Во всех своих письмах я назойливо задавал Вам один вопрос, на который, впрочем, Вы можете не отвечать мне: где вы будете жить осенью и не хотите ли вместе со мною прожить часть сентября и октября в Феодосии и Крыму? Мне нестерпимо хочется есть, пить, спать и разговаривать о литературе, т. е. ничего не делать и в то же время чувствовать себя порядочным человеком. Впрочем, если Вам противно мое безделье, то я могу пообещать написать с Вами или около Вас пьесу, повесть... А? Не хотите? Ну бог с Вами. Чехов А. П. Письмо Суворину А. С., 16 августа 1892 г. Мелихово

Вообще русский культурный человек не имеет особенной склонности к передвижениям, а за границей он, сверх того, встречает при переездах множество неудобств, которые положительно застают его врасплох. Главное неудобство - недостаток железнодорожной прислуги. Приходится не только самому нести свой ручной багаж, но самому отыскать свой вагон, самому сесть на место и самому сказать: ну, сели - теперь с богом! У тамошних людей все это не считается неудобством. Не потому, что там нет охотников получать пятиалтынные за мелкие услуги по переноске коробок, чтоб эта монета утратила свой престиж в глазах кабального большинства, а потому, что нет охотников давать эти пятиалтынные. Предполагается, что всякий сам сумеет найти свое место и устроить себя. Все равно как в жизни вообще. Бывают обстановки, при которых можно получить следуемое даром, а бывают и такие, при которых следуемое можно получить, только сунув в руку желтенькую или зелененькую бумажку. И когда люди привыкают к этим последним обстановкам, то всегда держат подачки наготове и только тогда чувствуют себя обнадеженными, когда все, что следует, отдадут.   Заграничный человек идет и прямо садится на место, как будто оно и в самом деле его. А мы, русские, в этом не уверены. Все думается: сесть-то я сяду, да усидеть-то придется ли? А вдруг генерал Отчаянный крикнет (да еще в темноте!): знай сверчок свой шесток - ну, и снимайся с места, разыскивай, где он, этот «свой» шесток, обретается? Поэтому мы, как и во всех случаях жизни, прежде всего суем в руку двугривенный и спрашиваем, можно ли сесть? Русские кондукторы знают это и снисходят, а заграничные кондукторы не понимают, и только покрикивают: en voitures, les voyageurs, en voitures! (фр. пассажиры, займите свои места, займите свои места!) Как будто это так уж легко: взял да и сел! Но, сверх того, большинство из нас еще помнит золотые времена, когда по всей Руси, из края в край, раздавалось: эй, Иван, платок носовой! Эй, Прохор, трубку! - и хотя, в течение последних двадцати лет, можно бы, кажется, уж сродниться с мыслью, что сапоги приходится надевать самолично, а все-таки эта перспектива приводит нас в смущение и порождает в наших сердцах ропот. Единственный ропот, который, не будучи предусмотрен в регламентах, пользуется привилегией: роптать дозволяется. «За рубежом», 1880 г. М.Е. Салтыков-Щедрин

Олегу Басилашвили - 90! «20-летнему себе я пожелал бы внимательнее относиться к своим родителям, потому что Пушкин недаром сказал: «Сижу ль меж юношей безумных…» Безумных - это значит без ума. Люди о многом не думают. Таким был и я, как и большинство 20-летних. Потом, когда никого из близких не остается на свете, горько сожалеешь о том, что их нет и как мало ты им отдал из того, что они тебе давали. Вот это самое главное. И я хотел бы пожелать этому юноше Олегу Басилашвили быть внимательнее, ласковее, добрее к бабушке, папе, маме».

Делай то, чего хочет от тебя твое тело: добивайся славы, почестей, богатства, и жизнь твоя будет адом. Делай то, что хочет от тебя дух, живущий в тебе: добивайся смирения, милосердия, любви, и тебе не нужно будет никакого рая. Рай будет в душе твоей. «Путь жизни», Лев Толстой

— Мистер Буковски, что такое любовь? — Что? Это что-то вроде тумана утром. Когда вы просыпаетесь задолго до рассвета. Он исчезает быстро. Так и чувства сгорают. — Правда? — Я убежден. — И чувства сгорают? — Да, очень быстро. Любовь — это просто туман, который рассеивается с первым же лучом реальности. Чарльз Буковски

Божий мир Тени вечера волоса тоньше За деревьями тянутся вдоль. На дороге лесной почтальонша Мне протягивает бандероль. По кошачьим следам и по лисьим, По кошачьим и лисьим следам Возвращаюсь я с пачкою писем В дом, где волю я радости дам. Горы, страны, границы, озера, Перешейки и материки, Обсужденья, отчеты, обзоры, Дети, юноши и старики. Досточтимые письма мужские! Нет меж вами такого письма, Где свидетельства мысли сухие Не выказывали бы ума. Драгоценные женские письма! Я ведь тоже упал с облаков. Присягаю вам ныне и присно: Bаш я буду во веки веков. Ну, а вы, собиратели марок! За один мимолетный прием, О, какой бы достался подарок Bам на бедственном месте моем! Борис Пастернак, 1959

Люди были созданы для того, чтобы их любили, а вещи были созданы для того, чтобы ими пользовались. Мир в хаосе, потому что всё наоборот. Далай-лама

Леону Верту Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый — мой самый лучший друг. И еще: он понимает все на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живет во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении. Если же все это меня не оправдывает, я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение: Леону Верту, когда он был маленьким «Маленький принц», Антуана де Сент-Экзюпери

Учите своих детей, что для того, чтобы быть счастливыми В жизни не надо иметь ничего дополнительно: Ни человека, ни места, ни какой-то вещи, Что настоящее счастье находиться внутри них самих. Учите их, что они самодостаточны. Учите своих детей, что поражение это только вымысел, Что каждая попытка - это успех, И что каждое достижение приводит к победе, И что первая победа не менее почетна, чем последняя. Учите своих детей, что они все соединены со всей жизнью, Что они – Одно со всеми людьми, И что они никогда не разделены с Богом. Учите своих детей, что они живут в мире Невероятного изобилия, Что всего в этом мире достаточно для всех, И все это равно на всех, А не находится в накоплении большинства, Которое это же большинство и получает. Учите своих детей, что чего бы они ни захотели в своей жизни иметь Не есть недостойно или невыполнимо. Что им не надо соревноваться с другими из-за чего-то, И что Божье благословение для всех. Учите своих детей, что их никогда не будут осуждать, Что им не надо беспокоиться, чтобы всегда быть правыми. Что им не надо быть лучше Чтобы выглядеть прекрасными в глазах Бога. Учите своих детей, что последствие и наказание Не одно и то же. Что смерти нет в мире, И что Бог никогда никого не осуждает. Учите своих детей, что для любви нет условий, И что им не надо беспокоиться, если они теряют вашу любовь или Бога и что их собственная любовь, подаренная безусловно, Самый большой подарок, какой они только могут дать миру. Учите ваших детей, что быть особенным Не значит быть лучше, Что показывать превосходство перед другими Не значит, что люди смогут увидеть, кем эти люди являются на самом деле. И что самое большое исцеление в знании: «мой способ не значит лучше, мой способ – просто другой». Учите ваших детей, что нет ничего, Что бы они не смогли сделать в жизни. Что иллюзия незнания о Вселенских законах искореняется с планеты Земля. И что единственное, что необходимо вернуть всем людям на планете - Это напоминание о том, кто они есть на самом деле. Учите этому своих детей не через слова, Но через свои действия. Не через дискуссии, А через демонстрирование. И то, что вы будете делать, ваши дети будут отражать. И как вы живете сейчас – они будут жить. Учите их этому, и вы научите их великому. И помните… Мы все едины… Нил Дональд Уолш

Так я понял: ты дочь моя, а не мать, только надо крепче тебя обнять и взглянуть через голову за окно, где сто лет назад, где давным-давно сопляком шмонался я по двору и тайком прикуривал на ветру, окружен шпаной, но всегда один — твой единственный, твой любимый сын. Только надо крепче тебя обнять и потом ладоней не отнимать сквозь туман и дождь, через сны и сны. Пред тобой одной я не знал вины. И когда ты плакала по ночам, я, ладони в мыслях к твоим плечам прижимая, смог наконец понять, понял я: ты дочь моя, а не мать. И настанет время потом, потом — не на черно-белом, а на цветном фото, не на фото, а наяву точно так же я тебя обниму. И исчезнут морщины у глаз, у рта, ты ребенком станешь — о, навсегда! — с алой лентой, вьющейся на ветру. …Когда ты уйдешь, когда я умру. Борис Рыжий