Но ты, о лестница, в полночной тишине беседуешь с былым. Твои перила помнят, как я покинул блеск еще манящих комнат и как в последний раз я по тебе сходил, как с осторожностью преступника закрыл одну, другую дверь и в сумрак ночи снежной таинственно ушел - свободный, безнадежный... Владимир Набоков. 1918 год. Авторы фото - Алексей Грачев, Александр Сухарев, Maxim

" Жуткий город: девок нет, в карты никто не играет. Вчера в трактире украл серебряную ложку-никто даже не заметил: посчитали что её вообще не было!" © Семён Фарада, Александр Абдулов в х/ф "Формула любви", режиссер Марк Захаров, 1984г.

Тут один фантазёр пишет, что в 1887 году когда этот суфий глядел на г. Ош, сидя на верхушке Сулеймановы горы, тогда он представить себе не мог, что скоро вокруг этой Соломоново горы вырастет промышленно развитый, интеллектуально достаточный, культурный центр южной Киргизии. И там же, этот иссыкульский фанатик-фантаст чешет всем, мол и сейчас наш Садыр ава как этот мудрец из горы, спит и видит, как скоро на берегу Иссык-Куля вырастет город Асман))). Я не суфийский шейх и не мудрец горы. Но я скажу лишь то, что видел своими собственными глазами, только мое видение было не в абстрактном будущем, а в далеком прошлом веке. Почти ровно через сто лет, после этого шейха, я будучи учеником школы имени Гагарина, начал поход на Сулейманку с одноклассниками. Потом, я ещё часто подымался на эту гору. И в отличии от этого суфийских шейха, тогда явно видел перед глазами божественное Чудо. Тогда (в 1989-1991гг), вокруг Сулейманки был красивейший вид на Советский город Ош. Ясно помню, городские парки, административные здания, дома пионеров, кинотеатры, клубы, городские пляжи, узбекские и кыргызские драмтеатры, университеты ОшГу, районы Черёмушки, Западный, Араванский, Геологический, ХБК, Шайит-Тепа, Юго-восток и между всеми этими текла горная река Ак-Буура. Ещё я помню беспрерывно работавшие заводы, текстильные фабрики Текстильщик, хлопчатобумажный комбинаты ХБК, швейные фабрику Мурас, Ошские базары, автовокзалы и прочие блага цивилизации. Вспоминаю и сравниваю с нынешним временами, думаю это же чудо, это же сказка наяву. Тогда я, как и все не думал откуда все это добро взялось. Но потом, после краха СССР, в Ошской резне в 1991 году, когда в первый раз увидел танки на улицах города, разруху домов, я с ужасом понял, то что мы просто были неблагодарными тварями. Мы как бараны не ценили и даже сейчас до сих пор не ценим то, что дала нам Советская власть. Многие до сих пор думают, что все это было само собой просто, просто с небо спустилась божья благодать, как манна небесная. До сих пор все наивно полагают, что какой-то чародей суфий как Садыр ава сделал суф-суф и построил такой цветущий город. Хотя, на этом фото наглядно же видно, во что превратят город эти безграмотные и религиозные мракобесы. © Асхат Осмонов

Это по нашему. Вроде простые но за себя постоят! Крым ❤️

4 ИЮЛЯ 1964 ГОДА НЕ СТАЛО САМУИЛА МАРШАКА. ЧТО БОЛЬШИНСТВО ИЗ НАС ЗНАЮТ О НЕМ, КРОМЕ ТОГО, ЧТО ОН БЫЛ ТАЛАНТЛИВЫМ ДЕТСКИМ ПОЭТОМ, НАПИСАВШИМ «КОШКИН ДОМ», «РАССЕЯННОГО» И ДРУГИЕ СТИХИ ДЛЯ МАЛЫШЕЙ? Немногое. Юному Маршаку был запрещен въезд в российскую столицу из–за существовавшей в царскую пору процентной нормы на гимназистов–евреев. Помогло знакомство со знаменитым критиком Владимиром Стасовым, который добился перевода Самуила в петербургскую гимназию. Он же познакомил парня с закадычными друзьями - Горьким и Шаляпиным. Во время Первой мировой войны Маршак занимался делами детей беженцев–переселенцев, при советской власти ему пришлось заведовать детскими домами и колониями. Не будь Маршака, не была бы издана «Республика ШКиД». Когда–то он защищал Корнея Чуковского, стихи которого для детей пытались запретить, потом они вместе заступались за Иосифа Бродского. «Двенадцать месяцев» Маршака хотел поставить Уолт Дисней. Самуил Яковлевич обратился за содействием к руководителю советского кинематографа Ивану Большакову, но тот на назначенную встречу не явился. Поэт оставил на дверях его кабинета записку: «У Вас, товарищ Большаков, не так уж много Маршаков». Знаменит Маршак и как переводчик. Ему доводилось браться даже за стихи Мао Цзэдуна. С немецкого им переведен Генрих Гейне, но более всего известны его переводы с английского: «Дом, который построил Джек», сонеты Шекспира и баллады Бернса. Поэт Александр Твардовский как-то сказал, что Маршак «сделал Бернса русским, оставив его шотландцем». В Шотландии кончину Маршака сопроводили словами «конец старинной песни», которые впервые были произнесены, когда страна лишилась независимости. А еще Маршак был автором серьезных стихов. Очень серьезных. Старайтесь сохранить тепло стыда. Всё, что вы в мире любите и чтите, Нуждается всегда в его защите Или исчезнуть может без следа.

Здравствуй, папа! - Что же нам с тобой делать? – задумчиво спросил директор школы, стараясь не смотреть на меня. В окно. В стену. В журнал, лежащий на столе – только не на меня. Разумеется, в школу уже сообщили, чем я был занят вечером. И от того было еще обиднее. Конечно, моя учёба – вклад в будущее страны, мой долг, нам это вдалбливали чуть ли не ежедневно. И не сказать, что я был совсем дураком – на четыре вполне мог бы учиться. Но вечером я нашёл свою мать в ванной с перерезанными венами, вызывал скорую, ждал, пока приедут. Забинтуют, заберут с собой. Посочувствуют мне, погладив по голове. Мать пыталась то ли покончить с собой, то ли устроить спектакль – я так до конца этого и не понял – из-за очередного мужика, не пожелавшего стать её мужем, а я не смог сделать уроки. Проводив врачей, я достал из заначки сигареты, и курил, сидя у окна. Сигарета дрожала в пальцах, а в голове стоял какой-то гул. Потом я научился его определять: это было остаточное явление после стресса. В башке пусто и легко, и гудит, как в пустом ведре. Я сидел, курил, думал о том, что мне ещё отмывать ванну от маминых художеств, и совсем не мог думать об уроках. И было мне пятнадцать лет. А через два месяца из тюрьмы вышел мой отец. Он не хотел видеться с матерью, а со мной, видимо, хотел. И подкараулил меня после школы. - Тоха. Сынок! – обнимал меня батя, роняя слёзы. Я был рад его видеть, но не понимал, почему мне так не повезло с родителями. Один отмотал уже второй срок. Вторая чуть что пытается театрально покончить с собой, а после больницы подлизывается ко мне, как щенок. В глаза заглядывает. А потом будет очередной хахаль, и снова любовь до потери сознания, и опять разочарование, и ванна в крови. Я так устал от этого. Хорошо, хоть были эти передышки, чтобы исправить косяки по учебе, и не получать пять двоек за день, как тогда, когда меня после битый час мурыжил директор. - Папа, ты как? - Я что? Я только вышел. У матери пока. Пойдём к нам? Бабка весь вечер пироги пекла. Бабушка Лида была своеобразным человеком. Когда батя сидел, она с нами не общалась. А сейчас, я не сомневался, она меня заобнимает-зацелует, будет причитать, кормить-поить. Тоже спектакль? Мне было пятнадцать, но уже тогда казалось, что все вокруг играют в какие-то игры. А мне просто не досталось роли. И я сижу в зрительном зале. Один. - Папа, слушай… тут такое дело. Мать иногда пытается… - Чего? Руки, что ль, на себя наложить? - А ты откуда знаешь?! – удивился я. - Дак у неё это смолоду. Послушай меня, сынок. Я, как-никак, школу жизни ого-го какую прошёл. Когда человек хочет себя убить, он это делает. Всё остальное – дешёвая постанова. Хорошо ему говорить: дешёвая. А мне эти представления обходились дорого. Меня чуть не отправили в спец. интернат. Да и вообще, найти свою мать в таком виде – голую в крови в ванне – это… короче, я был пацаном, но чуял, что бесследно для меня это не пройдёт. - А то давай к нам? Живи у нас. Мне работу уже подогнали. Не пропадём. - Работу? – остановился я. – Пап, точно работу? - Да точно, точно! Я завязал, Антон, зуб даю. Интересно, какой зуб отец имел в виду? Какую-нибудь из своих золотых фикс? Лида мне обрадовалась. Угощала пирогами. И не стала спорить с отцом, когда он сказал ей, что я поживу у них. Вот только я в тот момент отказался, и мне показалось, что баба Лида выдохнула с облегчением. Но, возможно, просто показалось… Мать была дома. Сидела за столом с каким-то обгрызенным мужичком. Каждый следующий у неё был хуже предыдущего. Этому можно было смело дать кличку Сморчок – ни прибавить, ни убавить. - Антоша, это дядя Слава. - И что? Он будет моим папой? – злобно зыркнул я на мать. - Ты почему хамишь? – высоким голосом возопила мать. - Тамарочка, не злись. Мы с Тошей обязательно подружимся, вот увидишь. С Тошей?! Мне что, пять лет? Это было уже слишком. - Короче. Я у отца поживу. Он зовёт меня, думаю, для всех это будет удобнее. Мать начала говорить гадости об отце. И о том, как он испортил ей всю жизнь. И о том, какой я предатель, раз ухожу к нему. - Всего наилучшего. – я собрал сумку и ушёл. Мне правда надоело наблюдать за всеми этими дядями Славами, и последствиями после них. Я почему-то не подумал, что без меня мать будет некому спасать от самой себя. В голове прочно засели слова отца: «Кто хочет умереть – просто умирает, остальное – дешёвая постанова». У отца было спокойно. Даже с бабушкой отношения наладились. Конечно, я думал о том, что отец рано или поздно тоже может привести женщину, и неизвестно, как я буду с ней. Или, сам уйдёт к женщине, и тогда неизвестно, как я буду с Лидой. Но пока всё было мирно. Отец не пил, работал. Встречался с коллегой по заводу, приятной девушкой Дашей. С зарплаты первым делом покупал подарки мне и Лиде. Может и Даше тоже покупал, мы об этом не знали. Я прилично учился и забыл запах сигарет. Перешёл в девятый класс. Казалось, жизнь начала налаживаться. Я всё думал, что надо навестить мать – живу я хорошо, какой смысл злиться на неё дальше? Думал, думал, но не находил времени. А потом как-то вышел со второго урока и увидел бабушку Лиду. Она стояла у окна. - Ба, а ты чего тут? - А я за тобой. - Что-то с папой? – охрипшим голосом спросил я. - Папа в порядке. – Лида смотрела на меня с такой печалью, что я всё понял. Мать довела дело до конца. А меня не было рядом. Я молчал, пока её хоронили. Молчал, пока поминали. На поминках по моей матери я впервые попробовал водку. Хорошо, что тогда. Она была такой же горькой, как моя потеря. Мне не понравилось. Когда все разошлись, я набросился на отца с обвинениями: - Ты же говорил, она этого не сделает! Я поверил тебе. Я же тебе поверил… Батя стоял у окна, не поворачиваясь ко мне. У него тоже были для меня новости, которые не терпели отлагательств – оказывается, его подруга Даша была беременна, и отец собирался жениться. Спустя годы я понимаю, в каком он тогда был тупике. Сын обвиняет его в обмане, беременная женщина ждёт действий, а его первую жену, и мать старшего сына, только что опустили в землю. Тупик. И не жениться никак, и жениться, значит всадить ещё один нож в мою спину. - Что ты молчишь?! – закричал я. - Прости меня, Антоха. Прости… если сможешь. Я сам себе верил. Обычно ведь оно так и бывает. Я стал часто оставаться в квартире матери. Я был там прописан, квартира осталась за мной. Шёл восемьдесят девятый год, страну потряхивало в преддверии перемен, мне одному было несладко. Но видеть отца было ещё тяжелее. Я даже от денег его отказывался, искал себе подработки. Так мне было проще – подальше от бати. Его попытки помочь казались мне неискренними, я больше не верил своему отцу. Я винил его, я винил себя. Когда узнал, что у них с Дашей родился сын, кажется, возненавидел его. У них там новая жизнь. А у меня ничего. Сцепив зубы, я продолжал учиться в школе и подрабатывать в свободное время. Может быть, когда-нибудь, у меня будет нормальная жизнь, - так надеялся я. Не постоянно, но в короткие минуты, когда переставал себя жалеть. Нормальная жизнь, настоящая. Та, где не играют роли в спектакле, а я не сижу в зрительном зале, как дурак. Приближалась зима, тёплые вещи были дома у отца. Замерзая после школы в осенних ботиночках на тонкой подошве и куртке-плащёвке, я вбежал в подъезд, поднялся на этаж и поднял руку, чтобы позвонить, но дверь открылась прежде, чем я нажал на звонок. На пороге стояла Дарья. - Тс-с. Не звони. Олег спит. - Мне только вещи забрать. – буркнул я. Даша впустила меня, заперла дверь на ключ и сунула его себе в лифчик, под платье. Я обалдело уставился на неё. - Ты чего? - Пока с отцом не поговоришь, никуда не уйдешь. – сурово сказала Даша. – И я не только о тебе волнуюсь. О нас тоже. Витя места себе не находит из-за вашей размолвки. И у меня семейная жизнь – не жизнь. Я стоял и сопел, опустив глаза. Даша взяла меня за руку и тихонько вскрикнула: - Господи… а руки-то ледяные! Она почти силком стащила с меня куртку и ботинки и сунула мне теплые носки. Заварила горячего чаю и, видя, что я немного согрелся, спросила: - Хочешь на него посмотреть? Я понял. Она про моего брата. - Спит же… - Мы тихонько. Всё равно отца твоего с работы ждать. Ну? Идем? Я смотрел на Олега, и сердце моё оттаивало. Он был крупным карапузом. Я прикинул, получалось ему уже пять месяцев. Я вспомнил свои детские фото – брат был очень на меня похож. Я на батю, и он, стало быть, тоже на него. Даша потянула меня за руку, вывела из комнаты. - Потом ещё налюбуешься, когда проснется. В кухне она разогрела мне суп, налила, подвинула хлеб и сказала: - Не знаю, чего он тебе там наговорил, но ты должен понять одно: Витя мать твою не убивал. И ты не убивал. И никто! Никто не виноват, только она. Она была взрослой, дееспособной женщиной. Сама выбрала. - А где Лида? – я не хотел говорить о матери. - А. - махнула рукой Даша. - К соседке ушла. - Вы не ладите? - Нет, нормально всё. Да я с кем хочешь полажу! – улыбнулась Даша. – Пойду, дверь открою. А то подумают чего не того. Не сбежишь? Я подумал о брате, которого хотел увидеть бодрствующим, и помотал головой. Рядом с новой женой отца было как-то уютно, что ли. И спокойно. Рядом с моей матерью я никогда не чувствовал ничего подобного. Когда пришёл с работы отец, я сидел в кухне с Олегом на руках. За то время, пока мы его ждали, Даша уговорила меня остаться у них. - Хотя бы до завтра. А там видно будет. Пришла Лида, обняла меня, поцеловала, сказала, как скучала. Объявила, что будут пироги и взялась за стряпню. Даша помогала с пирогами, а я с мелким. Когда батя вошёл в кухню, он застал нашу идиллию в самом разгаре. Олег было схватил меня за ухо и потянулся у носу, но увидев отца, радостно задергался и издал торжествующий вопль приветствия. Ухо тут же было отпущено, брат потянулся к двери, маша руками. Отец замер в дверном проёме, ни говоря ни слова, будто окаменел. Даша, выкладывая пироги на блюдо, зыркнула на меня. - Здравствуй, папа. – сказал я, чувствуя, как тают в горле остатки обиды. - Привет, сынок. Я… я сейчас, только руки помою. Голос его дрогнул, он вышел из кухни. Олег снова занялся моей головой, точнее выпирающими её частями. Даша улыбнулась мне и подмигнула. А я тогда вдруг впервые за долгое время почувствовал себя частью семьи. Частью чего-то живого. Настоящего. Не театрального. Ирина Малаховская-Пен

" Мужичек, вы пошто опять животину тираните?....Вот хотим у вас собачку вызволить....Пожалуйста..Жужа, белой масти!.." © "Волшебное кольцо",1979г.

Я чувствую ностальгию по ушедшим друзьям. Их нет, но внутренне, по душе, они всегда рядом. Например, Виталька Соломин, с которым мы были так близки. Наши Холмс и Ватсон получились такими правдивыми, в том числе, и потому, что мы и в жизни были настоящими друзьями. Мы оба профессионалы, и знали, что на экране можно сыграть любовь, но дружбу невозможно. Экран – это таинство. Смотришь, на простыне что-то такое происходит, а в тонком мире это остаётся и доходит до зрителя… Шекспир сказал, что дружба выше любви. Я часто думал: почему классик так написал? И наконец, догадался: любовь может быть безответной, а дружбы без взаимности не бывает. Это моё личное открытие шекспировского смысла. Дружба – доверие, которое невозможно ни обмануть, ни предать. … Однажды плотник, который строил моему отцу домик в Подмосковье, герой трёх войн, сказал мне фразу, как зарок: «Вася, живи вместе с жизнью, не спеши – беду догонишь. И не отставай – беда догонит». И сам жил именно так. ~ Если обществом правят деньги, а не совесть и мораль, востребовано только одно искусство – «для толпы». Конферансье Максим Галкин – одарённый, но не более чем конферансье. Однако он зарабатывает миллионы и сказочно богат в сравнении с настоящими артистами. Почему? Он даёт публике развлекуху – сплошное «гы-гы-гы», а она, на удивление, больше ничего и не требует… У общества сбит нравственный прицел. Но народ надо подтягивать, задавать ему ориентиры. © Василий Ливанов

? О ПРЕДАТЕЛЯХ. ”Когда Чингисхан осадил Бухару, он не смог взять его с налёту штурмом, поэтому написал жителям города: «Тот, кто на нашей стороне – находится в безопасности». Жители Бухары разделились на две группы. Первые из них отказались подчиняться Чингисхану, а вторые согласились. Чингисхан написал тем, кто согласился ему подчиниться: «Если вы поможете сражаться с теми из вас, кто отказался, мы доверим вам ваш город». Итак, они последовали его приказу, и между двумя группами вспыхнула война. В конце концов, «сторонники Чингисхана» победили, но большим потрясением стало то, что завоеватели взяли в руки оружие и начали их убивать. И тут Чингисхан произнёс слова: «Если бы они были верны, то не предали бы своих братьев ради нас, когда мы были для них чужими…» Мораль: Предавший один раз, предаст и второй.” © Арабский историк Ибн аль-Асир (1160-1234).

Сколько раз ездила в Петербург и не знала, что здесь есть такое место! Из сокровищ Вологодской области: Церковь Покрова Пресвятой Богородицы. 1708 год. (Из деревни Анхимово Вытегорского погоста Олонецкой губернии (ныне - Вологодская область). 27.06.2023. Богословка, Невский парк, Ленинградская область.