...Они зажили втроем. Иван, хоть и был непутевым, как считала Анна, но все же по хозяйственной части со своими обязанностями управлялся – мог и крышу подлатать, и тяжелые доски перетащить, и дров нарубить, и вообще следил за порядком. Без мужской руки дом потихоньку приходил в упадок – хотя Анна и Оля старались изо всех сил. С Васи-то что взять – кроха совсем, пять с лишним лет. Но Оля, хоть и умелая, но тоже еще дитя малое, а Анна беременная.
Она уезжала теперь недалеко и ненадолго, попросила, чтобы в дальние командировки ее не отправляли – все же на сердце неспокойно: двоих маленьких детей без присмотра надолго оставлять.
Вася и хотел было поговорить с матерью о сестре – да понимал, ей сейчас не до того.
А Оля превратилась в настоящую тень Анны – когда мать была дома, она ходила за ней следом, словно боялась, что та вдруг исчезнет или убежит куда-нибудь. Та с недоумением то и дело замечала взгляд дочери – задумчивый и как будто жалеющий ее. Сначала она только диву давалась, но постепенно это стало ее раздражать, женщина начала покрикивать на Олю.
– Чего вылупилась? Дел нет? Иди корову подои, кричит уже второй час, – вскидывалась она на девочку.
Дочь тут же безропотно бросалась исполнять приказание и на время исчезала, но уже скоро Анна опять ловила на себе мягкий свет ее неожиданно взрослых и, казалось, все понимающих глаз.
Вася переменился не меньше сестры, только в худшую сторону – принялся хулиганить и совсем отбился от рук, доставляя Оле дополнительные заботы. В отсутствие отца он как будто решил, что теперь стал главным мужчиной в семье и может не слушаться женщин.
От отупляющей работы по дому Анна становилась все более раздражительной, ни один вечер не обходился без тычка или затрещины, доставалось и дочери и сыну. Она всегда находила к чему прицепиться и по поводу чего выразить свое неудовольствие. Дети словно постоянно напоминали ей об Иване, и напоминание это было болезненным.
От внимания матери не ускользнул и тот факт, что про Олю ходят какие-то странные слухи.
– Ты хоть знаешь, что люди про тебя болтают? – как-то, моя посуду, спросила она у дочери.
– Про многих всякое болтают, – уклончиво ответила Оля. Она помогала матери – вытирала полотенцем тарелки и ложки.
– Да нет, такое, как про тебя, ни про кого больше не болтают, – возразила Анна, пристально оглядывая девочку. – Что там было, на поляне, а? Мне-то расскажи.
– Так все и было, как говорят.
– Не ври, – закричала вдруг Анна и, не сдержавшись, наотмашь ударила дочь по лицу. – Врешь, чертовка, изобью, выгоню. Ведьма ты, что ли? Говори, что было?
– Ничего, мамочка, – Оля отскочила от матери и начала всхлипывать, – лосенок просто встал и убежал. Я очень хотела, чтобы он выздоровел. Но я не знаю, почему так произошло...
Анна в досаде швырнула тарелку на стол и вышла из кухни.
Настало первое ноября. Оля потом часто вспоминала этот день и неприятно поражалась – почему тогда с утра ничего не подсказало ей, что день этот несет большие неприятности, отголоски которых будут эхом доноситься сквозь годы и необратимо, хоть и незаметно, поменяют жизнь ее и всей их семьи. Все события в жизни связаны невидимыми нитями, и нити эти подчас прочнее канатов. Не разорвать их никакой силой.
Анна в этот день затеяла стирку – на реку из-за холодов ходить уже было нельзя, поэтому она нагрела воды, налила ее в корыто и принялась за дело во дворе. Мало-помалу она увлеклась работой, разогрелась и не сразу заметила, как возле калитки остановился высокий плотный мужчина с рюкзаком за плечами, одетый по-городскому. Он долго наблюдал за женщиной, чему-то молодцевато усмехаясь в усы. Наконец, она почувствовала на себе его прямой нескромный взгляд, обернулась, открыла, было, рот, чтобы дать отпор охальнику, как вдруг узнала его.
– Ты? – Анна выронила узел мокрого белья, которое собиралась развесить на веревке, и оно упало в грязь. И непонятно было в этот момент, чего на ее лице больше – тоски или радости...
– Ну, я. Не узнаешь? – пошутил мужчина.
– Да как же не узнать...
– Ты чего такая, сама не своя? – усмехаясь, он неловко отворил калитку и вошел.
– Разыскал, – охнула женщина, еще не до конца веря своим глазам.
– Разыскал, – подтвердил мужчина, широко улыбаясь и по-хозяйски осматривая двор и хату. – Или не рада, что ли, в конце концов?
– Да ты что, рада я тебе, Витенька, рада, – ошалело ответила Анна, как-то криво улыбнулась и всплеснула руками, – я все не могу понять, не привиделось ли мне, не сон ли это...
Усатый Витенька раскрыл широкие объятья и привлек к себе женщину, потом чуть отстранился, цепким взглядом оглядел фигуру Анны и сразу приметил округлившийся живот.
– На сносях?
Анна опустила глаза и кивнула.
– Мое дите? Ну, пойдем в хату, поговорим.
В доме гость сразу заполнил все пространство – голосом, руками, телом и размашистыми движениями, комната сразу как будто стала меньше. Он много говорил и много ел. Казалось, он находился везде одновременно, от него нельзя было укрыться ни в одном уголке сразу ставшего тесным дома. Даже выгоревший, видавший виды вещмешок, который он поставил у ног, издавал резкий неприятный запах.
– Это солярка, – нравоучительно пояснил он Васе, с любопытством приглядывавшемуся к гостю и его поклаже. – Я же говорил, что приеду. Разыщу тебя и приеду. Чего тебе, думаю, с твоим пьяницей вековать? А тут, оказывается, он и бросил тебя, кстати.
Анну едва заметно передернуло от этих слов, но она ничего не ответила.
– Теперь вместе жить будем. Я взял отпуск надолго, – уверенно продолжал Виктор.
Оля стояла у окна и, теребя занавеску, исподлобья наблюдала за гостем.
Анна хлопотала, накрывала на стол и беспрестанно кивала. Видно было, что она робеет перед Виктором и чувствует себя не в своей тарелке.
– Давай теперь с детьми твоими познакомимся. Пускай подойдут поближе...
Анна махнула Оле и Васе рукой, и они нехотя подошли.
– Ну, что, дармоеды? – Виктор цепко оглядывал ребят, жавшихся к подолу матери.
– Идите, здоровайтесь, – она вытолкнула их вперед, – это дядя Виктор, он теперь будет жить с нами. Заместо папки, – желчно добавила она.
– Не хочу его заместо папки! – закричала Оля и шагнула назад.
– А ну-ка рот закрой, молокососка! – прикрикнула на дочь Анна. Оля упрямо взглянула на мать и вдруг столкнула тарелку с супом, из которой ел гость, на пол. Кусочки картошки и лука разлетелись по полу, некоторые оказались у Виктора на лице и одежде.
Вася заплакал, непонимающе переводя взгляд с сестры на мать, сердцем чувствуя беду.
– Так, – тяжело произнес Виктор, – разбаловала ты их. Ну, ничего, я тут порядок наведу.
И, медленно отряхнувшись и очистив рубаху, вышел из избы. Анна с воплями бросилась вслед за ним, успев бросить на дочь взгляд, который не предвещал той ничего хорошего.
Вечером Анна отхлестала дочь по щекам, приговаривая:
– Ишь, разошлась! Да кто ты такая? Это мой дом, приведу, кого хочу, тебя не спрошу. А не нравится, вали-ка к своему бате. Виктор ничем не хуже Ивана, а может, еще лучше. Будешь с ним жить и папкой называть, поняла?
Оля во время экзекуции не проронила ни слова, только изредка смахивала злые слезы. Анна поразилась строптивости такой обычно покладистой дочери, не перечившей ей ни в чем. «Ну, ничего, видать хорошо, что Виктор вовремя появился. Он ей рога-то пообломает. Все же в доме нужен мужчина, чтобы с детьми управляться, а то распустились. Будет их в кулаке держать, ничего...»
Слухи прокатились по деревне быстро, дошли они и до Ивана – он в ту неделю запил совсем по-черному и целыми днями не вставал с кровати.
Для Оли с Васей наступили тяжкие времена. Над ними словно заволокло некогда светлое небо, и настал вечный сумрак...
© Олег Рой "Тайна" (отрывок из романа)