Да, говорят, где-то в других временных пластах мы по прежнему идём по улицам с нашими бабушками, молодыми мамами, там по- прежнему ярко светит солнце, а деревья ну очень большие...

Перед талантом Георгия Вицина преклонялись многие его коллеги. А Евгений Моргунов как-то признавался: «Ни я, ни Никулин ногтя Вицина не стоим. Он дьявольски талантлив! Он вам хоть дверную ручку сыграет». Молодого 25-летнего Мишеньку в «Женитьбе Бальзаминова» Георгий Михайлович сыграл в 47 лет. Еще в 1936 году двум приятелям Константину Воинову, который в будущем стал режиссером, а также актеру Георгию Вицину, было всего по восемнадцать лет. Они мечтали создать в будущем свою кинокартину и чтобы в главной роли был Вицин. Такой шанс впервые появился, когда Воинов был приглашен на «Мосфильм», но сразу осуществить свою задумку у режиссера не получилось. Лишь в 1964 году были начаты съемки фильма, куда на главную роль был приглашен Георгий Михайлович. Перед началом съемок Вицин отправился стройнеть в Сухуми, где целый месяц тренировался с местными футболистами. Приблизиться к юношеской физической форме, осанке и походке «Бальзаминову» также помогала йога, которой актер в те годы очень увлекался. Плюс, актер придумал себе сложный грим: «Я сам себя загримировал, где сеточку из краски нарисовал, где веснушки сделал, чтобы морщин не было. Придумал паричок, нос подтянул. Шпатлевку смешал с красной краской, чтобы лицо «похудело». Воинов посмотрел на мои художества и твердо сказал: «Буду снимать!». Из-за столь сложного грима сам Вицин называл картину «Женитьба Бальзамированного». В тяжёлые во всех смыслах 90-е вслед за страной приказал долго жить и советский кинематограф. На кино не было денег, не было и предложений. Ходили слухи, что Вицин остался без средств к существованию. Но на самом деле всё было совсем не так: ему постоянно предлагали где-то сниматься, присылали сценарии, предлагали хорошие гонорары. Но это было так называемое «кооперативное кино» – низкопробные подделки. Из того, что было тогда снято, можно насчитать не больше десятка картин, остальное смотреть просто невозможно. Вицину этот путь не нравился, и он отказывался работать. Но как-то жить нужно было, и Георгий Михайлович соглашался выступать на вошедших в моду корпоративах, где пьющим и жующим людям было глубоко наплевать, кто там на сцене поёт и пляшет – они продолжали есть и пить. Но когда к микрофону выходил Вицин, в зале моментально устанавливалась мёртвая тишина: все откладывали вилки и бокалы, слушали и смотрели на него, читающего Михаила Зощенко, затаив дыхание, а потом долго аплодировали стоя. Хотя, по сути, за столами сидели те, про кого Зощенко и писал, только значительно моложе. Впервые на выступлении Зощенко Вицин оказался еще до войны. Тогда писателя ещё не притесняли, но опала уже началась. Вицина поразила тишина, в которой Зощенко читал свои рассказы, а потом уходил со сцены – ни смеха, когда было смешно, ни аплодисментов. Вицин очень любил Зощенко, и, читая его рассказы на концертах и корпоративах, возможно, творил высшую справедливость и за всех отдавал долги прекрасному писателю. Всю свою жизнь Вицин говорил, что не надо торопиться, и в самом деле никуда не спешил. В какой-то момент к нему вернулся и его любимый персонаж – Гоголь, принёсший ему первое признание зрителей. Любимая фраза артиста была: «Уходя со сцены, главное, не забыть выйти из образа». Он не любил, когда его узнавали, и это не было кокетством. Это относилось только к людям – все арбатские собаки знали Вицина, как своего. У него были знакомые в мясном отделе – они давали ему кости для собак, а в кармане всегда было пшено для птиц. У него было три своих собаки. Он выходил из подъезда в одно и то же время, и птицы уже ждали его, запросто садились ему на плечи. На праздновании своего 80-летия Вицин не приехал – ему это было ни к чему. Словно что-то зная заранее, он сказал жене, что жить ему осталось три года. Прожил он на год больше. С последнего выступления в Театре киноактёра его привезли в больницу, где он умер 24 октября 2001 года. Его последними словами жене были: «Я хорошо помню всё, что было, и точно знаю всё, что будет».

Дэвид Боуи в купе советского спального вагона во время поездки из Владивостока в Москву в 1973 году. Тыкддык, тыкдык. "Тоже довелось пару лет назад проехать на поезде, но от Москвы до Владивостока по акции. Чуть дороже 2-3000 на человека в купе. Отличные воспоминания. Единственный минус душа не было. За окном хоть и минус 30, но поезд был теплый." © комментарий к снимку

Вольф Шлиомович Высоцкий (1889 - 1962) с внуками. Крайний слева Владимир Семёнович Высоцкий. Конец 1940 - х, начало 1950 - х гг. Про еврейские корни Владимира Высоцкого уже давно ходят легенды. Некоторые уверены том, что артист был чистокровным евреем, но тщательно это скрывал. На самом деле подобные слухи не были лишены оснований. Владимира Семеновича Высоцкого многие считали русским. Высоцкий и сам проставлял именно эту национальность в анкетах. Одна из них, датированная 1978 годом, приведена на страницах издания «Владимир Высоцкий» под авторством Светланы Зубрилиной. В действительности же известный артист был русским в лучшем случае наполовину. Его мать Нина Максимовна, носившая в девичестве фамилию Серегина, и вправду была русской. Однако об отце Высоцкого ничего подобного сказать нельзя. Деда Владимира Высоцкого по отцовской линии звали Вольфом Шлиомовичем. Он родился в 1889 году в польском Брест-Литовске в семье стеклодува. Вольф получил отличное образование, стал юристом и женился на своей соплеменнице, трудившейся фельдшером, Доре Евсеевне Бронштейн. Впоследствии в связи антисемитскими настроениями в обществе Вольф Шлиомович изменил имя и отчество, став Владимиром Семеновичем, а его жена сделалась Дарьей Алексеевной. Скрывал свое еврейское происхождение и отец Владимира Высоцкого. Своим настоящим отчеством, Вольфович, Высоцкий-старший старался не оперировать, поэтому во всех документах он фигурировал как Владимирович. И это понятно, если учитывать, что дед барда сменил имя официально. К тому же еврейские корни могли помешать Семену Владимировичу в построении карьеры. Тот был военным и дослужился до полковничьего звания. А вот жена Семена Высоцкого, мать Владимира Семеновича, Нина Максимовна Серегина была русской. Она трудилась референтом-переводчиком в различных государственных учреждениях и министерствах и ничего из своей биографии не утаивала. Если принять во внимание тот факт, что иудеи определяют национальность ребенка по матери, то Владимира Высоцкого никак нельзя назвать евреем. Так что в упомянутых выше анкетах артист все-таки не лгал.

Военный фотограф Ли Миллер в ванной Гитлера. Мюнхен, Германия, 1945 год. Снимок сделал её друг Дэвид Шерман. Предметы тщательно расставлены, в том числе портрет Гитлера на ванной, статуя справа, ботинки на коврике рядом. В этой обуви Миллер в тот день ходила в концентрационный лагерь в Дахау. На коврике грязь из Дахау.

Московский Парк Победы — самая большая братская могила в мире. В годы блокады здесь было сожжено и захоронено в прудах около 600 тыс. погибших. Трупы людей, погибших от холода, голода, обстрелов, сжигали в печах кирпичного завода, затем прах на вагонетке везли к Адмиралтейскому пруду и скидывали туда. После войны на этом месте появился Парк. В 90-х годах на берегу пруда поставили памятную Ротонду и поминальный крест. Потом со дна пруда достали ту самую вагонетку. Была открыта мемориальная Аллея Памяти. А в 2010 году был построен Храм. Это лишь немногое из того, что можно сделать в память о тех, кто был захоронен на территории Парка Победы. Светлая память всем жертвам этой страшной войны.

Игорь Сукачев: «У меня такое ощущение, что я родился женатым. Я женат с 1983 г. сами посчитайте как много лет, причем настолько удачно, что проблемы любовниц, поклонниц для меня просто не существует. Когда я познакомился с Ольгой, ей было 14 лет мне 16. Восемь лет мы дружили до тех пор, пока родственники ни подсказали: "А, ни пора ли вам жениться." Мы и поженились. Для меня жена — это как солнце, воздух, вода, хлеб — явление естественное и необходимое. Вот вы, когда-нибудь думали, взойдет завтра солнце или нет? Я никогда не думаю о любви, это также как сытый человек никогда не думает о пище. У меня есть любимая песня об Ольге, когда я ее пою, у меня всегда проступает слеза.»

Микеланджело шел по рынку, где продавался мрамор. Он увидел прекрасный камень и спросил о нем. Владелец сказал: - Если хочешь этот камень, бери бесплатно, потому что он просто валяется и занимает место. Двенадцать лет никто даже не спрашивал о нем; я не вижу в этом камне никакого потенциала. Микеланджело взял камень, работал над ним почти целый год и создал, может быть, самую прекрасную статую, которая только существует. Через год, когда Микеланджело закончил работу, он пригласил к себе владельца лавки, потому что хотел ему что-то показать. Владелец не мог поверить своим глазам. Он сказал: - Где ты взял этот прекрасный мрамор? - Не узнаешь? – сказал Микеланджело, – Это тот самый уродливый камень, который ждал перед твоим магазином двенадцать лет. Когда кажется, что жизнь трудна, поймите, что просто Вселенная любит Вас слишком сильно, чтобы оставить Вас в покое. Она не может Вам позволить оставаться такими, как Вы есть сейчас, потому что Вам предназначено быть кем-то значительно большим. Именно в эти трудные моменты, когда проходит проверку Ваша воля и намерение, Вселенная буквально вручает Вам возможность вырасти до реализации своего потенциала. ©️ Йегуда Берг Иллюстрация: мраморная скульптура Микеланджело «Оплакивание Христа» или «Ватиканская Пьета». Она была создана 24-летним Микеланджело в 1499 году. Хранится в Соборе святого Петра в Ватикане.

Русская азбука — закодированное послание из глубины веков Совокупность фраз составляет азбучное Послание предков: «Азъ буки веде. Глаголъ добро есте. Живите зело, земля, и, иже како люди, мыслите нашъ онъ покои. Рцы слово твердо — укъ фъретъ Херъ. Цы, черве, шта Ъра юсъ яти!» И если придать этому посланию современное звучание, получится примерно так: Я знаю буквы. Письмо — это достояние. Трудитесь усердно, земляне, Как подобает разумным людям. Постигайте мироздание! Несите слово убежденно: Знание — дар Божий! Дерзайте, вникайте, чтобы Сущего свет постичь!

Однажды ко мне в купе (вагоны были уже забиты до отказа) положили раненого полковника. Старший военный врач, командовавший погрузкой, сказал мне: — Возьмите его. Я не хочу, чтобы он умер у меня на пункте. А вам все равно. Дальше Пскова он не дотянет. Сбросьте его по дороге. — А что у него? — Пуля около сердца. Не смогли вынуть — инструментов нет. Ясно? Он так или иначе умрёт. Возьмите. А там — сбросите… Не понравилось мне все это: как так — сбросить? Почему умрёт? Как же так? Это же человеческая жизнь. И вот, едва поезд тронулся, я положил полковника на перевязочный стол. Наш единственный поездной врач Зайдис покрутил головой: ранение было замысловатое. Пуля, по-видимому, была на излёте, вошла в верхнюю часть живота и, проделав ход к сердцу и не дойдя до него, остановилась. Входное отверстие — не больше замочной скважины, крови почти нет. Зайдис пощупал пульс, послушал дыхание, смазал запёкшуюся ранку йодом и, ещё раз покачав головой, велел наложить бинты. — Как это? — вскинулся я. — А так. Вынуть пулю мы не сумеем. Операции в поезде запрещены. И потом — я не хирург. Спасти полковника можно только в госпитале. Но до ближайшего мы доедем только завтра к вечеру. А до завтра он не доживёт. Зайдис вымыл руки и ушёл из купе. А я смотрел на полковника и мучительно думал: что делать? И тут я вспомнил, что однажды меня посылали в Москву за инструментами. В магазине хирургических инструментов «Швабе» я взял все, что мне поручили купить, и вдобавок приобрёл длинные тонкие щипцы, корнцанги. В списке их не было, но они мне понравились своим «декадентским» видом. Они были не только длинными, но и кривыми и заканчивались двумя поперечными иголочками. Помню, когда я выложил купленный инструмент перед начальником поезда Никитой Толстым, увидев корнцанги, он спросил: — А это зачем? Вот запишу на твой личный счёт — будешь платить. Чтобы не своевольничал. И вот теперь я вспомнил об этих «декадентских» щипцах. Была не была! Разбудив санитара Гасова (он до войны был мороженщиком), велел ему зажечь автоклав. Нашёл корнцанги, прокипятил, положил в спирт, вернулся в купе. Гасов помогал мне. Было часа три ночи. Полковник был без сознания. Я разрезал повязку и стал осторожно вводить щипцы в ранку. Через какое‑то время почувствовал, что концы щипцов наткнулись на какое‑то препятствие. Пуля? Вагон трясло, меня шатало, но я уже научился работать одними кистями рук, ни на что не опираясь. Сердце колотилось, как бешеное. Захватив «препятствие», я стал медленно вытягивать щипцы из тела полковника. Наконец вынул: пуля! Кто‑то тронул меня за плечо. Я обернулся. За моей спиной стоял Зайдис. Он был белый как мел. — За такие штучки отдают под военно-полевой суд, — сказал он дрожащим голосом. Промыв рану, заложив в неё марлевую «турунду» и перебинтовав, я впрыснул полковнику камфару. К утру он пришёл в себя. В Пскове мы его не сдали. Довезли до Москвы. Я был счастлив, как никогда в жизни! В поезде была книга, в которую записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжёлых. Лёгкие делали сестры. Когда я закончил свою службу на поезде, на моем счёту было тридцать пять тысяч перевязок!.. — Кто этот Брат Пьеро? — спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих. — Да так… актёр какой‑то, — ответил дежурный ангел. — Бывший кокаинист. Господь задумался. — А настоящая как фамилия? — Вертинский. — Ну, раз он актёр и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах. С тех пор мне стали много аплодировать. И с тех пор я все боюсь, что уже исчерпал эти запасы аплодисментов или что они уже на исходе. Шутки шутками, но работал я в самом деле как зверь… © Александр Вертинский, "Дорогой длинною..." Справка: В 1916-м Мария Саввишна Морозова организовала свой санитарный поезд, два года курсировавший от фронта до Москвы и обратно. За это время, служивший в эшелоне брат милосердия Александр Вертинский сделал 35000 перевязок раненым. После перевязок он развлекал раненых выступлениями, пришив к белому халату помпоны, чтобы быть похожим на Пьеро.