МOЯ МАМA НЕПРAВИЛЬНО ЖИВЁТ И Я OЧЕНЬ ХОЧУ EЙ ПOМОЧЬ... — Помoчь что? — Помoчь начать правильно жить. — A вы? — Чтo я? — Вы живёте пpавильно? — А пpичём здесь я? Я же пpо маму! Реальный случай. Молодая красивая женщина в ярком платье и с кучей звенящих браслетов. Её пожилая мама живет неправильно. Ведь у мамы есть всё, даже путёвку купили в санаторий. Но мама не хочет в санаторий. — Она хочет на свою дачу полоть дурацкую картошку, я ей миллион раз говорила, купи сколько надо, я тебе денег дам. И подруги у мамы такие же дурацкие, как и картошка. Только про внуков своих говорят. — А о чём они должны говорить? — Надо же думать о духовном росте. — А вы? — Опять про меня? — Расскажите о себе. — Ну, я окончила журфак. — А ваша мама училась в университете? — Нет. — А папа? — Я его никогда не видела. — То есть мама растила вас одна? — И бабушка. — А как вы росли? Расскажите. — Я маму всегда стеснялась. Мы очень бедно жили. Летом ездили на дачу. — Полоть дурацкую картошку? — И ягоды собирали в лесу. Все девочки ели. А мы собирали на продажу. И надо мной смеялись, что моя мама ягодами у дороги торгует. Я на море только в десятом классе поехала. — А что делали вы? — А мне говорили: «Учись». Может быть и из-за этого у меня проблемы с мужчинами, что меня не научили, как с мужчинами общаться. — Нет, проблемы у вас не из-за этого. А из-за того, что вы не видите того, как много ваша мама для вас сделала. — Да, что она для меня сделала?! Я всё сама! — Конечно, сама. Кто оплатил ваше образование? Кто полол дурацкую картошку, чтобы у вас была еда? Кто собирал чернику и продавал, чтобы собрать вас в школу? Если я правильно посчитала — ваше детство это девяностые. Я их хорошо помню. Когда денег не было совсем, когда люди выживали благодаря картошке. — Вы только о материальном! А ведь есть же ещё и духовное! Дружба! Доверие! — Легко говорить о дружбе и о доверии, когда у тебя всё есть. Трудно, когда тебе нечем кормить ребёнка. И ваша мама сделала всё, что смогла. Она сделала ровно столько, сколько смогла. Она дала вам то, благодаря чему вы можете делать то, что делаете. Да, ей тяжело, да она не понимает, как можно жить по-другому, но её жизненная стратегия, судя по вам, оказалась успешной. А дальше ваша задача. — Какая? — Подумайте. Когда я училась в университете на психфаке, один из наших преподавателей сказал: «Родители всегда неправы, но у вас есть выбор какую жизнь вы хотите прожить, и этот выбор у вас есть благодаря вашим родителям». У наших родителей была не самая простая жизнь. Я хорошо помню своё детство. Я помню, как мама и бабушка кипятили бельё и стирали его вручную. Я помню, как мы жили, когда родителям по полгода не платили зарплату. И я помню зиму, когда у нас не было никакой еды, кроме картошки и консервированных овощей с дачи. Я помню, как плакала моя мама, когда в школе украли мою сменную обувь и не было денег, чтобы купить новую. У наших родителей слишком много сил уходило на то, чтобы у нас было время. Чтобы мы учились, чтобы наша жизнь была не такой, как у них. Да, они жили неправильно. По нашему мнению. Но наше правильное, отдыхом в санатории, с походами в музей, с путешествиями, с книгами и саморазвитием — выросло на их картошке. И на этом картофельном поле, среди своих таких же подруг, они научились быть счастливыми. А наша задача — поливать свой огород и уважать то, что сделали другие. Для начала уважать. А потом благодарить. И только после этого начинается взрослость. Елена Пастернак

МОИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ О ПОЕЗДКЕ В ШКОЛУ М. П. ЩЕТИНИНА. КАК ОБСТОЯТ ДЕЛА СЕЙЧАС Из искры - пламя… Андреевский флаг снова гордо реет над пятью корпусами школы. Школы, которую не смогли уничтожить ни унижениями, ни клеветой, ни отозванной лицензией. Даже здания, перешедшие в собственность государства, не стали помехой в великом свершении комплексного формирования личности. Да, теперь это не государственный лицей. Дети здесь находятся на семейном обучении, зачёты сдают дистанционно. Теперь их не 300 человек, чуть больше 20. Но распорядок, подход к обучению, а главное дух - все сохранилось в том же виде, что и при жизни Михаила Петровича Щетинина. Когда здесь трепетала жизнь, было легко и радостно, по территории школы бегали парни и девчата, полные надежд, желания и силы изменить жизнь своей страны к лучшему. Сегодня вид омрачает забор с колючей проволокой - он в прямом смысле разрезает деревянный помост, где прежде ребята занимались хореографией и рукопашкой. Он начинается прямо за корпусом «Ольха». Помост, построенный руками детей, учившихся в лицее. А за ним - жилые корпуса, «Озарение» и «Святогор». Возведённые детьми, расписанные детьми… Теперь они принадлежат государству, здесь проходят лагеря «Смены». И даже в этой ситуации команда педагогов Текоса сохраняет великодушие и достоинство, делая акцент на одном из главных принципов школы-лицея - любви к своей необъятной и прекрасной Родине. «Теперь наша школа приобнимает наше государство. А своё государство мы любим,» - комментирует передел территории Ирина Вячеславовна, заместитель директора по научно-методической работе проекта «Школа Щетинина». Ведь забор и колючая проволока заканчиваются - и вот ещё два корпуса школы. «Серебряный» - на реконструкции, и вновь отремонтированный двухэтажный корпус, где находятся кабинеты педагогов, на чердаке - новый зал для выступлений и швейная мастерская, где расположилась коллекция национальных костюмов. И, действительно, территория «Смены» оказывается в окружении двух этих корпусов и пяти на основной территории. Как выдержал последние 4 года неустанной борьбы педсостав школы, те немногие, оставшиеся верными своему делу? Им пришлось «нарастить духовные мышцы». Преодолевать давление властей, унижения чиновников, грязь в прессе и интернете, селевыми потоками льющуюся на школу, многочисленные проверки, суды, предательства прежде близких и верных и при этом - смотреть в будущее. Не просто с надеждой, а простраивая туда мост - настоящий, надежный. Сейчас в полном разгаре строительство нового корпуса. Здесь в Текосе между собой его зовут «Орлан.» Новое здание, более трёхсот квадратных метров, будет включать в себя аудитории на 15 человек и спортивный зал с раздевалками и душевыми на втором этаже. Уже будущим летом здесь смогут учиться ребята. Текос впервые в таком масштабе открыл свои двери для гостей. Около 40 педагогов и организаторов школ в течение трёх дней погружались в обстановку школы Щетинина, вставали на место учеников и пробовали на себе метод погружения в предмет, любовались выступлениями учеников школы - народной хореографией, фланкировкой шашками и непревзойденным многоголосьем. Это первый семинар здесь, в Текосе, по методике академика М. П. Щетинина, основанной на многолетнем опыте исследований, проводимых в Лицее. Коллектив школы заявил, что этот семинар - первый, но не последний. Педагоги школы настроены на дальнейшую работу по донесению сути метода и подхода ищущим. Может в этом и заключён главный смысл? Чтобы после ухода Великого Учителя его ученики продолжили его дело?.. И несли на этой земле глубокие знания, широту взглядов, любовь и служение Родине, умение созидать, ставить сложные задачи и выполнять их. Дарья Иванникова , Москва 10.10.2023

ЗАЧЕМ УБИВАЮТ ДЕРЕВНИ Один немец сказал мне с горечью, что мы, русские, даже не понимаем, насколько мы богаты и свободны, ведь в Германии даже чтобы просто войти в лес, нужно платить деньги, развести там костер – платить штраф, взять с собой своего сына – нарваться на конфликт с органами опеки, завести домашнюю живность – получить судебный процесс с могущественными корпорациями... Убийство оптимизацией Так сложилось, что при слове «оптимизация» у меня сразу возникает почти что подсознательный вопрос: что еще собираются отнять у людей? И, надо сказать, я еще ни разу не ошибся, к своему ужасу. «ОПТИМИЗАЦИЯ» – такая же болезнь мозга нашего государства, как либерализм – болезнь мозга «творческой интеллигенции». С либерализмом интеллигента все ясно – это маниакально-болезненное стремление «всем все разрешить» и «запретить запрещать», дивно сочетающееся с нежеланием признавать, что большинство населения страны считают: «Всем все разрешают» только в дурдоме, да и то предварительно приняв меры предосторожности. А вот что с оптимизацией? Слово-то позитивное, однокоренное с «оптимизмом»… Но, оказывается, обманное. Вкратце: под оптимизацией чиновниками подразумеваются некие действия, которые позволят государству меньше тратить на некое дело, но при этом продолжать делать вид, что дело делается… уфффф, сложно, правда? Но это сложно для нас с вами, а для государства все предельно ясно. Оптимизировали «нерентабельные» аэродромы – сократив их количество по стране в семь раз. Оптимизировали уникальные военные училища. Оптимизировали ведущие вузы и не имевшие аналогов в мире опытные сельскохозяйственные участки. Оптимизировали метеостанции. Оптимизировали заповедники… Кстати. Дичайшим итогом всех «оптимизаций» последних двадцати лет является то, что сэкономленные (а точней – с мясом вырванные из тела страны) на них деньги были перекачаны в покупку зеленой резаной бумаги под названием «доллар», а значительные территории России просто-напросто обезлюдели. Вы спросите: как это связано? Что ж. Я отвечу. *** Уже достаточно давно отмечено: если в селе закрывается школа, то это село тихо умирает в течение следующих нескольких лет. За последние же пять лет количество сельских школ в России сократилось на 37%. Сокращение сельского населения – это общая проблема России. И, конечно, нелепо было бы взять и обвинить, например, конкретно районную власть Кирсановщины в некоем зломыслии, искоренении русского села. И вообще, можно задать вопрос: не перепутаны ли тут причина и следствие? Возможно, это не село умирает после закрытия школы, а сокращение численности жителей села – особенно детей! – приводит к тому, что школа становится «нерентабельной»? Да ведь и «оптимизация», «филиализация» и прочая лизация сельских школ – это не то что не районная, это даже не общеобластная, а скорее общероссийская проблема, появившаяся одновременно с заокеанской эпидемией желтых автобусов, которые-де должны комфортно развозить школьников из отдаленных мест в благоустроенные крупные «базовые» школы, а на деле крадут у каждого ребенка от часа до трех часов времени ежедневно. Вызывает сомнение тут вот еще какой факт. Может ли вообще образование быть «рентабельным» в чисто финансовом исчислении? Нет. Нет, еще раз нет и нет! Школа в принципе, по определению, не приносит и не может приносить сиюминутных доходов – если только это не частный колледж для детей миллионеров, да и то вряд ли. Если же начать искать пути сэкономить на школах, то подобная экономия аукнется не очень быстро, но смертоносно. И сэкономленные миллионы или даже миллиарды вполне могут пойти на могильный памятник целому государству, увлекшемуся идеей «оптимизации». Сам путь – поиск финансовой выгоды в деле образования, какой бы эта выгода ни была, – порочен и опасен. Первое «ау» я уже назвал. Точней – целых два. Это уничтожение села – тот, кто с детства постоянно его покидает, не чувствует никакой привязанности к нему, уже не вернется туда насовсем, став взрослым – и пожирание детского времени в бесконечных утомительных поездках. Но это еще далеко не все, увы. Катастрофическое падение уровня образования в стране – а оно именно катастрофическое, иначе это не определить! – особенно сильно бьет по сельским детям. Как раз, опять же, потому, что они тратят уйму времени на разъезды с одной стороны, а с другой – очень трудно чему-то научить ребенка, у которого в голове постоянная мысль (зачастую на фоне недосыпа) о том, что надо еще добираться домой за 20–40 километров. Конечно, это не главная причина того, что современные школьники по уровню своих знаний недотягивают до школьников-ровесников прошлого примерно как детсадовец до девятиклассника. Главная причина в том, что наше образование вообще стало полем для экспериментов каких-то маньяков – иначе не скажешь, которые сумели превратить лучших в мире учеников в полуграмотный (это не преувеличение) и суеверный сброд, понятия не имеющий о дисциплине (а значит, ничего в жизни не способный добиться). Главная причина в том, что до сих пор не отказались от ЕГЭ и не подвергли суду – не просто осуждению, но именно суду! – всех тех, кто разрабатывал и проталкивал эту убийственную идею и продолжает ее защищать до сих пор, вопреки очевидному. Но, повторяю, для сельских детей это усугубляется еще и оторванностью от малой родины и бесконечной тратой времени. Отсюда же и оскорбительная, совершенно не соответствующая действительности байка о «тупости» детей из села. На селе исчезла прослойка учителей как носителей культуры и авторитета. Конечно, и это связано, опять же, не только с закрытием школ. Педагоги (учителями их называть не стоит, это именно исторически очень точно обозначенные педагоги – рабы, прислуживающие хозяевам «на ниве» наблюдения за детьми) уже давно стали одними из самых верных слуг власти. Они настолько прочно взяты в бюджетные тиски, что даже помыслить не могут о величии своей профессии, им просто не до этого – любые подобные мысли погребаются под валами бумаг и умирают под экономическим прессингом. Педагоги выполняют безропотно и послушно любые инициативы власти – ведут за детьми политическую слежку, внедряют в жизнь школ безумные понятия «толерантности» и «свободы личности ребенка», занимаются рискованным педагогическим экспериментированием по «передовым западным методикам», организуют массовые провластные мероприятия, оказывают моральное и финансовое давление на родителей, служат доносчиками в интересах органов опеки, доносят и друг на друга – в конкурентной борьбе, в чаянии прибавки в полтысячи рублей. Да и авторитет педагогов в глазах и родителей, и учеников недорого стоит. И все-таки в каждом селе именно школа еще недавно была центром праздников, человеческих общений, а слово учителя немало весило в самых разнообразных спорах и даже скандалах. Сейчас ничего этого нет, пусто и дико на селе без школы. Проживание в деревне для ребенка и безопаснее, и просто-напросто здоровее, чем в городе, особенно крупном. Многие родители, гоняясь за неким «культурным досугом», буквально силком запихивают ребенка в мегаполис, таскают его по курортам на каникулах, записывают в секции, кружки и бассейны, платят за все это немалые деньги, словно находясь под гипнозом, в полной уверенности, что обеспечивают своему ребенку «гармоничное развитие» и «безопасность». При этом, как правило, и родители и дети живут в постоянном страхе перед транспортом, маньяками, грабителями, хулиганами и т.д. и т.п., перемещаясь по жизни буквально перебежками от одного охраняемого места к другому. Потом те же самые родители тащат того же самого ребенка к психологу – лечить от целого комплекса фобий (помогите, я даже не понимаю, откуда это у него!) и развивать самостоятельность (помогите, он сам вообще ничего не способен делать!). Естественно, «помогают» им тоже за деньги. Ребенок в большом городе дышит тем, чем дышать не следует, ест то, что есть нельзя, дети массово (речь уже о десятках процентов!) страдают аллергиями и ожирением – зато у него есть некое мифическое «пространство для развития». Когда я слушаю таких родителей, мне начинает казаться, что они просто бредят или находятся под гипнозом. (Кстати, власти такое положение дел удобно. И тут суть даже не в том, что родители платят буквально за каждое движение своего ребенка. Может быть, это излишне конспирологично, но я уверен: вытеснение людей в мегаполисы имеет своей целью создание, в конечном счете, легко контролируемых резерваций, населенных, а точнее набитых, во всем зависимыми от «специалистов» существами. А на месте бывших сел все чаще возникают коттеджные поселки, где дети богачей живут так, как дети и должны жить: среди живой воды, свободно растущей зелени, под чистым небом, дыша нормальным воздухом и не трясясь над каждым своим шагом…) При этом попытка обычных, «неэлитных», родителей перебраться с детьми в деревню тут же мгновенно вызывает пристальный интерес у наших вездесущих «защитников прав детей». Тут же следует постановка вопроса о том, что «родители искусственно снижают уровень жизни ребенка», и заканчивается это далеко не всегда просто нервотрепкой – мне известны случаи, когда детей у таких семей отбирали. Дети перестают понимать мир, в котором они живут. Они вообще выпадают из реальности в искусственное пространство. И «ученые» – то ли кретины, то ли сволочи! – открыто радуются тому, что это, оказывается, «формируется новая среда», которая нам, отсталым лохам, непонятна и недоступна. Шесть лет назад летом я был свидетелем и участником истории, которая буквально меня поразила. У меня гостили московские друзья с 13-летним сыном. Рано утром я вышел во двор и застал мальчика медитирующим над грядкой с огурцами. Он изучал грядку так внимательно, что я тоже заинтересовался и, подойдя, спросил, что там такого любопытного. Оказалось, мальчику очень понравились красивые желтые цветочки и ему хочется знать, что это такое и как их разводить. Честное слово, я сперва даже не мог понять, о чем идет речь. Я не видел никаких цветочков, на грядке росли огурцы. Когда же до меня дошло, о чем идет речь и дошло, что мальчишка не шутит, – я даже слегка испугался. В свою очередь в мои объяснения, что это – огурцы, он поверил не сразу, только когда я нашел одну из первых завязей и показал ему маленький огурчик, увенчанный этим самым цветочком. Для москвича увидеть такое было откровением… Нет, то, что они коров и лошадей не видят, – это мелочи уже. Дети не видят собак. «Потому что завести собаку – это большая ответственность!» Возможно, так и есть в ненормальном пространстве большого города. В селе же собака для ребенка – это не некая киношно звучащая «ответственность», а просто – собака, как и было веками и как это и должно быть. Друг-приятель по играм и сторож двора. Сделать что-то своими руками для ребенка из большого города – недостижимая вещь. Порез на пальце – повод для настоящего истерического припадка, и это я говорю о мальчиках – о мальчиках, и не о малышах, да еще и взрослые тут же с воплями ужаса начинают бегать вокруг… Читателям старшего возраста это может показаться невероятным, но я не раз видел, как порез, который мы в детстве на ходу заклеивали подорожником, сейчас становится – по инициативе самого ребенка! – поводом для визита к врачу, где мальчишка (именно мальчишка!) с искренним страхом и без стыда спрашивает: «А я не умру?! А у меня не будет заражения крови?!» – и прочую ерунду. Разрушение деревни как основы основ, как корневой системы и символа России – это, пожалуй, самое жуткое. Снова и снова встречая каждое лето гостей из самых разных мест, я летом показываю им наши деревни. Людей до столбняка поражает то, в каких красивых местах те стоят, и как мало они населены. Гости, которые приезжают из дальнего зарубежья, вообще оказываются в шоке.Один немец сказал мне с горечью, что мы, русские, даже не понимаем, насколько мы богаты и свободны, ведь в Германии даже чтобы просто войти в лес, нужно платить деньги, развести там костер – платить штраф, взять с собой своего сына – нарваться на конфликт с органами опеки, завести домашнюю живность – получить судебный процесс с могущественными корпорациями,травящими людей «одобренными и сертифицированными продуктами питания». Дико смотреть, как мы отказываемся от этого неизмеримого богатства ради фитнес-центров, бассейнов с раствором хлорки и магазинного изобилия вымытых в растворе шампуня овощей и фруктов со вкусом химического картона. Деревня стала местом тотальной безработицы. Точнее, ее таковой сделали. И сделано это НАРОЧНО, именно для того, чтобы даже те люди, которые хотят там остаться или хотели бы туда переехать, не имели возможности этого сделать просто потому, что тогда они будут поставлены перед проблемой: как жить, а точнее – как выжить? Работать только на прокорм, жить исключительно натуральным хозяйством – это махровейшее сектантство, и небезопасное, причем именно для детей. Это я вам скажу сразу и точно – такие примеры у меня тоже есть, и ничего хорошего все эти поселения кедросажателей-мегреоидов и прочих анастасиевцев в себе не содержат и не несут, сколько бы в них ни болтали о «близости к природе». Заняться фермерством – практически невозможно, фермеры в России не живут, а выживают, в какие только уже хитрости и крайности не бросаются, чтобы остаться на плаву и все равно тонут. Потому что НЕ МОЖЕТ фермер в условиях России завести на самом деле прибыльное хозяйство, пока существует ВТО и не закрыты границы для ГМОшных продуктов. НЕ МОЖЕТ, природные условия таковы. Наше село и наше сельское хозяйство в основе своей такие же убыточные и неприбыльные. Но отказ от их массовой и постоянной поддержки – это отказ от продовольственной безопасности страны… Вообще от безопасности! *** Если у кого-то при слове «село» возникает картина вросших по окна в землю одноэтажных домиков под низенькими крышами вдоль пыльной кривой тропинки, то я вынужден слегка разочаровать скептиков. Я десятки раз видел брошенные многоэтажные дома, в которых были газ и вода. Видел некогда замечательные асфальтовые дороги, по которым перестали ходить, и они разрушены проросшей сквозь них травой. Видел сожженные корпуса школ, запертые на ржавые замки клубы с покосившимися и облезшими досками объявлений, покинутые детские площадки около закрытых садиков, мертвые водонапорные башни и огромные пустые пространства машинных дворов и ферм. И все это были – села. Места, где можно было жить ничуть не менее удобно, чем в городе, а работа находилась под боком. Теперь все это – мертво. Умерщвлено! Да, отток людей из сел начался еще при советской власти. Я не знаю, что это было, – чья-то непродуманная политика или, напротив, вполне обдуманная диверсия, создание образа села как отсталого, глухого, бескультурного места, откуда только и бежать. Но убито село было вовсе не при «проклятых коммуняках». Убито, разграблено и разорено было русское село властью «демократов». Как раз потому, что было опасно для них, а вовсе не из-за его «экономической нерентабельности». Село кормило страну. Село привязывало людей к родной земле. Село давало детям здоровое и свободное детство. Все это было непереносимо «гайдарышам» (да простит меня Аркадий Петрович Гайдар!) и чубайсятам, всей этой антирусской бесовщине во власти. Сейчас меня пытаются убедить, что разрушительные процессы на селе идут лишь «в силу инерции». Что власти давно осознали важность села для государства и «повернулись к нему лицом». Что все скоро наладится. Возможно, человека, живущего в Москве, в этом и удастся убедить. Может быть, ему даже не придется себя заставлять это делать – верить. А мне достаточно пройти двадцать минут неспешным пешим ходом, чтобы увидеть, мягко говоря, неискренность этих заявлений. Более того – стремительно повторяют судьбу сел и малые города, в том числе мой родной Кирсанов… …Но это уже, как говорится, другая история. Олег Верещагин

У многих в Москве есть прекрасные квартиры, многие бедные, но уютно, тепло и сухо. У меня сырая дыра, вроде дворницкой, куда я приезжаю торговать своим товаром. Но я не завидую. Никогда! У меня на этот счет своя философия, впрочем, всем не обязательная. По-моему, все зависит от вкуса, от начальной заправки, если кто привык ходить в лакированных башмаках, тот так и будет этого достигать и достигнет (не говорю о неудачнике). Так если бы заправка у меня была адвокатская, так и у меня бы сейчас квартира была, хотя, может быть, я сам и не был бы адвокатом, а сидел в Кожтресте. Я живал и в Париже — все было. Но моя заправка, основное: хижина. Люблю слушать ветер в трубе и оставаться тем, кто я есть. Ничего не устроив возле себя, только было бы тепло переночевать. Я беру устроенное: лес, поля, озера. Лес, перо, собак. В городе я добываю деньги и, добыв, увожу в деревню: там я счастлив, пока у меня остается в кармане 1 рубль 75 копеек. Из дневника писателя М. Пришвина .1 Ноября 1924.

ЖЕНЩИНА В ДЕРЕВНЕ Я решила выложить сегодня заметку именно про женскую деревенскую жизнь. Оговорюсь сразу, что речь тут идет, в основном, именно о переехавших, то есть, о женщинах, которые побыли городскими и стали сельскими. Конечно, если кому надо трудностей и надрыва, такое тоже можно найти. Но все же я считаю, что деревня женщине идет скорее, на благо. Женщины здесь такие же, как в городе – любят наряжаться, говорить о других людях и украшать по мере умения окружающий мир. И очень отличаются от тех, что в городе – у них нет нормированного рабочего дня, они не ходят на службу в офис и не сдают детей в садик. Но есть отличия в том, как живут-поживают женщины, которые всю жизнь тут прожили, и те, кто из бывших городских. Как я уже упоминала, в нашем селе удивительные старухи. У них стать, острые языки и хохоток, они в восемьдесят поднимают огород без помощников и закрывают по сто банок с помидорами. Они все еще наряжаются в платки и черные юбки с цветными передниками, так же, как тут ходили сто лет назад. Следующее поколение, дочери этих старух, те, кто еще в силе. Это женщины от сорока до шестидесяти. Они все управляются с немалым хозяйством, они – последние, кто держит в селе коров. И в их глазах уже нет уверенности, что они живут так, как должно. Они слыхали, что есть другая жизнь, с наращиванием ногтей и отдыхом в Турции. Потому дочерей они пытаются при любой возможности отправить в город, учиться и замуж. А потом начинают хиреть и теряют смысл в жизни. Мне кажется, что они, выпустив детей из дома, уже не видят в себе никакой ценности. Расцветают они лишь в те дни, когда приезжают внуки. Молоденькие девочки деревню, с одной стороны, любят. С другой, тяготятся. Здесь их мир, воля, где они были наедине с деревьями и холмами, где можно было бегать с подружками дотемна, где все понятно, где вся улица знакома. Но вот они выросли, и они тоже отравлены телевизором. Поэтому в нашей деревне не рожают: девочки уезжают за принцами, за жизнью в съемных квартирах и общежитиях, за шоппингом и дансингом. В общем, наблюдается провал. Из трех ликов женской сути нам сегодня в деревне явлена только Старуха и местами – Мать. Невесты тут больше не живут, не красуются, не играют лентами в косах. Поэтому девчонкам, которые кое-где еще подрастают у местных семей, не на кого смотреть и перенимать искусство красоваться. Теперь расскажу, как поживают женщины из «переехавших». Первое время мы в селе пребываем в такой же растерянности, как наши мужчины. Вместо упорядоченных квадратных метров городской квартирки мы получаем в распоряжение дом. А дом – это закоулки, уголки, и вечная череда мероприятий по улучшению обустройства. И снаружи кажется, что это ужасно хлопотно. Но через полгода замечаешь, что за этими занятиями кое-что меняется к лучшему. Равновесия на душе становится куда больше. Из статуса «жительница квартиры номер восемь» женщина перебирается, наконец, в положение хозяйки. Шоппинг в деревне заключается в визитах за всякими мелочами в сельпо и на местный рыночек, который работает трижды в неделю. Поэтому вместо забега по магазинам мы тешим себя забегами по окрестностям. Вышла в сад – принесла подол шампиньонов. Прошлась по холмам – набрала шиповника, боярышника и опят. Удовольствия получается больше, и куда экономнее. Следующее наше наслаждение – общение друг с другом. Наше село сильно растянуто, живут «понаехавшие» в среднем в километре друг от друга, и поэтому поход в гости на чай – это регулярный моцион и обмен новостями. У большинства из нас в домах не подключена антенна телевизора, его заменяет Интернет. Поэтому мы говорим о новостях наших собственных: о новой вышивке (как я заметила, многие женщины, переехав в село, начинают всячески рукодельничать), об овечке, которая принесла тройню, о семинаре, который только что одна из нас провела в городе (ну да, надо же куда-то умище и квалификацию девать). При этом руки сами тянутся что-нибудь делать. Как я заметила, многие женщины, переехав в село, начинают рукодельничать как-то незаметно для себя и почти против воли. По крайней мере, я знаю пару дам, которые декларировали полное отсутствие желания что-то шить-вышивать. Теперь одна валяет из шерсти валеночки и шапочки, а другая учится прясть. Рукоделие умиротворяет, как и общение с другими женщинами. А когда нам спокойно, всем спокойно. И бывшие эмансипе вкладывают силу не в борьбу и гнев, а в плетение изгороди из лозы. И, почему-то, довольны. Тем не менее, при желании тут есть, куда вложить жар души. Учительница литературы из нашей школы создала баскетбольную команду из старшеклассниц, и теперь они уделывают юниорок по всей области. Другая пылкая леди ринулась всем нерастраченным жаром в церковные дела: в храмовой отчетности нынче порядок, и попробовал бы кто пикнуть. Третья организует субботники и собирает мусор с песнями по всему селу. Еще одна важная для женщины вещь: она знает, что в деревне ее дети практически в безопасности. Ну да, они могут куда-нибудь свалиться или наколоть ногу о гвоздь, но зато вокруг нет ни наркоманов, ни бурного автодвижения, ни ядовитой городской грязи. Только экологически чистый чернозем и внимательные старушки по лавочкам. Если что, присмотрят. Дети не висят на подоле у матери, как это происходит в городе – они идут играть с другими детьми. Матери не нужно отдавать детей в учреждение специально обученным людям. Это крайне благотворно сказывается на состоянии. И на круг получается, что простая деревенская женщина куда спокойнее и довольнее, чем городская. Она реже носит каблуки и почти никогда не делает салонную укладку. Она чаще гуляет и дольше спит. Она не бывает в фитнесс-залах, но постоянно занимается нетяжелым физическим трудом. Нетяжелым – потому что в деревне все женщины, в основном, в парах, и поэтому носит и копает непосильное мужчина. И это еще один фактор душевного благополучия сельской дамы. У нее есть приятельницы и знакомые разных возрастов, и мало трагических известий из телевизора. Это то, что Тата Олейник не так давно в своей статье назвала «викторианской жизнью» и лучшим способом избежать депрессий. И если вспомнить, что большая часть потребителей антидепрессантов в Воронеже – женщины, то в итоге окажется, что сельская жизнь, подобная будням амишей, — один из лучших рецептов счастья для прекрасного пола. Ирина Мальцева

ПЕРЕЕЗД В ДЕРЕВНЮ ОЗНАЧАЕТ - УЙТИ ОТ ШАБЛОНОВ Здравствуйте! Меня зовут Надежда. Летом 2019 г. вместе со своей семьёй переехала из Московской области в «глухую» деревню под Рязанью. Прожив чуть меньше 4 месяцев в деревне, мы поняли, что жизнь до этого была только суррогатом. Именно об изменениях в нашей жизни, я и решила написать, надеюсь это поможет людям, находящимся на распутье, принять правильное решение. Кардинальные перемены начали происходить с нами после отказа от телевизора (никогда не думала, что люди так сильно зависят от этого ящика). Стали с мужем больше общаться, думать, рассуждать. В интернете смотрели только то, что нас интересовало. Итак, небольшими шажками, за два года от мыслей о пользе натуральной пищи мы дошли до желания жить настоящей жизнью в деревне в своём доме, имея большое хозяйство. Где-то в этот же период пришли к мысли о пользе семейного образования, что сейчас и практикуем. В среднестатистической семье родители с детьми видятся только рано утром, в спешке, собираясь кто на работу, кто в школу и вечером, уставшие, быстро поужинавшие и, расположившиеся поудобнее, кто перед телевизором, кто перед гаджетом. Итак, практически каждый день. Родители не знают, что происходит с их детьми, а общение супругов между собой сводится к «Привет», «Пока», «Как дела на работе?». Складывается впечатление, что это не семья, а просто люди, живущие под одной крышей. А куда уходят так тяжело заработанные деньги? В основном на еду (как правило, магазинную). И тут встаёт вопрос: «А для чего всё это нужно?» Считается, что человек, работающий с утра до вечера, не видящий своих родных, всё делает правильно, «жизнь трудная, по другому нельзя». А почему нельзя? Почему бы не поселиться в деревне, не заняться своим хозяйством, и питаться продуктами собственного труда, для чего этот замкнутый круг: работа-дом-работа. Работа везде трудная, но в деревне ты работаешь сам на себя, на свою семью, дети вовлечены в общее дело. Здесь уже вопрос в другом: "Готов ли сам человек уйти от шаблона, быть никак все и вдохнуть жизнь полной грудью? Надя Синчукова

Я ДЕРЕВЕНСКАЯ! СОВСЕМ НЕ ВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ Я родилась в другом веке, в другом государстве. Я была октябрёнком и пионером и умела завязывать галстук. Я из того времени, когда слова «честь и достоинство» были в ходу, и не считались чем-то отсталым и смешным. Мы еще знаем, что такое настоящая дружба и взаимовыручка, и наши друзья с нами идут с раннего детства. Мне нравится жить по старинке. Шить одежду самой, а не заказывать её по интернету. Я люблю готовить сама еду для семьи, а не покупать полуфабрикаты. Готовить с нуля, с семечка, посаженного в землю. Это долгий путь еды на стол – но для меня он естественный. Я люблю читать бумажные книги, а не цифровые. Мне нравится вдыхать аромат бумажных страниц, ощущать пальцами шершавость листов. Если это старая книга, то мне нравится представлять, сколько людей до меня прочитало её и пережило те же эмоции, что и я. Мне нравится всё, что сделано из натуральных материалов: дерево, лён, камень. Мы и дом построили полностью деревянный, как строили наши деды. Еще печку хочу большую на полдома)) Я с удовольствием смотрю старые советские фильмы. Они, конечно, сейчас кажутся наивными, но они настоящие, искренние. И песни я люблю слушать только старые, со смыслом. Чтобы они за душу брали, чтобы ком в горле… Мне нравится простая медленная жизнь, без гонки и суеты. Я хочу жить, а не следовать плану. Ведь жизнь – она всегда неожиданная, и чёткие планы превращают жизнь в работу. А недавно ко мне пришло осознание, что я, где-то в глубине души, я хочу быть бабушкой. Вот такой классической бабушкой в деревне, которую мы помним из детства. Когда-нибудь мы с дедом будем жить в своём стареньком домике в деревне. Будем с ним ждать внучков на выходные и на каникулы. Будем летом выращивать огород, а зимой заниматься рукоделием. Еще мы будем учить внуков тому, что еще помним из своего детства: как ловить рыбу, как разводить костёр, как делать шалаши и какие растения можно есть, просто ради веселья. Как знать, может, сын наш с семьёй будет жить в деревне, как и мы. А может, уедет в город и там заведет свою семью. Но на праздники мы будем обязательно собираться за большим столом нашей семьёй: дед, баба, дети и внуки… Я буду рассказывать внукам сказки, которые насочиняю за свою долгую жизнь, а дед со старенького компьютера будет показывать фото, как мы жили в молодости. Внуки будут удивляться, как же мы странно жили в начале века, как мы смешно одевались и чем занимались. Мы даже будем включать им музыку своей молодости из 90х, а они нам свою, из новых 40х. А пока я еще не бабушка, то здесь, на своём канале буду рассказывать вам свои невыдуманные истории про жизнь в деревне, про огород и рукоделие, про старинные ремесла и обычаи, про жизнь наших бабушек и дедушек. Пусть эти истории собираются в копилочку на страницах моего канала, и когда-нибудь, я расскажу их своим внукам… Автор ""Счастье мое"

"Я не могу стать частью такого мира, где мужья одевают своих жён как женщин лёгкого поведения, выставляя на показ всё то, что должно быть сокровенным. Где нет понятия чести и достоинства, и на слова людей можно ссылаться только тогда, когда они говорят "обещаю". Где женщины не хотят детей, а мужчины не хотят семьи. Где сосунки считают себя успешными за рулем отцовских машин, а любой кто имеет хоть немного власти пытается доказать вам, что вы ничтожество. Где люди лицемерно заявляют, что верят в Бога с рюмкой алкоголя в руках, и с отсутствием малейшего понимания своей религии. Где понятие ревности, считается постыдным, а скромность - недостатком. Где люди забыли о любви, а лишь ищут наилучший вариант партнёра. Где люди ремонтируют каждый шорох своей машины, не жалея ни денег, ни времени, а сами выглядят настолько убого, что только дорогая машина может это скрыть. Где парни пропивают родительские деньги в ночных клубах, кривляясь под примитивные звуки, а девки в них из-за этого влюбляются. Где М и Ж уже давно не различаются и где всё это вместе называется свободой выбора, но тех кто выберет другой путь - заклеймят отсталыми деспотами. Я выбираю свой путь, жаль только то, что я не нашёл такого же понимания у тех людей, в которых больше всего его искал..." Киану Ривз

ЛЮДИ - ЭТО ЧАСТЬ ПРИРОДЫ Люди не должны забывать, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в окружении природы, которая легко может взять обратно все, что дала человеку. Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить нас водами океана – просто чтобы еще раз напомнить человеку, что он не так всемогущ, как думает. Рэй Брэдбери

В ГОРОДСКОЙ КВАРТИРЕ УЮТ СОЗДАТЬ НЕПРОСТО Один для этого расставляет по всем комнатам фарфоровые статуэтки пионеров, балерин и писателей, купленные на блошином рынке; другой в художественном беспорядке разбрасывает умные книги у себя на письменном столе, да еще и в каждую вставит по пять закладок; третий перед духовкой, в которой румянится дюжина куриных голеней из супермаркета, ставит кресло, закуривает трубку и заставляет лежать у своих ног на синтетическом коврике комнатную собаку размером с кошку; четвертый… Впрочем, всё это в городе. В деревне, для того чтобы создать уют, достаточно затопить печку или ранней весной вырастить на подоконнике огурцы, покрытые нежной молочной щетиной. Михаил Борисович Бару