Нас учили, что уважение нужно заслужить. Что это не базовый навык общения, а переходящая константа, в которой нет стабильности. С возрастом понимаешь, какая это глупость. Уважение должно быть изначальным стилем коммуникации. И совершенно неважно, какое место твой собеседник занимает на социальной лестнице, сколько вы знакомы и насколько близки. Человек может заслужить ваше неуважение своими поступками и отношением. Это будет его выбор, не ваш. Ваш выбор – это ровное и почтительное отношение к любому собеседнику изначально. Ваш Олег Рой

Олег Рой. ?Человек за шкафом (отрывок) ...Таня была родом из печально знаменитого города Сталинграда, который в то время, когда она родилась, еще назывался Царицыном. Родители ее были, как говорили в то время, служащими, интеллигенцией: папа – инженер, мама – учительница. Жили Ильины скромно, может быть, даже еще скромнее, чем большинство их соотечественников, потому что значительная часть зарплаты тратилась не на вещи и еду, а прежде всего на пищу духовную – книги, театр, концерты, на которые единственную дочку водили уже с четырех лет. Таня с детства очень любила музыку и мечтала о собственном пианино. И родители вскоре осуществили ее мечту – с большим трудом, экономя на всем, на чем только можно было сэкономить, они купили ей по случаю старенькое пианино. Корпус местами потрескался, не все клавиши производили точные звуки – инструмент не строил, и это очень огорчало и Таню, и ее родителей. Пробовали пригласить настройщика, но тот только руками развел – дерево отсырело, потом усохло, фортепиано пережило несколько переездов, в общем, пациент был скорее мертв, чем жив. Но выбирать не приходилось, Таня занималась на таком инструменте, какой у нее был. Довольно скоро родители поняли, что их музыкальных знаний, полученных в собственных семьях и в гимназии, явно не хватает. Танечка подавала большие надежды, и ей необходима была более серьезная подготовка. Девочке нашли учительницу – пожилую даму-пианистку. Когда-то она была музыкантом, выступала сама и аккомпанировала популярным исполнителям, но вскоре после революции ее мужа, эстрадного артиста, любимца публики, «из дворян», как выражались в те времена, обвинили в контрреволюционной деятельности и расстреляли. С тех пор Маргарита Васильевна на службу уже устроиться не могла – не позволяло слабое здоровье. Приходилось перебиваться уроками, и, чтобы хоть как-то прокормиться, Маргарита Васильевна бралась преподавать музыку любым ученикам, даже самым бесталанным, а плату согласна была брать не только деньгами, но и продуктами. Время тогда было тяжелое, голодное, не хватало даже самого необходимого. Учительницу и ученицу в буквальном смысле послала друг другу судьба, и неизвестно, кому из них повезло больше. Маргарита Васильевна часто повторяла, что на уроках с Танечкой отдыхает душой – такая она способная, прилежная и старательная ученица. Для пожилой женщины музыка была единственной отрадой, смыслом жизни. Маргарита Васильевна рассказывала, что еще ее дед с раннего детства страстно увлекался музыкой. Дворовым мальчишкой, лет двух-трех, как услышит, что в господском доме на фортепиано заиграли, так встанет под окном и стоит как вкопанный, за уши не оттащишь. Его уж и били, и за вихры тягали – ничего не помогало. Потом одна из барышень заметила его и стала учить музыке. Он взялся за учебу с огромным рвением, но барышня вскоре вышла замуж, и учение прервалось. До старости дед виртуозно играл на балалайке и, умирая, наказал сыновьям, что если кто-то из внуков проявит любовь к музыке, то костьми лечь, но выучить его этой премудрости. Что касается Тани, то и ей музыка была настолько в радость, что ради нее она была готова отказаться от всего – и от игр, и от прогулок, и от общения с подружками. Таня сама каждый день, без всяких напоминаний, садилась за пианино и по нескольку часов занималась, не жалея сил, играла гаммы, этюды и упражнения. «Что, опять рояль насилуешь?» – ласково подтрунивал над ней отец. Конечно же, родители гордились дочерью и мечтали, что их Танечка станет настоящим музыкантом. Когда она поступила в Саратовскую консерваторию, радости в семье не было предела. Училась Татьяна отлично, педагоги ее хвалили. Но после окончания консерватории, когда Таня вернулась в родной город, вдруг выяснилось, что работать ей негде – свободных вакансий в городском театре и филармонии не нашлось. И она с большим трудом устроилась на полставки работать в недавно открывшуюся музыкальную школу. Конечно, это было совсем не то, о чем грезила Татьяна... Но выбирать, увы, не приходилось. Днем она занималась с учениками, а по вечерам и в выходные подрабатывала тем, что играла на утренниках в детских садах, на концертах в школах и на танцах в клубах. Таня уверяла себя и родителей, что все это ненадолго, но шло время, а ничего не менялось. Ни на работе, ни в личной жизни. Хотя Татьяна Ильина была привлекательной девушкой, создать семью ей не удавалось довольно долго. Быть может, потому, что просто негде было познакомиться со своим суженым – ведь на всех вечерах, когда другие девушки танцевали с будущими женихами, Таня сидела за инструментом и играла вальсы и фокстроты. Однако, как говорится, судьба – она и на печке найдет, не только за фортепиано. Однажды на вечере в клубе во время перерыва к ней подошел высокий молодой мужчина с лычками старшего лейтенанта и спросил, можно ли будет пригласить ее на следующий танец. – Если я пойду танцевать, весь зал останется без музыки, – улыбнулась пианистка. Но военный был настойчив: – Тогда разрешите проводить вас домой после танцев, – серьезно попросил он. Татьяна пригляделась к старшему лейтенанту. Уже не мальчик, на вид лет тридцать пять как минимум. Статный, плечистый, лицо чисто русское, приятное, открытое, располагающее к себе. – Хорошо, – согласилась пианистка. Весь вечер она нет-нет да поглядывала краем глаза – где-то там этот старший лейтенант? И с удовольствием отмечала, что он ни с кем не танцует, только разговаривает с друзьями да тоже постоянно смотрит в ее сторону. Давно уже Татьяна не играла так хорошо и с таким удовольствием, как в тот вечер... Однако при этом ей впервые за долгое время хотелось, чтобы танцы поскорее закончились. И, похоже, военный чувствовал то же самое. Едва Таня доиграла последний вальс, он подошел к ней и спросил, не передумала ли она. В его голосе чувствовалось волнение, и Татьяне это было очень приятно. В гардеробе он помог ей одеться, ловко подав пальто. – О, да вы галантный кавалер! – улыбнулась девушка, отчего ее спутник смутился и сказал, что дело совсем не в этом, просто им в военном училище преподавали основы этикета. – Извините, что до сих пор не представился, – проговорил спутник, чтобы замять возникшую неловкость. – Степан Назаров, старший лейтенант. – Очень приятно. Татьяна Ильина. – Она протянула ему тонкую руку с длинными пальцами, и Степан осторожно пожал ее своей широкой сильной ладонью. Был чудесный зимний вечер, и молодые люди решили пройтись пешком, поскольку до Таниного дома было не слишком далеко, минут сорок неторопливого хода. По дороге Степан немного рассказал о себе. Он был родом из Сибири, вырос в крестьянской семье, с детства мечтал о военной карьере и шестнадцатилетним мальчишкой сбежал на фронт – воевать с белыми. После Гражданской войны поступил в военное училище, успешно его окончил и с тех пор колесит по всей стране, поскольку его часть постоянно перебрасывают с одного места на другое. Степан почти сразу признался Тане, что был женат – на своей односельчанке, которую любил еще в ранней юности. Однако брак продлился недолго, красавица Нюра не выдержала тягот жизни боевой подруги и постоянных разъездов. Она сбежала от мужа, вернулась в родное село, вышла замуж, родила детей. А Назаров с тех пор так и жил бобылем, хотя ему уже пошел тридцать седьмой год. Степан проводил Таню до ворот – Ильины жили в частном секторе – и дождался, пока отец Татьяны откроет дверь. Пожав будущему тестю руку, Назаров произнес: «Я просто хотел убедиться, что с Таней будет все в порядке». От приглашения зайти выпить чаю или чего покрепче отказался – пора было возвращаться в казарму, завтра, как обычно, рано вставать. Однако ушел лишь после того, как договорился о следующей встрече с Татьяной. Впоследствии Степан уверял, что решил жениться на Тане сразу, едва ее увидел. Впрочем, возможно, оно действительно так и было. У Татьяны, казалось бы, имелось больше поводов для сомнений. Все-таки жених старше почти на одиннадцать лет и совсем не ее круга, как не уставала повторять двоюродная тетушка. А главное – офицер, что неизбежно означало для его супруги походную жизнь со всеми ее переездами, трудностями и лишениями. Но Татьяну, которая впервые в жизни полюбила по-настоящему, это не остановило. Они расписались, сыграли свадьбу, и когда через некоторое время военную часть, в которой состоял Назаров, перевели в Омск, Таня отправилась туда вместе с ним. – Декабристка, – заявила, поджав губы, двоюродная тетушка. – В Сибирь за мужем поехала... На новом месте Татьяна работы по специальности не нашла, да и не искала. Она решила записаться на курсы медсестер – по крайней мере, эта профессия будет востребована всегда и везде, где бы они со Степаном ни оказались. И вскоре выяснилось, что решение было принято очень вовремя. Едва Таня окончила курсы, как началась война. Назарова отправили на передовую, и Татьяна, которой была невыносима даже мысль о разлуке с мужем, не раздумывая, последовала за ним. Удивительно, как меняет людей война, и к женщинам это, наверное, относится вдвойне. Еще вчера Танечка Назарова, в девичестве Ильина, собирала цветы, играла Шуберта, зачитывалась стихами Тютчева, смущалась от неприличных слов и визжала при виде мыши – а сегодня она работает в полевом госпитале, где кровь и страдания, где оторванные руки и вспоротые животы. И ничего – выдержала, не сломалась. Привыкла и к раненым, и к их стонам, и к тому языку, которым чаще всего изъяснялись на фронте, и к спирту, которым военные медики снимали стресс. Татьяна не жаловалась на судьбу, понимая, что ей еще легче, чем другим. Она здесь, по крайней мере, рядом с мужем – куда его часть, туда и ее госпиталь. Всю войну супруги Назаровы прошли бок о бок, выжили и остались целы. Страшно было даже думать о том, насколько им повезло, насколько редко такое случалось – в стране, где не было семьи, которой не коснулось бы горе. У Степана из всей родни осталась только мать, оба брата и отец, записавшийся в добровольцы, несмотря на возраст, пали на фронте. У Татьяны погибла в Сталинграде вся семья: и мама, и папа, и двоюродная тетушка, та самая, все уверявшая, что Степан ее племяннице не пара. А сколько они потеряли фронтовых друзей! О некоторых, особенно близких, вспоминать было невыносимо – сознание отказывалась принимать потерю. Иногда супруги по нескольку раз за сутки прощались друг с другом, будто навсегда – знали, что каждая встреча может оказаться последней. Но каким-то чудом, видно, волей ангела-хранителя, они выживали даже в самых безнадежных ситуациях. И кроме дизентерии, подхваченной на украинских землях, когда отбивали у нацистов Киев, да легкого ранения Степана, никакого ущерба здоровью не получили. Вот только руки свои, прекрасные руки пианистки, Татьяне сохранить не удалось. От тяжелой работы медицинской сестры они огрубели, и в те редкие моменты, когда на глаза попадалось фортепьяно и Таня пробовала играть, она с ужасом замечала, что пальцы потеряли былую гибкость и уже не слушаются, не позволяют ей исполнять ту музыку, которую она когда-то так любила. Только несложные известные мелодии, популярные песни и вальсы вроде «Бьется в тесной печурке огонь» или «С берез, не слышен, невесом, слетает желтый лист» ей еще как-то давались. Всего лишь несколько нот, от которых у солдат на глаза наворачивались слезы, – а у нее появлялись слезы от того, что она понимала: на большее, к сожалению, уже не способна... А дальше опять был фронт, опять раненые... Опять сердце рвалось пополам, после того как ты видишь, как на твоих руках умирает в адских муках солдат, вынесенный тобой же из боя... И каждодневные сто грамм: вначале для храбрости, потом – чтобы спалось, потом – чтобы нервы не шалили, а потом – потому, что без этого уже не можешь... Но если от воспоминаний и снов нельзя было никуда деться, то от спиртного Татьяна решительно отказалась. Насмотрелась на тех, кто окончательно спился к концу войны, и не хотела для себя и своей семьи такой судьбы. Непросто было преодолеть тягу к «зеленому змию», но Таня нашла в себе мужество и справилась с уже начинавшейся зависимостью. После войны она на алкоголь уже смотреть не могла, даже по праздникам не позволяла налить себе ни рюмки. А Степан время от времени был вынужден выпивать с сотрудниками, но не увлекался, понимал, чем это чревато. В номенклатурных учреждениях пили всегда много, начальство это поощряло – так и инакомыслящих легче выявить (кто-то что-то да сболтнет спьяну), и компромат собирать на сотрудников, ухитрившихся под действием алкоголя совершить что-то аморальное или даже противозаконное. Потому Степан на коллективных попойках не усердствовал – ссылался на подорванное фронтом здоровье и с грустью наблюдал, как спиваются другие, те, кто не мог удержаться и проявить благоразумие. Но это было уже потом. А сначала новоселы потихоньку обживали роскошную квартиру. Впрочем, обживали – это сильно сказано, вещей у них было минимум. Разложили рядом прямо на полу два простых матраса, Татьяна застелила их чистыми простынями, бросила сверху две подушки, накрыла двумя шерстяными одеялами – вот и готова супружеская постель. Развязав походный мешок, она осторожно достала вещь, которую берегла всю войну: прекрасные бронзовые старинные часы – настольные, на гнутых ножках, увенчанные маленькой фигуркой амура. Эти часы Таня выменяла на все тот же спирт на барахолке под Варшавой, когда освобождали Польшу, и носила их с собой, мечтая, что когда-нибудь кончится война, у них со Степаном появится дом, и она поставит в нем эти самые часы. И вот долгожданный момент наступил. Таня оглянулась по сторонам, ища, куда бы пристроить часы в пустой комнате, шагнула сначала к пианино, потом передумала, водрузила символ своих мечтаний прямо на подоконник, развернула к себе задней стенкой, чтобы завести и установить стрелки. – Сколько сейчас времени? – спросила у мужа. Тот опустил взгляд на свои наручные командирские. – Ровно шесть. – Надо же, прямо как в кино, – улыбнулась Таня. – «В шесть часов вечера после войны»...

Каждый человек на свете желает быть услышанным. Мы добиваемся внимания: дети — от родителей, взрослые — друг от друга. Мы сближаемся с людьми, прислушиваемся к ним, проговариваем свои переживания не только словами, но и эмоциями, что скрыты за ними. И, по сути своей, стремимся к одному и тому же: душевному теплу и пониманию. Если два человека не слушают друг друга, если один не пытается понять тревоги второго — они не будут парой, пусть даже их объединяет общая постель, жилплощадь, бизнес или дети. Они навсегда останутся просто двумя разными людьми, их связь не окрепнет и не будет придавать сил, и однажды (скорее рано, чем поздно) они взглянут друг на другу и поймут, что им безразличен сидящий рядом человек. Потому важно говорить и уметь и, главное, хотеть выслушать. Нельзя ждать, что всё наладится словно по волшебству и каким-то образом вы поймёте друг друга телепатически, не произнося ни слова. Ваш Олег Рой

Сейчас модно быть минималистом, избавляться от вещей, ничего лишнего, освобождаем пространство. Наверное, это и правда полезно. Но… я не могу. Вот раковина, которую привезла мне из командировки к морю мама. Она ездила к далекому морю, холодному, северному, но все же это было море. Я прикладываю раковину к уху и слышу, как шумят льдины; на льдинах медведица поет медвежонку колыбельную. Как я могу отказаться от нее? Вот трамвайный билет, старый, потертый, едва различимы цифры. Мы ехали в ночном вагоне, и самая лучшая на свете девушка согласилась стать моей женой. Ее волосы пахли снегом, хотя снаружи бушевал июнь. Как я могу уничтожить его? Вот любимая куртка. Не счесть, сколько удачных деловых встреч на ее счету: я надевал ее всякий раз, когда мне очень нужна была удача. Куртка вытерта на швах, на локтях светлые пятна. Рука не поднимается избавиться от нее. Минимализм – это, наверное, хорошо. Но… в меру. Нельзя возводить в культ избавление от вещей, иначе мы превратимся в рабов антивещизма. Да, не стоит хранить книги, которые не читаешь, одежду, которая бесит, обувь, в которой неудобно ходить. Но память уничтожать нельзя. Пусть на взгляд постороннего это ничего не значащий мусор – какое им, посторонним, дело? Нельзя выбрасывать куски себя только потому, что кто-то сказал, что так нужно. Любимая чашка со стершейся позолотой, подаренная бабушкой; книга, зачитанная до дыр; милые сердцу мелочи, памятные вещицы, семейные реликвии. Это не вещи. Это – память. Это – жизнь. Ваш Олег Рой

Нередко говорят, что счастье в деньгах, и я не стану с этим спорить. Деньги действительно способны подарить многое из того, что делает нас счастливыми. Но — вот ведь какой парадокс! — деньги всегда приходят только к тем, кто уже счастлив. А те, кто постоянно всем недоволен, кто вечно обвиняет других людей, судьбу и вообще весь мир за то, что у него нет одного, другого и третьего, обычно бывает лишён и денег, и счастья.❤ Ваш Олег Рой

Только с возрастом начинаешь ценить то немногое, что имеешь, и то многое, что когда-то по глупости растерял в нелепой погоне, которую принимал за жизнь – друзей, любовь, свои привязанности. Себя самого, в конце концов… © Олег Рой "Нелепая привычка жить"

Сейчас я расскажу вам, как победить в споре с токсичным человеком. Таких еще называют манипуляторами или нарциссами. Чаще всего спор изначально похож на диалог, который начали с единственной целью – помочь вам. Чтобы позаботиться о вас, неразумный вы человек. Потому что вы сами не справляетесь с этой взрослой и жестокой жизнью, когда кругом враги и человек человеку – волк, который, к слову, уже клацает зубами над вашими пирожками, уважаемая Красная Шапочка, берегитесь. Если вы еще не поняли, кто тут герой в сияющих доспехах, то вам быстро объяснят на пальцах, куда надо смотреть. Ночь пройдет, наступит утро ясное, но до него доживут не все, а только те, кто сейчас послушает взрослого и опытного. Того, кто вам добра желает. Кто готов взять вас на ручки и вынести из страшного леса, зачем вы отбиваетесь? Откуда у вас в голове вообще родилась мысль, что сможете сами? Кто вам сказал эту глупость? И тут вы начинаете спорить, доказывая, что вы ого-го и эге-гей, показываете броню, щит, меч, пирожки, изображаете в танце, какие приемы кунг-фу будете использовать против невидимого врага. А собеседник смотрит на вас со снисходительной улыбкой и прижимает вас к плинтусу словами «я же тебе добра желаю, чего ты противишься?» И вот сейчас я расскажу, как победить в таком споре. Секрет в том, что вам не нужна победа. Флаг вашего королевства всегда гордо поднят у вас над головой. Положите, пожалуйста, броню, щит, меч и пирожки на землю. Улыбнитесь. Возьмите флаг. И у-хо-ди-те. Молча. Ваш Олег Рой

Я не перестаю удивляться тому, как много в мире появилось шарлатанов, которые зарабатывают огромные деньги на простом желании человека – быть счастливым. Все эти тренинги, коучеры, маги в шестом поколении и богини, живущие на Бали, которые прекрасно знают, как надо жить, мыслить и поступать, - мошенники. В жизни, как в музыке, важнее игры может быть только умение читать с листа. То, что прокатит в одном случае, совершенно неприменимо окажется в другом. К каждой ситуации и к каждому человеку подходит ключ, изготовленный в одном-единственном экземпляре. А все остальное – знание толпы. Или, другими словами, бизнес, построенный на слабости и наивности тех, кто вкладывает деньги. Потратьте эти суммы лучше на море, на платье, на шампанское, на устриц, на полет на воздушном шаре или на прыжок с парашютом – вложите деньги в эмоции, в ваши личные маленькие истории, а не в карманы чужих людей. Ваш Олег Рой

Вы замечаете, насколько мы боимся показаться назойливыми? Взрослые вроде люди, мы уже выросли давно, но до сих пор играем в игру «догони меня» между собой. И речь сейчас не о каких-то романтических отношениях, а о дружеских. Нам сложно показывать привязанность открыто, мы хотим, чтобы визави как-то сам догадался о том, чего мы хотим. А хотим мы внимания. Но нам проще обрушить на собеседника тонну язвительной пассивной агрессии, чем честно сказать «посмотри на меня и скажи, что я тебе важен». Мы задираем собственную значимость до небес, защищая ею нашего внутреннего одинокого малыша. Который хочет играть, дружить, любить, общаться, но так боится, что его откинут в сторону, что выстраивает вокруг себя броню из «я сюда работать пришел, а не дружить» или «я не буду звонить первая, я же девочка». И вокруг нас такой же невыросший спецназ в бронежилетах, который тоже хочет внимания, но стесняется. А сильнее всегда нас раздражают те выскочки, кто запросто подходит с любыми вопросами к коллегам, уводит курить нашего мужа или жену, весело хохочет с нашими родителями и с улыбкой спрашивает нас о планах на выходные. Мы на дух не переносим таких людей, они действуют на нас, как ходячий комариный укус. Если вдруг вы узнали себя, то хочу напомнить золотое правило коммуникации с миром. Если нас что-то цепляет, значит из нас что-то торчит, друзья. Когда вы в следующий раз поймаете себя на мысли «я так хочу общения, но мне неловко отрывать других от дел» - вспомните, как вы чувствуете себя, когда внимание уделяют именно вам. Вам радостно от появившейся компании и чувства общности с кем-то. Не лишайте этой радости других. Давайте проведем эксперимент – напишите комментарий любому человеку под этим постом. Комплимент, совет, дружескую шутку. Вы удивитесь, как много вокруг приятных собеседников. Ваш Олег Рой

Легко поддерживать человека, у которого всё и так хорошо. Намного сложнее найти нужные слова для того, кто переживает не лучшие времена... Только в беде познаёшь истинных друзей и теряешь ложных. ❤ Ваш Олег Рой