Я чувствую, во мне горит Святое пламя вдохновенья, Но к темной цели дух парит… Кто мне укажет путь спасенья? Я вижу, жизнь передо мной Кипит, как океан безбрежной… Найду ли я утес надежный, Где твердой обопрусь ногой? Иль, вечного сомненья полный, Я буду горестно глядеть На переменчивые волны, Не зная, что любить, что петь? Открой глаза на всю природу, - Мне тайный голос отвечал, - Но дай им выбор и свободу, Твой час еще не наступал: Теперь гонись за жизнью дивной И каждый миг в ней воскрешай, На каждый звук ее призывный — Отзывной песнью отвечай! Когда ж минуты удивленья, Как сон туманный, пролетят И тайны вечного творенья Ясней прочтет спокойный взгляд, - Смирится гордое желанье Весь мир обнять в единый миг, И звуки тихих струн твоих Сольются в стройные созданья.Не лжив сей голос прорицанья, И струны верные мои С тех пор душе не изменяли. Пою то радость, то печали, То пыл страстей, то жар любви, И беглым мыслям простодушно Вверяюсь в пламени стихов. Так соловей в тени дубров, Восторгу краткому послушный, Когда на долы ляжет тень, Уныло вечер воспевает И утром весело встречает В румяном небе светлый день. Дмитрий Веневитинов

Жизнь - обман с чарующей тоскою, Оттого так и сильна она, Что своею грубою рукою Роковые пишет письмена. Я всегда , когда глаза закрою, Говорю: "Лишь сердце потревожь, Жизнь - обман, но и она порою Украшает радостями ложь. Обратись лицом к седому небу, По луне гадая о судьбе, Успокойся, смертный, и не требуй Правды той, что не нужна тебе". Хорошо в черёмуховой вьюге Думать так, что это жизнь - стезя. Пусть обманут лёгкие подруги, Пусть изменят лёгкие друзья. Пусть меня ласкают нежным словом, Пусть острее бритвы злой язык, - Я живу давно на всё готовым, Ко всему безжалостно привык. Холодят мне душу эти выси, Нет тепла от звёздного огня. Те, кого любил я, отреклися, Кем я жил - забыли про меня. Но и всё ж, теснимый и гонимый, Я, смотря с улыбкой на зарю, На земле, мне близкой и любимой, Эту жизнь за всё благодарю. Сергей Есенин

– Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?.. Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него. – Что ж,– сказал он,– извольте. Я сказал бы всемогущему: «Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей». – И это все? – спросил Румата. – Вам кажется, что этого мало? Румата покачал головой. – Бог ответил бы вам: «Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими». – Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей»,– сказал бы я. – Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их. Будах перестал улыбаться. – Накажи жестоких,– твердо сказал он,– чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым. – Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого. – Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им. – И это не пойдет людям на пользу,– вздохнул Румата,– ибо когда получат они все даром, без труда, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно. – Не давай им всего сразу! – горячо сказал Будах.– Давай понемногу, постепенно! – Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится. Будах неловко засмеялся. – Да, я вижу, это не так просто,– сказал он.– Я как-то не думал раньше о таких вещах… Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем,– он подался вперед,– есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни! Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках… – Я мог бы сделать и это,– сказал он.– Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое? Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил: – Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой. – Сердце мое полно жалости,– медленно сказал Румата.– Я не могу этого сделать... ___ «Трудно быть богом», Аркадий и Борис Стругацкие

Бессмертье? Вам, двуногие кроты, Не стоящие дня земного срока? Пожалуй, ящерицы, жабы и глисты Того же захотят, обидевшись глубоко... Мещане с крылышками! Пряники и рай! Полвека жрали - и в награду вечность.. Торг не дурен. "Помилуй и подай!" Подай рабам патент на бесконечность. Тюремщики своей земной тюрьмы, Грызущие друг друга в каждой щели, Украли у пророков их псалмы, Чтоб бормотать их в храмах раз в неделю. Нам, зрячим,- бесконечная печаль, А им, слепым,- бенгальские надежды, Сусальная сияющая даль, Гарантированные брачные одежды!.. Не клянчите! Господь и мудр, и строг,- Земные дни бездарны и убоги, Не пустит вас господь и на порог, Сгниете все, как падаль, у дороги. Саша Чёрный

Самая тяжёлая задача — постоянно подавлять в своей душе желание зла, с которым так трудно бороться. Почти все наши желания, если хорошенько разобраться в них, содержат нечто такое, в чём нельзя признаться. ,«Человек, который смеётся», Виктор Гюго

Обычное дело, обычный исход: Кончаются сутки. Кончается год. Кончается детство у школьной доски И вот у тебя серебрятся виски. Над городом годы плывут чередой, Над тем, где когда-то ты был молодой. Кончается полдень. Кончается ночь. Уходит беспечная молодость прочь. Обычное дело. И нынче, как встарь, Кончается отпуск. Кончается даль. Кончается август и снежный январь. Худеет опять на стене календарь. Обычное дело. И, как не крути, Кончаются в мире любые пути. За ниточку времени как не держись, Кончается всё... Не кончается жизнь. ___ Андрей Дементьев

Великим океаном нашей жизни Сейчас плывем к тем дальним берегам, Что назовем землею коммунизма… Наш долгий путь закончим только там. На меньшее мы в мире не согласны, И что бы нам ни встало на пути, Что сами мы предотвратить не властны,- Но мы дойдем — нам суждено дойти. О, если б взрывы ядерные стихли, Войны холодной вдаль ушел туман, О, если бы могли назвать мы Тихим Несущий нас Великий океан. Мы помним, как увидели японцы И как рыбак в смятенье закричал: — На западе встает впервые солнце!— Но то лишь взрыв, несущий смерть, вставал. Что б ни было — за нас земные сроки, И каждый день весь род людской следит, Как солнце жизни всходит на востоке, Пусть солнце смерти с запада грозит! Мы доплывем — и берег счастья встанет, И каждому тот берег будет дан, И каждый даст ему свое названье, Восславив жизни синий океан! Николай Тихонов

В Париже произошел забавный случай с создателем самого знаменитого сыщика всех времен. Артур Конан Дойл сошел с поезда, к нему подбежал таксист, положил его чемодан в машину и спросил: “Куда вас везти, месье Конан Дойл?” Писатель удивился, откуда он знает его в лицо. Таксист в ответ сказал, что освоил дедуктивный метод Холмса и проанализировал многие детали – на руке следы от чернил, значит, этот человек много пишет, по манере держаться – врач, но одежда в лондонском стиле и так далее. Выслушав его, Конан Дойл поразился: “Да вы сами настоящий Шерлок Холмс!” Тут таксист немного смутился и добавил: “Да… Но я заметил еще одну деталь. На ярлыке вашего чемодана крупно написаны ваше имя и фамилия…”

#КИМЖ_рекомендуем_фильм «Джейн Эйр» (англ. Jane Eyre) — телеэкранизация одноимённого романа английской писательницы Шарлотты Бронте. Это вторая экранизация, выпущенная BBC. Трансляция в СССР на ТВ состоялась с 1 по 5 декабря 1986 года. Джейн Эйр, скромная, но гордая и независимая девушка - сирота, устраивается гувернанткой в поместье мистера Рочестера. Полюбив друг друга, Джейн и Рочестер собираются пожениться. Став невестой любимого человека и испытав небывалое счастье, Джейн сохраняет самообладание и независимость. Она продолжает давать уроки его дочери и отвергает роскошные подарки жениха. Но в день свадьбы открывается страшная тайна, которая может навсегда разрушить мечты влюбленных и полностью изменяет все в их жизни.

— Правда ли, что вы переводите на русский вашу «Лолиту», хотя пока нет ни малейшей надежды на то, что роман опубликуют в России? — Русский перевод «Лолиты» уже почти год как закончен. Непросто было найти русскую машинистку, а та, которую я наконец нашел, работала очень медленно. Скоро книга выйдет в нью-йоркском издательстве «Федра», и тогда, я надеюсь, она тем или иным путем попадет в Россию. Мой русский, быть может, немного заржавел, но лишь в сравнении с тем, каким он был лет 30 назад. Я взялся за это трудное дело в первую очередь потому, что хотел пре­дупредить каких-нибудь неумех, которые в будущем возьмутся перелицовы­вать мою «Лолиту» на русский. Помимо ряда внутренних творческих затруд­нений — проблем стиля и интонации, — немало хлопот мне доставлял еще и заокеанский аромат этой книги. Очень трудно было переводить некоторые технические обороты, названия повседневных для американцев вещей — всего, что связано с автомобилями, мотелями, одеждой. Например, в русском, по-видимому, не существует устоявшегося названия для «ветрового стекла» или «перчаточного ящика». Зато не так уж сложно оказалось передать игру слов и литературные аллюзии, многие из которых я попросту придумал заново. — Вы написали 11 романов, а также множество рассказов и стихов — но в 1955 году вышла «Лолита», и на вас обрушилась мировая слава. Ожидали ли вы, что к вам внезапно будет столько внимания? — Честно говоря, я редко препарирую иллюзию собственной славы и успеха. Когда я писал «Лолиту» — а это заняло у меня полдюжины лет, — меньше всего я думал о том, какую известность она мне может принести. Равнодушие к нели­це­приятной критике, быть может, не признак скромности, но для здо­ровья весьма полезное свойство. Смутно я предвидел, что продажи могут оказаться скудными и у книги будет сомнительная репутация. Допускал также возможность, что некий четвертый добрый читатель однажды присоединится к нашей маленькой компании, которая состояла из моей жены, сына и меня самого. Не исключал я и того, что все читатели на планете меня полностью поймут. Но дальше в будущее «Лолиты» я не заглядывал. — Согласны ли вы с тем, что сегодняшней славой вы во многом обязаны превратному пониманию вашей книги? — Могу я несколько переиначить ваш вопрос? Продавалась бы «Лолита» на первых порах хуже, если бы публика не находилась под впечатлением, что эта книжка непристойная? Возможно. Но не следует забывать, что в «Лолите» быстро разочаровались любители порнографической литературы, которые и составляли основную аудиторию «Олимпии Пресс»: они высмеивали мою книгу и называли ее скучной. Но затем дело пошло на лад, хороших читателей становилось все больше, а плохие постепенно растаяли или вернулись обратно к «Олимпии Пресс», где нашли чтиво себе по вкусу. интервью Владимира Набокова немецкому журналисту Дитеру Циммеру, вышедшее в октябре 1966 года в Die Zeit.