Мари, помнишь надпись в метро "Не прислоняться к двери"? Почему на людях такого не пишут? Мол, не влезай - убьет, Не стой под стрелой И срок годности. Ну или "Варить до готовности". Я же не о ярлыках, Когда один - расист, Второй - пидарас, Третий - ботан в забавных очках, Эта - неотразимая в зеркалах. Я бы на каждом втором скорпионе писала: "Сексуально, но вредно и больно потом выдирать ядовитое жало". На каждой красивой девочке: "Глаза выше". На тех, кому до шестнадцати: "Спит с мишкой. Береги свободу, совесть, нервишки". Вот если бы добрый некто инструкцию выдавал к каждому: пилить с осторожностью, полоскать мозг отдельно от чувства собственной важности. Разве жить не стало бы легче? Мы бы стали мягче, Четче, Цепче друг к другу. Может, даже сошла на нет перманентная ругань. Кто знает? Отличные вышли б принты на футболки. Кому идею? Обрадуйте ярмарочные барахолки. А у меня свитер. И мысли мои ясны. Надпись на двери берлоги: "Не тревожь до весны". Анна Назарова

Послушайте, нет никакой любви. Есть отрезки времени, когда нам сносит крышу, и ты начинаешь думать: да, вот оно, я чувствую, что люблю. Но все эти чувства ничто по сравнению с тупой жизнью, как она есть, обстоятельствами в ней и предопределённостями. И когда ты сталкиваешься с этими самыми обстоятельствами один на один, все, что ты отдавал в состоянии той эйфории, становится ничем. Нулем. Пустым местом. «Слова - это ничто, поступки говорят о многом». Часто ведь слышно такие высказывания? Так вот все ваши поступки, совершенные в состоянии «влюблённой эйфории», забудутся мгновенно. А за слова никто отвечать не захочет. Как будто это не он говорил буквально пару недель назад, что будет рядом, когда тебе плохо. Но рядом его уже нет. И ты не в силах что-либо исправить. И в этот период жизни ты абсолютно одинок. Ты думала, что он разрушал стену вокруг тебя. А на самом деле, он сделал ее только прочнее. Теперь никто не пробьёт. Я больше не позволю. Спасибо.

Мы играли весело целый год: я стоял на месте, ты шла вперёд. Ты держалась курса, я метил в цель. В промежутках были: коньяк, постель, сигареты, кофе, цветной экран, поезда, подземки, огни реклам. Кавардак, сумятица, ерунда; ничего о нежности, ни-ко-гда. Это было правилом для двоих: ничего не значащий перепих. Не касаться сердца, не лезть в нутро, счёт вести по станциям на метро. Знать привычки тела, но не души, нет обета верности - нет и лжи. Не учить, не строить, не приручать. Проходить маршрутом: такси-кровать. Не стрелять в затылок, не бить под дых - это было правилом для двоих. Это было правильным - мир жесток. Если только выставишь голый бок, если только скинешь с себя броню, то сейчас же выкосят на корню. Если дашь предательски слабину, то разбитым бригом пойдёшь ко дну. А решишь открыться, ну что ж, держи: получай картечью по струнам жил. Будь сожжённым заживо, но терпи, только опыт в памяти закрепи. А любовь - лишь фикция, просто страсть, половые фрикции, пот и грязь. Коматоз рассудка, прыжок во тьму. Ни к чему нам всё это. Ни к чему. Мы играли весело целый год: покрывался звёздами небосвод, снег летел на шапки, свистел Борей, теплотрассы нежили голубей. Ты смеялась весело и легко, и ловила искорки языком. И зачем-то в рёбрах сердечный ком трепыхался каменным мотыльком. И зачем-то я растерял запас всех банальных слов, всех избитых фраз. Растворились уличный шум и гам, и народ, что двигался по домам. Я стоял, заполнившись вдруг свинцом, и держал в ладонях твоё лицо, повторяя пальцами контур скул. Я пропал, любимая, я продул. Джио Россо

не живя, продолжаем тащить на горбу нелюбимых, работы и встречи. нас потом похоронят в хорошем гробу, но от этого что-то не легче. Кукла Саша

у нас будет мир. я больше не буду злиться. ты так же забудешь, как оно - хмурить бровь. у нас будет дом. а в доме - родные лица. у нас будет дом. а в доме - всегда любовь. Лина Ткалик

Уехать на месяц - довольно жестоко. Звонить раз в неделю - почти преступление. "Ну, как ты?" - "Нормально... Чуть-чуть одиноко..." - "Ну, ладно. Пока. Позвоню в воскресенье". Повесили трубки - и снова неделя: Друзья, тренировки, работа, работа... А знаешь, в тот миг, когда ты улетела, Хотелось бежать за твоим самолётом. Александр Садыков

Не сошлось на бёдрах платье, Юбку трудно надевать; Я себе сказала: "Хватит, Я не буду больше жрать!". Сразу села на диету И сижу на ней весь день, Утром нюхала котлету, Днём смотрела на пельмень. Ночь. Верчусь, как в преисподней, Хоть давно уж спать пора, Ни за что такой голодной Не дожить мне до утра. Не могла же дать погибнуть Я себе во цвете лет! Съела торт, пирог с малиной, Оливье и винегрет, Съела рыбу заливную, Вместе с супом и борщом, Из свинины отбивную, И потом одну ещё, Съела брынзу, сыр Российский, Сервелата два кило, Съела даже Муркин Вискас… Тут и утро подошло! © Ольга Хворост

тепла, заботы, возвращаться домой с работы, новогоднюю елку, камин, винил, чтоб любим был, чтобы любил. уютные вечерние разговоры, красивые ночные узоры, доверие, понимание, страсть, чтобы не хотелось уйти, пропАсть, огромную кровать, травяной чай, чтобы «ты мечтал?- на вот, получай», лестницы массивные, звонкий детский смех, чтобы наступило «счастливей всех», совместные просмотры кино, дикие пятницы, чтобы от монашки и до развратницы, твои холодные руки, мои тёплые плечи, не просто громкое слово- «вечность», все наши игрушки, причуды, книжки, уж скорее девочек, чем мальчишки, все эти косички, платьица, бантики, и жвачки переводки-татухи фантики, а ещё собака, терраса, пледы, вместе под Земфиру на трассе, кеды, отдыхи в горах и у моря тоже, чтобы были разные и похожи, так хотеть порадовать, улыбаться, вместе тосковать (зачеркнуть) смеяться, гонки на сноуборде, друзья, тусовки, чтобы «отличаешься от массовки», чтобы не жалеть, что случились вместе, личное пространство, друзья и песни. вкусная еда и хвалить по делу, чтобы самый сильный и самый смелый, вся твоя порочная без предела, и кому какое до нас есть дело, легкое платье должно развеваться, на людях незаметно, гореть, смущаться, а потом так мило разобниматься, искренность, прямоту, а ещё покорности, покаяния, обоюдной нужности и старания, чтобы очень нравились все страдания, было так прекрасно в любимом месте, если что не так- мы прорвёмся вместе. кресла-мешки и бассейн точно, чтоб хотелось ближе и денно-ночно, и была приятна и притягательна! точно записал все? читай внимательно! я просил у него многое, но нет ничего в руке! передай-ка старику в красном колпаке и скажи, что в этот раз- обязательно, чтобы все по пунктам и так старательно! как исчезли записи и расчёты?! оторву седую бороду и сведу с ним счёты! начинаем заново, набирайся сил: тепла, заботы, возвращаться домой с работы, новогоднюю ёлку, камин, винил, чтобы любим был, чтобы любил... -Георгий Аланский

Скажи «спасибо» первым числам января: ты возрождаешься из пепла после бури. Теперь квартира – будто тёплая нора, где можно с книгой посидеть у абажура. Где можно целый подоконник захватить, укрывшись пледом самой крупной вязки. Почувствуй тонкую невидимую нить, что тянется к тебе из детской сказки. Смотри в окно – там кто-то небо потрошит, там сахар сыплется из облачной перины и тут же бьётся о стеклянный мёрзлый щит… Скажи «спасибо» снегу, хвое, мандаринам. Достань фонарь, зажги пузатую свечу, налей вина из терпко пахнущей бутылки. И разреши январской ночи, как врачу, тебя погладить по бессонному затылку. Пусть от напитка будет пьяной голова, пусть из колонок разливается «Last Christmas». Теперь в квартире – атмосфера волшебства, а ты – ребёнок, что строчит смешные письма, с пушистой елью говорит о ерунде и залипает на мигающих гирляндах. Как хорошо, что нет назойливых людей, и можно верить хоть в Снегурочку, хоть в Санту. Как хорошо, что можно просто отдыхать, смотреть ужастики в растянутой пижаме, большую пиццу принести себе в кровать, не беспокоясь о проклятых килограммах. Копаться в прошлом, перечитывать дневник, смеяться в голос над студенческими фото… Как хорошо, что ворох солнечных улик ещё хранится в чреве пыльного комода. Скажи «спасибо» первым числам января: теперь твой дом – средневековый замок. Ты заперт в башне, и камин горит, искря, и запах специй вырывается из склянок… Уютный плед напоминает волчий мех, вино из ягод багровеет в медном кубке. Скажи «спасибо» в эту ночь за всё, за всех… За все плохие и хорошие поступки. Полина Шибеева

старый Джо пишет письмо жене, грифель зажав между пальцев: «здравствуй, моя хорошая, смейся и хохочи, будто смерти нет, будто всё ещё впереди, будто мы отчаянные скитальцы, словно нам по восемнадцать, максимум двадцать лет. словно ещё вчера мы сидели у пирса, пили ром и обожали твердить о том, как мир вокруг необъясним и невесом. и волны лижут опустевший берег, обнажая, седую вечность, что под нашими ногами прячется в песок. я не знаю, какая погода сегодня в твоём краю, а у нас здесь весна основательно набирает силу. море целует скулы холодных скал, чайки летают низко, они поют о том, как без тебя здесь муторно и тоскливо. я не знаю, что мне тебе сказать, и к чему слова, у меня всё по-прежнему, только нынче чаще стою у паперти. знаешь, моя хорошая, а ведь ты оказалась права — в мире нет ничего прекраснее и страшнее памяти. я не то чтобы теперь совсем перестал бороться, но кардиограмма выдаёт мне сердечный сбой. без тебя здесь всё так же светит смешное солнце, но куда б я ни шел, я тебя всюду беру с собой. почему-то никто не понимает стариковских моих речей, у кого мне здесь вымолить, выреветь, выпросить ответ, на вопрос: что же делать, куда брести и главное — зачем, что же мне делать в мире, в котором тебя нет? сколько бы лет ни прошло, ты становишься все дороже, без тебя дом пуст, ветер скулит за окном от сих до сих. боль отвоевывает каждый сантиметр кожи, и противиться ей у меня больше не остаётся сил. видимо, отведено судьбой мне — помнить тебя веками, вздрагивать каждый раз, когда ветер сквозит через дверной проём» Джо кладёт письмо на холодный могильный камень, много курит, щурится на закат и долго думает о своём. Аня Захарова