таксисту. По дороге заметил, что шерсть Чувака вроде как заблестела. Но может быть это от солнца, подумал я тогда. В полном молчании мы подъехали к Москве. Встав на задние лапы, Чувак с любопытством смотрел в окно и пару раз мяукнул на пролетавших ворон. — Мой тоже не пошёл, — вдруг нарушил молчание Михалёв. — Что? — Смотрел-смотрел на её бант и обратно в переноску забрался. — И... Вы его утилизи… усыпили? — Зачем? Во! — Михалёв просунул руку между сиденьями, демонстрируя свежие царапины. — Сегодня утром. Главное, рука под одеялом! Так нет! Залез и подрал, придурок! По «трёшке» или по городу рискнём, командир?.. Я не знаю, почему Чувак не пошёл по мосту. И что его вернуло. Это было против всех медицинских законов. Но жизнь слишком красива и ярка, чтобы подчиняться только науке. В ней точно есть что-то ещё. Что-то сумасшедшее и совершенно нелогичное. Как в радуге. Как в Чуваке. …Который живёт и здравствует до сих пор, и когда я пишу эти строки, онЙЦУКЫВДОИШТ 2353 Т ЦЖЛ085З97″”ВАЗЖЛ// — А ну брысь с клавиатуры, идиот! Обожаю это животное. Кирилл Ситников