СЕРГЕЙ МАКОВЕЦКИЙ: «ПРАВИЛА ЖИЗНИ» • Беда России в том, что у нас нет среднего уровня. Чуть что — гениально, звезда! А вот если бы существовал крепкий средний уровень, было бы легко понять, что выше этого уровня, а что ниже. Что действительно произведение искусства, а что — просто так. • Я отлично дою коров. У нас в деревне была корова Музя, которая всегда ждала, когда я встану спину размять, чтобы задней ногой полное ведро молока выбить. Но это она не со зла — просто немного вредная была. • Меня не приняли в пионеры, потому что в тот день мы с мамой поехали в деревню на Пасху. Директриса сказала: «Если вы уедете, мы не примем Сергея в пионеры», а мама сказала: «Ну и хорошо». А вот в комсомол меня заставили поступить. Я пришел, и меня спросили, что значит быть коммунистом. Я выдал цитату из Ленина, и был принят единогласно. • Сейчас можно бить себя в грудь и говорить, что был диссидентом. Но я диссидентом не был. Я читал Ленина и хорошо знал историю КПСС. • Радоваться за другого — сложнее, чем его жалеть. • Я понял, что стал взрослым человеком, только тогда, когда не стало мамы. • Когда мама впервые пришла на мой «Старинный русский водевиль», она весь спектакль проплакала. Я говорю: «Мамочка, что же вы плакали? Это же водевиль». А она говорит: «Очень смешно было, вот я и плакала». • К маме надо обращаться на «вы». • Десять лет назад, когда мама еще была жива, мы поехали вместе в нашу деревню под Киевом. Подошла к нам моя старая подружка Тамара и говорит: «Шановний Сергей Васильевич, просим не отказать нам и выступить перед жителями». Я страшно растерялся, пришел в клуб, а там — вся деревня. Я рассказывал что-то, читал, пел, и все смеялись, аплодировали. А потом они говорили моей маме: «Уважил нас Сережка. Не побрезговал». • Хотел бы я сейчас жить загородом? Я прекрасно себя чувствую в деревне. Но одно дело туризм, а другое — эмиграция. • Жизнь стала очень быстрой, и люди стали очень громко разговаривать. • Жизнь у меня такая: приехал, поменял пиджак и снова уехал. И я так к этому привык, что, когда наступает время отпуска, даже не могу сообразить, чем себя занять. • Однажды я чуть было не купил мотороллер. Но меня дружок отговорил. Говорит: «Зачем он тебе нужен?» Я говорю: «Представь себе: кругом пробки, а я спокойно еду в театр». А он говорит: «Ага, а вся Москва кричит: посмотрите — вон Маковецкий в театр поехал». • Последний раз я был в метро год назад. Я страшно торопился на спектакль, а в городе была сумасшедшая пробка. Я тогда подумал: «Хорошо было бы, если б в метро звучала легкая музыка». Просто в метро все слишком мрачно. Когда люди заходят в подземелье, у них и лица становятся подземельные. • Ненавижу опаздывать. Заставлять людей тебя ждать — это глупость и неуважение. Прежде всего к самому себе. • Не понимаю, как молодой актер может выйти на сцену с брюшком. • Когда я на сцене, я вижу всю публику. В молодости я думал, что надо пытаться пробить всех, но теперь понимаю, это ошибка. Того, кому жена сказала «пошли в театр, все уплочено», никогда не пробить. • Актер всегда получает от спектакля больше, чем зрители. • Когда актер говорит, что устал от известности, — он врет. Как известность может досаждать? • Мне не все равно как я одет. Но актерам гораздо проще, чем актрисам. Если у актера есть один хороший смокинг — у него все в порядке. А у актрис все платья — одноразовые. И чем платье более запоминающееся, тем сложнее надеть его второй раз. • Была у меня любимая шапка — я ее называл «амнистия», потому что она была очень похожа на арестантскую. Очень я ее любил. Она приобретала на голове те формы, которые ей хотелось. Я снялся в ней в фильме Йоса Стеллинга «Душка». А после съемок ко мне подошла помощница Стеллинга и говорит: «Простите, Сережа, но Йос спрашивает, не отдадите ли вы эту шапку в его музей?» В общем, пришлось шапку отдать. • Ручная работа не может стоить дешево. • Поменять лампочку я могу. Я знаю, что такое физический труд. • Я умею готовить вкусную шарлотку — в ней много яблок и мало теста. И курицу умею запекать: обмазываешь горчицей, кладешь на решетку, под решетку ставишь противень с крупно нарезанной картошкой — и в духовку. Отличное блюдо, если к вам пришли гости. • У актеров не бывает пенсии. Не представляю, чтобы я сидел на берегу Адриатического моря, грел ножки и смотрел на чаек. • Недавно меня сняли для одного журнала, и, видимо, чтобы сделать комплимент, убрали в Фотошопе все морщины. Лицо получилось натянутым, глаза узкие. Когда журнал вышел, друзья боялись мне звонить. Думали, что я сошел с ума и сделал пластическую операцию. • Я не боюсь старости. Ее незачем бояться. Нужно лишь понять, как ее встречать. • Я всегда давал списывать. • Соседей не выбирают. Сергей Маковецкий (Из интервью)

"Они сражались за Родину" Сашка Копытовский - Георгий Бурков Второй номер-бронебойщик.

Алфёров Жорес Иванович - лауреат Нобелевской премии по физике. "... Моего брата звали Маркс. Он погиб в последние дни Корсунь-Шевченковской битвы в деревне Хильки. Он прошёл самые тяжёлые битвы Великой Отечественной: Сталинград, Курскую дугу и, наконец, Корсунь-Шевченковское побоище. Эта битва закончилась 17 февраля 1944 года, а накануне - 15 февраля - Марксик погиб. Как он погиб, мы не знаем. Была просто похоронка, потом пришло письмо, где ещё раз подтверждалось, что он пал в боях за Родину, поскольку мама продолжала посылать запросы, всё ещё на что-то надеясь. Ответы повторялись с одним стандартным текстом: погиб в боях за социалистическую Родину... В 1956 году я решил поехать в Хильки вместе с Борисом Петровичем Захарченей, моим товарищем по Физтеху. Хильки - небольшая деревня. В её центре - большая братская могила. Возвышается стандартная фигура солдата-автоматчика, белая, гипсовая. Пока мы осматривались, пришли бабушки, мы с ними поговорили, и они рассказали, какая жуткая здесь была битва, как они прятались по подпольям. Только в одной этой деревне были сожжены десятки немецких танков. А ещё рядом, говорили они, есть деревня Комаровка - Комаривка, как они произносят. Между этими двумя деревнями лежит большое поле, оно называется Бойково поле. Нам сказали, что на нём погибли пять тысяч немцев и три тысячи наших. Потом, уже вдвоём, мы молча долго стояли у могилы..".

В итальянской часовне Капелла Сан-Северо, в историческом центре Неаполя куда не глянь - всюду скульптуры удивительной красоты. Поражает их реалистичность и детальность. На данный момент такая тонкая работа стала реальной благодаря 3д принтеру и станку с ЧПУ. Но каким образом это делали в 18 веке и почему разучились? Таких скульптур очень много по всему миру, ведь это не уникальные объекты для той эпохи. Но в книгах всё как обычно - зубило с молотком и 7 лет работы...

В 1927 году была проведена серия очень любопытных экспериментов, результат которых сейчас не часто вспоминают. А зря. Результаты этих опытов остались в психологии под названием «эффект Рингельмана». Эксперименты заключались в следующем. Брали самых обычных людей и предлагали им поднимать тяжести. Для каждого – фиксировали максимальный вес, который он «потянул». После чего людей объединяли в группы, сначала – по двое, потом – четыре человека, восемь. Ожидания были понятны: если один человек может поднять – условно – 100 кг, то двое должны вместе поднять либо 200, либо – еще больше. Ведь мифическое представление о том, что групповая работа позволяет достичь большего, что ее результат превосходит сумму отдельных результатов членов группы, уже существовало. И до сих пор существует и активно поддерживается. Но – увы! Двое людей поднимали лишь 93% от суммы их индивидуальных показателей. А восемь уже лишь 49%. Проверили результаты на других заданиях. Например – на перетягивании каната. И опять – тот же результат. Увеличивали численность групп – процент только падал. Причина – ясна. Когда я рассчитываю сам на себя, я прилагаю максимум усилий. А в группе можно и сэкономить силы: никто ж не заметит, как в истории о жителях деревни, которые решили на праздник налить себе бочку водки. С каждого двора – по ведру. При разливе обнаружилось, что бочка полна чистейшей водой: каждый принес ведро воды, рассчитывая, что в общей массе водки его хитрость не будет замечена. При чем тут пассивность? А при том, что, когда я действую, я волей-неволей свои усилия запоминаю и фиксирую для себя. В дальнейшем прикладываю именно столько или еще меньше. Формируя пассивное отношение к делу, в которое вовлечен вместе с другими сам. Соответственно – в случае социальной пассивности мы можем сказать, что мы отлично понимаем ее происхождение и то, что она приводит в итоге к падению результатов до нуля. Не сразу – инерция великая вещь. Но – все же. Нужно сразу сказать: никакие социальные технологии пока не позволили преодолеть эффект Рингельмана. Можно обчитаться заклинаниями от «гуру командной работы», но чем больше группа, тем большую пассивность свойственно проявлять человеку.

Чтобы сыграть польско-еврейского музыканта Эдриен Броуди был вынужден сесть на жёсткую диету – актёр похудел на 15 килограммов всего за один месяц. Но на этом дело не кончилось. Чтобы как можно глубже погрузиться в роль, Броуди порвал все социальные связи: он перестал общаться с родными и даже расстался со своей девушкой. Он отключил сотовый телефон и закрылся в квартире вместе с роялем, на котором играл по четыре часа в сутки. При поддержке режиссёра Романа Полански Броуди на протяжении шести месяцев вёл совершенно аскетичный образ жизни, отказываясь от общения с людьми и любых материальных благ. В возрасте 29 лет Эдриен Броуди стал самым молодым обладателем Оскара за главную мужскую роль в фильме "Пианист". Именно эта роль принесла ему мировую известность.

В Афганистане недалеко от трассы у тоннеля Саланг, расположенного в горах на высоте 3000 метров над уровнем моря, в месте гибели советского солдата сиротливо стоит гранитный валун с высеченными вверху звездочкой и надписью: «Мальцин Сергей В. 1965-85». После вывода наших войск из Афганистана сотни советских памятников были осквернены и разрушены, однако этот устоял и более того — его никогда не оскверняли, регулярно приводят в порядок, охраняют и благоустраивают. Сергей Мальцин был обычным двадцатилетним парнем из Нижегородской области. Он служил водителем армейского грузовика и часто возил грузы через узкий и опасный перевал Саланг. Однажды Сергей выводил из тоннеля свой грузовик, когда заметил, что прямо на него на полном ходу несется автобус. Внутри и даже на крыше были десятки мирных афганцев, в основном дети. Счет шел на секунды. В случае столкновения автобус мог рухнуть в пропасть, но резким поворотом руля Сергей направил свой грузовик в стену отвесной скалы, уступив дорогу встречной. Машина разбилась вдребезги, но дети в автобусе не пострадали. Шансов выжить у него не было, он отчетливо должен был понимать, что это последние секунды его жизни. Памятник установлен точно на месте гибели Сергея. Он постоянно приводится в порядок, а не так давно в нем установили трубу для подачи воды. Получился рукотворный фонтанчик, который работает в теплое время года. Афганские водители регулярно останавливаются возле памятника, пьют воду, восстанавливают силы и вспоминают подвиг обычного советского солдата, спасшего ценой своей жизни несколько десятков человек.

“ИСПЫТАНИЕ» рассказ Толпа монахов, задрав бритые черепа, изумлённо наблюдала за чужеземцем, пересекавшим Мост Судьбы. За тысячу лет никто не прошёл это испытание. Мост, хрупкой лентой нависший над бурной высокогорной рекой, вёл храбреца от храма Лотоса к источнику Будды. Путник был едва различим в кудрях розовых закатных облаков. Рядом парили сонные птицы. Чужак, одетый в мятую футболку, джинсы и кеды, при желании мог попытаться коснуться птиц. Но он, не глядя по сторонам, с безмятежностью в синем взгляде шёл вперёд. Вдруг, вспоров облачную ткань и разметав розовые клочья, над чужаком закружил гигантский орёл, хищно растопырив когти. У монахов вырвался вздох ужаса. Опомнившись, они стали кричать чужаку об опасности. Но храбрец лишь улыбнулся, и беззаботно продолжил путь. Орёл собрался камнем пасть на жертву, но вдруг передумал. Растерянно глядел он на чудовищных размеров тигра, бежавшего за путником. Саблезубый издал жуткий рёв, и орёл постыдно упорхнул прочь, как мелкая пташка. Оказавшись за спиной путника, тигр оскалился, готовясь к прыжку. Монахи нестройным хором завопили храбрецу, что сзади ему грозит смерть. Но тот вновь бесстрашно улыбнулся, и продолжил идти. Тигр напряг мышцы, но вдруг обмяк, и жалобно заскулил, как побитый котёнок. И немудрено - из солнечного диска выплывала огромная хищнокрылая тень… «Дракон!» - вырвалось у смертельно напуганных монахов. Тигр, сдавленно пискнув, спрыгнул с моста, и забарахтался в воде. Но чужак, даже не оглянувшись на дракона, спокойно шёл вперёд. Он дошёл до Источника, нагнулся, и сделал долгий глоток. Затем, достав из рюкзака пластиковую бутылку, наполнил её, и пошёл обратно. Перейдя мост, он встретил восхищённых монахов. Вперёд вышел настоятель в золотом одеянии: - О, герой! Прошу, открой нам секрет своего бесстрашия! Чужеземец с улыбкой поднёс руки к ушам, вынул наушники, и спросил: - Чё?..

Пара германских сабатонов (латная обувь) 1490 года.

В январе 1943 года одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к ней в комнату, поглядела на нее и сказала: — А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна. — Умираю, - согласилась Карякина. - и знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется - предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется. Соседка постояла над Зинаидой Епифановной, подумала. Вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку. — На, Зинаида Епифановна, - сказала она. - Раз твое такое желание перед смертью - нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушай. Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: «Вот и полегче на душе», и уснула. Проснулась утром и… встала. Верно, еле-еле, но ходила. А на другой день вечером вдруг раздался в дверь стук. — Кто там? - спросила Карякина. — Свои, - сказал за дверью чужой голос. - Свои, откройте. Она открыла. Перед ней стоял совсем незнакомый летчик с пакетом в руках. — Возьмите, - сказал он и сунул пакет ей в руки.- Вот, возьмите, пожалуйста. — Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ? Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом. — Ну, что тут объяснять… Ну, приехал к родным, к семье, привез вот, а их уже нет никого… Они уже… они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры - не отпирает никто, пусто там. Что ли, - наверное, тоже…как мои… Вот вы открыли. Возьмите. Мне не надо, я обратно на фронт. В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит одной, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это одной - нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть одной, грех. Вот именно грех - по-новому, как-то впервые прозвучало для нее это почти забытое слово. И позвала она Анну Федоровну, и мальчика из другой комнаты, сироту, и еще одну старушку, ютившуюся в той же квартире, и устроили они целый пир - суп, лепешки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали. — А ведь я не умру, - сказала Зинаида Епифановна. - Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Федоровна. — Ну и живи! Живи! - сказала соседка. - Чего ты... извиняешься! Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он: сладкий. И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились - и все выжили.