...Волошин сам не понимал, почему он позволил старухе увести себя с веранды. Нехотя отбиваясь от ее настойчивых расспросов («Что с тобой, милый? Что случилось?»), он добрел с ней до ее сушильни, куда Захаровна так уверенно тянула его, и рухнул на деревянную лавку под окнами. Ему было по-настоящему плохо, и он не знал, что сделать, чтобы помочь себе. Все, что раньше всегда казалось ему здесь столь милым – тонкий аромат высушенного чабреца и подорожника, высокий кувшин с горьковато пахнущей настойкой, заботливо развешенные тут и там пучки пряных трав, – сегодня раздражало его, производило впечатление нелепой бутафории, казалось чем-то болезненно угнетающим. И, как ни уговаривала его старая женщина прилечь отдохнуть на ее кушетке, как ни совала ему в руки керамическую кружку с каким-то травяным настоем, он упрямо и несговорчиво отворачивался, отмахивался от ее причитаний, увертывался от попыток заглянуть ему прямо в глаза. И все-таки уйти отсюда (что было бы самым логичным) ему не хотелось. Было в этой старухе что-то такое, что удерживало его, что нравилось – что-то такое простое и естественное. А может, держало здесь в первую очередь то, что он чувствовал: Захаровна его не обвиняет. Мать, одержимая стремлением воспитывать сына (даже сейчас, когда ему по возрасту полагалось бы воспитывать собственных детей), непременно начала бы читать ему лекции на морально-нравственные темы и довела бы до того, что ее трудновоспитуемый сын схватил бы какой-нибудь подвернувшийся под руку предмет и... ударил бы Сережу! Мог бы? Страшно об этом подумать, но мог бы. А если бы убил? Хотел же он убить того проклятого итальянца... К счастью, Захаровна не из учительниц. Простая деревенская бабушка. Вроде и не очень умная, болтает, что ей в голову взбредет, ерунду какую-то... Виктор как будто и не слушал ее, но от одного только голоса, от плавного певучего течения речи вроде как-то легче становилось... – ...я ведь, Витенька, необразованная, в деревне выросла... Какое уж тут образование... После войны, правда, в город перебралась. Муж у меня городской был – не то чтобы художник, но вроде того... Ну а как схоронила его, опять вернулась в свою родную деревню, у меня там дом остался после родителей. Зять-то меня не залюбил, ну а чего мне с ним делить-то? А так я со всеми дружно жила... Да ты пей чаёк-то травяной, пей... И он поддался ее уговорам, сделал из кружки глоток, второй... Прихлебывая настой, совсем не противный, напоминающий по вкусу чай каркаде, Виктор словно отплывал к далекому берегу под аккомпанемент ее напевного голоса. Голова кружилась, мысли путались, все воспринималось как сквозь сон – но это состояние совсем не напоминало те кошмары, в которые он последнее время словно проваливался. Легкая приятная дремота, сладкий дурман, запах трав, расплывающиеся перед глазами образы, смутные видения, листья, цветы и бутоны, тонкий профиль Веры... Вера?! – Я же вижу – Вера у тебя в душе, – вдруг отчетливо произнесла Захаровна. Вера!.. Сознание тотчас выхватило это слово из общего мелодичного ручейка старухиной речи. Виктор дернулся, словно разбуженный. Откуда она знает? – Что ты сказала, Захаровна? – Я говорю: жить надо с верой в душе. Тогда все преграды сможешь преодолеть. Ах, вот оно что! Обаяние мгновенно рассеялось. Как ему могло померещиться, что она говорит о Вере, о его Вере? Бред какой-то!.. С чего он решил, что стало легче? И вообще – зачем он здесь? Что он делает в этой сушильне, что заставило его слушать полоумную эту старуху? – Да что ж такое! – возмущенно заорал Виктор, вскакивая с лавки. – Была дача как дача, а теперь – сумасшедший дом! Идиот и две спятившие старухи! – Останься, Витенька, – с непонятной настойчивостью просила Захаровна, точно не слыша его грубых слов. – Побудь у меня. Неладно с тобой. Дурное у тебя в душе. Давай-ка я тебя подлечу, поправлю... Но эта ее навязчивость оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Волошина. И, окончательно отмахнувшись от старухи, выдав напоследок какую-то ахинею насчет «народного творчества, которое развели здесь, понимаешь, как в аптеке», он пулей вылетел из бабушкиной сушильни и помчался по направлению к воротам. Юра, как всегда, дожидался его в машине, грыз травинку и слушал радио. Твои глаза зеленые, твои слова обманные И эта песня звонкая свели меня с ума... — уловил Виктор и, весь налившись кровью, выкатив глаза, заорал в полный голос: – Выруби! Выруби эту дрянь немедленно! Валентина Васильевна застыла на крыльце, освещенном уже клонящимся к закату солнцем, провожая сына взглядом, который туманили слезы. Она не сделала даже попытки вернуть Виктора. Привычная боль провела по сердцу огненным ножом, и женщина полезла в карман юбки за тюбиком нитроглицерина. Таблеток с каждым разом требовалось все больше, а помогали они все меньше... Грудная жаба... Так называлась в старые времена ее болезнь. Знал бы кто, какую мерзкую жабу она почти сорок лет носит в своей груди! Неудивительно, что эта тайна, крепчая и набираясь сил с каждым годом, в конце концов стала кусачей. Удивительно только, как она еще раньше не прогрызла грудь своей хозяйки и не показала из проделанной дыры свою мерзкую бородавчатую голову. Чтобы все видели, какова на самом деле Валентина Васильевна Волошина, которую все считают женщиной с незапятнанной биографией, образцовой учительницей, великолепной матерью и прочая, и прочая, и прочая... За время работы в школе Валентине Васильевне приходилось иметь дело с самыми разными учениками и их родителями, и она убедилась в правоте утверждения «Дети – наше зеркало». Родители могут выглядеть идеальными, точно из телевизионной рекламы, но если ребенок беспричинно агрессивен или, наоборот, всех боится и не смеет рта раскрыть у доски – значит, в семье что-то неладно. Валентина Васильевна старалась по возможности исправить таких детей, но всегда отдавала себе отчет, что изменить семью она не в силах. И чем старше становятся дети, тем резче выявляется в них то, что родители хотели бы скрыть, вероятно, от самих себя... Волошины были безупречной семьей. Для всех – для родственников, соседей, друзей, сослуживцев. Лишь Валентина Васильевна знала, насколько это не так. Семья, в которой родители совершили преступление – пусть и не наказуемое согласно Уголовному кодексу, – безупречной быть не может. И предполагала – всегда, всегда предполагала! – что это не лучшим образом отражается на Вите. От него скрывали... все скрывали... Казалось – надежно. Надежнее некуда. Но разве он не чувствовал? Дети все чувствуют... все впитывают в себя... Дети – барометр семьи. Дети – зеркало, которое подносит нам к лицу сам Господь Бог. Более чем тридцать лет Валентина Васильевна терзалась тем, что совершили они вместе с мужем. В последнее время к этим терзаниям добавилось чувство вины перед Виктором. Ведь она видит, что с сыном творится что-то неладное. Она давно заподозрила это – хотя бы по одному тому, что, дожив до тридцати шести, он так и не сумел установить прочные отношения ни с одной женщиной. Не является ли это следствием той фальши, которую он привык наблюдать в родительской семье? Он всегда был умным мальчиком и рано начал догадываться, что от него что-то скрывают... Но теперь он давно уже не мальчик! Он взрослый! Он имеет право знать... Но при одном предположении, что Вите, сколько бы лет ему ни было, нужно будет раскрыть так долго скрываемую позорную тайну, Валентину Васильевну прошибал ледяной пот. А сердце – ее изношенное семейными драмами и учительской работой сердце – обжигало болью... Одной таблетки нитроглицерина оказалось недостаточно. Валентина Васильевна отправила под язык и вторую. Над прудом полыхал летний закат. В сущности, этот закат может стать последним для нее. И ничего не изменится в этом мире. Никто не пожалеет о ней, кроме разве что... разве что одного человека. И этого человека зовут не Виктор. Ну а что же Витя?.. Да ничего. Сегодня она отчетливо прочла на его искаженном злобой, покрасневшем лице, что он ненавидит ее. И поделом. В свое время она совершила дурной поступок – и тем самым изломала свою жизнь. Это было бы еще куда ни шло... Но разве кто-то давал ей право уродовать чужие жизни? Медленными, шаркающими, по-старчески неуверенными шагами к крыльцу приблизилась Захаровна. Погладила Валентину Васильевну по руке, и бывшая учительница тяжело вздохнула. Захаровна укоризненно и сочувственно покачала головой. Эти две старухи были совсем не похожи: одна – интеллигентная, другая – деревенская; одна – сохранившая признаки былой, слегка надменной, красоты, другая – типичная уютная ласковая бабуся... Но между ними царило полное взаимопонимание, не требующее слов. Да и к чему слова? Каждая отлично знала, о чем думала другая... © Олег Рой "Вдали от рая" (отрывок из романа)

Невозможно изменить жизнь мгновенно. На любые перемены требуется время. За сутки не строится дом. Закваске для хлеба, чтобы вызреть, нужно несколько часов. За минуту не рождается ребенок, и даже день не спешит уступать место ночи моментально. Тогда почему мы требуем того же от себя? Начать новую жизнь в шесть утра в понедельник, наверное, получится, но вы не почувствуете себя счастливым уже в пять минут седьмого. Для того, чтобы впустить в себя новое, придется сначала проститься со старым. Уволиться с прежней работы и передать дела коллегам. Закончить отношения. Уложить вещи для переезда. Завершить предыдущий проект, прежде чем погрузиться с головой в следующий. А еще на то, чтобы освоить незнакомую привычку, отказаться от прежних взглядов и усвоить другие, нужен ресурс. Его придется откуда-то брать, изымать, отрывать от себя, от привычных дел, которые есть и тоже требуют внимания. Не спешите. Дайте себе время. Все обязательно изменится, но не сразу. Чуть больше терпения. Чуть меньше спешки. Не думайте, что вы топчетесь на месте, нет: вы набираете силы и скорость для разбега. Выдержите паузу. Перемены – это отлично. Главное – по чуть-чуть. Лучше меньше, медленнее, но регулярно. И тогда все обязательно получится! Ваш Олег Рой

Нельзя прожить эту жизнь идеально, ведь идеала не существует. Нельзя полностью избавиться от неприятных обязанностей, от рабочих сложностей, от мимолётных конфликтов или повседневных неудобств, но можно изменить своё отношение. Когда в жизни происходит что-то неприятное — стоит поискать плюсы, необязательно в самой ситуации, но в том, чему она способствует. Так плач младенца за стенкой даст повод наконец-то сделать звукоизоляцию, шумный и пыльный ремонт — чаще гулять, а в жаркое лето можно насладиться мороженым или напитками со льдом и не бояться простыть. Я знаю немало людей, которые даже из карантина смогли выжать максимум пользы, ведь они обнаружили, что им удобнее работать из дому и остаётся больше свободного времени, которое можно использовать для просмотра кино или чтения книг. Всё дело в отношении и восприятии. Можно казнить себя за сделанный выбор, можно злиться на обстоятельства или жаловаться на жизнь… Но зачем? Зачем искать что-то плохое, если можно найти хорошее? Ваш Олег Рой

Не хочу говорить «Любите книги, читайте!», это отдает морализаторством. Но если бы в моей жизни не было чтения, многие проблемы я перенес бы намного труднее.❤ Ваш Олег Рой #рой_пожеланий

Иногда настроение может изменить простая улыбка случайного прохожего. Так почему бы нам не дарить побольше улыбок друг другу? Как гласит одна из самых популярных в Интернете цитат из моей книги: «Самое главное — это желание жить. Радоваться солнечному лучу, полевому цветку, воробью, чирикающему на ветке… Дар умения быть счастливым в детстве есть почти у всех, но лишь немногие могут сохранить его на всю жизнь…» Ведь только от нас самих зависит, сумеем ли мы сохранить этот потрясающий дар или позволим суете, душевной усталости полностью нас поглотить. Только тот, кто умеет радоваться мелочам, может рассчитывать, что судьба отблагодарит его огромным счастьем. Давайте просто будем добрее и внимательнее друг к другу, научимся ценить и замечать простые радости, которые жизнь дарит нам чуть ли не каждый день. Ваш Олег Рой

Существует разница между планами и желаниями. Когда мы составляем план, то определяем, когда именно начнём его воплощать, по каким пунктам и каким образом, когда же у нас есть желание, то мы редко можем говорить что-либо чётко. Мы хотим начать новую жизнь, позвонить другу, записаться в спортзал, поехать в город детства, увидеть достопримечательности, начать писать песни… Нужно начать, а потом желание обретёт черты плана, и мы сможем двигаться дальше. Но именно начать бывает сложно. Хотя бы потому что мы постоянно откладываем это, думаем, что завтра станем настойчивее, увереннее и решительнее. Конечно, этого не происходит. Не откладывайте никаких дел на завтра. Потому что это «завтра» может никогда и не наступить. Вы будете откладывать и откладывать, искать оправдания и причины, почему нельзя начать именно сегодня. На самом деле, порой нам бывает сложно признать то, что мы боимся. Боимся, что не получится, боимся, что нам не хватит сил или того, что будем выглядеть глупо. Правда же в том, что в мистическое «завтра» ничего не поменяется. Потому лучше начать именно сегодня и именно сейчас. Тогда завтра можно будет заняться чем-то ещё. Ваш Олег Рой

Пусть у каждого из нас будет как можно меньше поводов для сожаления. Чтобы не было слов, которые мы не подразумеваем, поступков, которыми не гордимся, возможностей, по которым вздыхаем, и, главное, времени растраченного не туда, куда бы нам действительно хотелось.❤ Ваш Олег Рой #рой_пожеланий

Когда происходит что-то плохое в жизни, мы мгновенно выставляем вперед кулаки, это машинальная реакция. На любую негативную ситуацию, которую нам подкинула жизнь, сперва хочется отреагировать, как в детстве – закрыть глаза и представить, что ничего плохого нет. Или кто-то сейчас придет и разберется. Или можно топнуть ногой, и оно решится как-то само, рассыплется, как карточный домик. Но хорошие и плохие события идут всегда рядом, как клавиши на пианино. Черный-белый, черный-белый, черный-черный-белый-белый-белый. И партия целиком никогда не будет сыграна без черных клавиш, даже если закрыть глаза и топнуть ногой. Поэтому, в любой ситуации, поднимаем руки и продолжаем играть, друзья.? Ваш Олег Рой

Если у человека богатый внутренний мир, если у него есть душа, то с ним хорошо и интересно вне зависимости от того, тринадцать ему или девяносто... © Олег Рой "Обняться, чтобы уцелеть"

«Любовная лодка разбилась о быт». Ох, как часто так бывает! Расхожее выражение давно набило оскомину, но что поделать, если это правда! А действительно – что делать? Как не расколоть пресловутую семейную лодку о грязные носки, стояние у плиты и уборку? Представьте, что по реке плывут в одной лодке двое. Если оба равно гребут, следят за маршрутом, вычерпывают воду при необходимости и по очереди отдыхают, суденышко благополучно доплывет, куда нужно. И у обоих останется достаточно сил любоваться пейзажем и получать от прогулки удовольствие. Если же кто-то один, изматываясь, станет везти, а второй будет лишь пассажиром, да еще пассажиром недовольным, то и дело упрекающим и негодующим, то рано или поздно наше «плавсредство» или на мель налетит, или опрокинется. Или же гребец плюнет на все, причалит к берегу и скажет товарищу: «А иди-ка ты своей дорогой». Семья – это совместное дело. Не такое уж легкое, если начистоту. Дело, в которое нужно вкладывать равно обоим, а не в варианте «один везет, второй едет». И быт – лишь часть работы, хотя и немалая, согласен. Воспитание детей, общее хозяйство, финансы, решение вопросов, касающихся всех членов семьи, не должно лежать на одном человеке. Да что там, даже отношения пары – дело совместное. И усилия придется прилагать обоим. Вот и весь сказ про любовную лодку. А иначе не получится. Разобьется наше суденышко о камень. О быт то есть. Очень быстро... Ваш Олег Рой