Я строил из себя пожившего. Пожившего. Поднаторевшего. Усталого и отспешившего. Уверенного. В меру грешного. И понял вдруг, что вот по улице, как существо необычайное, пронёс себя известный умница, весь выстроенный из молчания! А этот застарелый путаник – в берете, с палкой не по росту, - он выстроил себя из пуговиц, из брюк и пиджака в полоску… А этот – в анекдотах пустеньких. А тот – в загадочном загаре. А этот – приложенье к усикам и скромный постамент к сигаре… А вот, цедя слова задавленно, руками бледными колыша, шагают юные фундаменты. Без стен (не говоря о крышах!). Считают: надо торопиться. Прислушиваются к разговорам… Так по крупице, по крупице мы строим из себя кого-то. Как будто время опустело. И не окликнет. И не спросит… Тут думать надо. Делать дело. Оно тебя само построит. Роберт Рождественский, 1987 г.
Другие записи сообщества
Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на земле. И от лености или со скуки Все поверили, так и живут: Ждут свиданий, боятся разлуки И любовные песни поют. Но иным открывается тайна, И почиет на них тишина… Я на это наткнулась случайно И с тех пор всё как будто больна. Анна Ахматова, 1917 г.
У Бога нет религии… А еще у Бога нет канонов, пяти столпов и правила не носить цветастую одежду. Ему все равно едим ли мы яблоки до Спаса, готовим ли молоко и мясо на разных плитах и принимаем ли пищу в светлое время суток во время рамадана. Он не требует читать намаз, совершать обрезание и верить в то, что мир основан на страдании. Ему не нужен наш двухнедельный пост, постное лицо и вырезанная дыра в районе сердца в знак скорби за усопшими. Все это придумали сами люди: слепили богов, нарисовали иконы и нанесли на белый камень орнаменты. Столетиями вели религиозные войны, уничтожали рыжеволосых женщин и тех, кто думал иначе. Написали сотни книг, разработали тысячи правил и ограничений. Осудили всех, кто не выполняет «Миквэ», не молится за умерших, на манер протестантов и не признает литургии. И ничего за 2000 лет не изменилось. Мы изучили языки, пользуемся телефоном, разработали умные палочки для еды и храним пуповинную кровь, но продолжаем убивать, грабить, врать и ненавидеть, невзирая на Иисуса, Кришну, Мухаммеда и Будду. Мы ссоримся на улицах и в вагонах метро. Имеем сотни врагов и половину друга. Играем в прятки и подделываем голоса. Носим маски и искусственные клапаны. И напрочь забыли, для чего живем, дышим и сцеживаем молоко. И даже не догадываемся, что пришли на эту Землю с одной единственной задачей – обрести счастье! Махатма Ганди
Я ощущаю незащищенность человека, и свою в том числе, перед лицом враждебного мира и особенно перед лицом враждебно настроенного отдельного человека. Мне кажется, это самое страшное. Самое страшное, что может быть, - это столкновение человека с насилием, то есть со злом, которое несет в себе другой человек. Это мне кажется самым страшным. Андрей Тарковский
А что читают наши подписчики в ноябре? #КИМЖ_подписчики_читают
Сергей Есенин Письмо к женщине Вы помните, Вы всё, конечно, помните, Как я стоял, Приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате И что-то резкое В лицо бросали мне. Вы говорили: Нам пора расстаться, Что вас измучила Моя шальная жизнь, Что вам пора за дело приниматься, А мой удел — Катиться дальше, вниз. Любимая! Меня вы не любили. Не знали вы, что в сонмище людском Я был как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком. Не знали вы, Что я в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, что не пойму — Куда несет нас рок событий. Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье. Когда кипит морская гладь — Корабль в плачевном состоянье. Земля — корабль! Но кто-то вдруг За новой жизнью, новой славой В прямую гущу бурь и вьюг Ее направил величаво. Ну кто ж из нас на палубе большой Не падал, не блевал и не ругался? Их мало, с опытной душой, Кто крепким в качке оставался. Тогда и я, Под дикий шум, Но зрело знающий работу, Спустился в корабельный трюм, Чтоб не смотреть людскую рвоту. Тот трюм был — Русским кабаком. И я склонился над стаканом, Чтоб, не страдая ни о ком, Себя сгубить В угаре пьяном. Любимая! Я мучил вас, У вас была тоска В глазах усталых: Что я пред вами напоказ Себя растрачивал в скандалах. Но вы не знали, Что в сплошном дыму, В развороченном бурей быте С того и мучаюсь, Что не пойму, Куда несет нас рок событий… Теперь года прошли. Я в возрасте ином. И чувствую и мыслю по-иному. И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому! Сегодня я В ударе нежных чувств. Я вспомнил вашу грустную усталость. И вот теперь Я сообщить вам мчусь, Каков я был, И что со мною сталось! Любимая! Сказать приятно мне: Я избежал паденья с кручи. Теперь в Советской стороне Я самый яростный попутчик. Я стал не тем, Кем был тогда. Не мучил бы я вас, Как это было раньше. За знамя вольности И светлого труда Готов идти хоть до Ла-Манша. Простите мне… Я знаю: вы не та — Живете вы С серьезным, умным мужем; Что не нужна вам наша маета, И сам я вам Ни капельки не нужен. Живите так, Как вас ведет звезда, Под кущей обновленной сени. С приветствием, Вас помнящий всегда Знакомый ваш Сергей Есенин. 1924 г.
Плохие стали зеркала, Неверно как-то отражают, Меня так грубо искажают — Пародия их просто зла. Я помню — много лет назад Получше делать их умели, И на меня из них смотрели Мои весёлые глаза, Фигуры стройный силуэт, Лицо живое, молодое И симпатичное такое - Теперь таких зеркал уж нет. Хотя с тех пор прошли года, В себе не чувствую изъянов, Всё так же полон мыслей, планов, Душа как прежде молода. Зеркал же новых злая гладь, Куда порой смотрю я сдуру, Какую-то карикатуру Теперь вдруг стала рисовать. В жестокой глубине стекла Почти седой и лысоватый, В морщинах весь, слегка пузатый... Плохие стали зеркала! Андрей Дементьев