Писателю-философу от архитектора-философа: Дани Караван «Пассаж, памяти Вальтера Беньямина» «Есть растения, которым приписывают способность наделять человека даром провидения, есть и такие места». Вальтер Беньямин «Пассаж» — памятный знак немецкому философу Вальтеру Беньямину, расположенный в каталонском пограничном городке Порт Бу. Монумент выстроен как туннель, уходящий в морской водоворот. Над проектом израильский скульптор Дани Караван работал вместе с британским архитектором Норманом Фостером. Дани Караван представляет собой уникальное явление в современном изобразительном искусстве. Это художник , чей стиль не поддается однозначному определению. Его стиль – это творчество на пересечение скульптуры, архитектуры и градостроительства, сочетание метафизических ландшафтных и урбанистических композиций, ставших знаковыми элементами многих городов мира — Парижа, Флоренции, Нюрнберга, Кельна, Сеула, Тель-Авива. Его жанр – это смешение всех жанров. Некоторые определяют его как «энвайронмент». О каком бы произведении Дани Каравана речь не шла – все они сделаны в соответствии с требованиями времени и места, специфики пространства, в абстрактном стиле «не сотвори себе кумира», замешанном на конструктивизме и баухаузе. В отличие от многих собратьев по искусству – израильских художников своего поколения, Дани Караван считает, что цель искусства – не критика действительности, а ее исправление, и он, оформляя пространство, правит пейзаж, ландшафт, урбанистическую застройку, природу. «Город – это пространство, созданное из натуральных материалов и воспоминаний. Воспоминания – это строительный материал города, его фундамент», – говорит Караван и создает пространственный дизайн из прозаических, вещественных материалов: бетона и металла. Из эфемерных субстанций – солнечного света, ветра, воды, снега, памяти...

Курс лекций Александра Секацкого «Философия и практики современного искусства» Проект «Философия и практики современного искусства» направлен на углубленное изучение теоретической части современного искусства, на исследование актуальных вопросов развития и взаимодействия современного научного знания, искусства и общества. В рамках проекта известный российский философ и публицист Александр Секацкий подготовил курс лекций, посвященных одним из самых неоднозначных тем. 1. Фотография и тень 2. Фотография и природа времени 3. Искусство и рассказанная история 4. Искусство, абсурд и вымышленные миры 5. Постмодернизм и то, что за ним 6. Современное искусство между магией и иллюзией 7. Идея герметичности в искусстве 8. Противостояние духу тяжести как задача художника 9. Время в произведениях искусства

Огюст Шуази «Всеобщая история архитектуры. От доисторической эпохи до романской архитектуры» (2019) Огюст Шуази – французский инженер, историк архитектуры и строительной техники. Большую часть жизни он посвятил изучению и преподаванию архитектуры. Наиболее значительным его трудом является «История архитектуры». Книга, написанная Шуази, пользуется заслуженной репутацией как среди профессионалов архитекторов и строителей, так и среди любителей, интересующихся архитектурой. В течение многих лет она служила одним из основных пособий для архитектурного образования. Книгу Огюста Шуази выделяет образцовая ясность, четкость изложения конструктивной стороны. Она представляет собой сборник исследований по истории архитектуры, выполненных в течение девятнадцатого века рядом крупных ученых. Содержание От Издательства Введение Глава 1. Архитектура Древнего Египта Глава 2. Архитектура Передней Азии (Месопотамия, Ассирия) Глава 3. Архитектура Древней Персии Глава 4. Архитектура Индии Глава 5. Архитектура Китая и Японии Глава 6. Догреческая архитектура Глава 7. Архитектура Древней Греции Глава 8. Архитектура Древнего Рима Глава 9. Обновление античного искусства в IV-X веках: латинская архитектура, архитектура христианских народов Востока Глава 10. Мусульманская архитектура Глава 11. Романская архитектура Глава 12. Готическая архитектура Глава 13. Гражданская и монастырская архитектура Средневековья Глава 14. Военная архитектура в Средние века Глава 15. Ренессанс в Италии Глава 16. Ренессанс во Франции и в других странах Европы Глава 17. Архитектура Нового времени

Telegram-канал, посвящённый творчеству Германа Гессе. Ссылка в комментариях

«Песни Невинности и Опыта» Уильяма Блейка Двухтомная иллюстрированная книга стихов (полное название «Песни Невинности и Опыта, показывающие два Противоположных Состояния Человеческой Души») английского поэта, художника, мистика и философа Уильяма Блейка. Эти два тома широко считаются одними из лучших и наиболее влиятельных произведений поэта, положивших начало эпохе романтизма в европейском искусстве. Книга содержит 55 стихотворений, включая вступление, в котором Блейк изображает себя в роли пастуха, пишущего слова к счастливым песням, которые он играет на своей трубе, на благо ребенка, встреченного им на облаке. Сборник включает в себя два цикла, один из которых «Песни Невинности» был сочинен первым и задумывался как законченное произведение с вполне определенным и завершенным философским посылом, но существенные метаморфозы, которые претерпело внутреннее мироощущение художника с течением времени привели к рождению второго цикла «Песни Опыта», позже циклы были объединены в одну книгу после 1794 года. Подобно средневековым манускриптам, в этой книге изображения находятся близко к тексту, они словно вплетаются в строки, тем самым придавая тексту особую декоративность. Принцип изобретенного Блейком метода «декоративной печати» заключался в том, что изображения и текст гравировались обычным способом, а затем вручную раскрашивались акварелью. Поразительно, с какой скрупулезностью и точностью Блейк наносил на медную доску тексты стихотворений, более того он выводил их в зеркальном отображении и в обратном порядке! Конечно, использование этой техники не могло предполагать большой тираж копий. И если сейчас каждая авторская копия его книг является настоящим сокровищем, то при жизни мастера все было совершенно иначе.

Дадаизм, реди-мейд: две отличные книги для понимания Тьерри де Дюв «Живописный номинализм. Марсель Дюшан, живопись и современность» (2012) Ханс Рихтер «Дада — искусство и антиискусство» (2014) Тьерри де Дюв «Живописный номинализм. Марсель Дюшан, живопись и современность» (2012) Предметом книги известного искусствоведа и художественного критика, куратора ряда важнейших международных выставок 1990-2000-х годов Тьерри де Дюва является одно из ключевых событий в истории новейшего искусства — переход Марселя Дюшана от живописи к реди-мейду, демонстрации в качестве произведений искусства выбранных художником готовых вещей. Прослеживая и интерпретируя причины, приведшие Дюшана к этому решению, де Дюв предлагает читателю одновременно психоаналитическую версию эволюции художника, введение в систему его взглядов, проницательную характеристику европейской художественной сцены рубежа 1900-1910-х годов и, наконец, элементы новаторской теории искусства, основанной на процедуре именования. Содержание Искусство и психоанализ — опять? Опыт эвристического параллелизма Искусство и сновидение: Дюшан и Фрейд Рассказы Переходы Wunsch aus München Стратегии Женщина, метафора живописи От девственницы к новобрачной Переход... ...и путник Теоретическое отступление Откровения Два апогея Дюшан и кубизм Реальное Символическое... Резонансы Мюнхен в 1912 году Марсель Дюшан, художественный работник Цвет и его имя «Эти странные существа, называемые красками» «Цвета, о которых говорят» Реди-мейд и абстракция Купка и вопрос чистого цвета Делоне и вопрос ремесла Малевич и вопрос отказа Сверхузкое Передачи «Невозможность железа «Изображение возможного» «Холостяк сам растирает свой шоколад» Традиция и промышленность Дырявая кастрюля Ханс Рихтер «Дада — искусство и антиискусство» (2014) Книга немецкого художника Ханса Рихтера «Дада — искусство и антиискусство» — это полнейшая история движения дада, впервые изданная в 1964 году, охватывает почти десятилетний период и два континента — от первых встреч дадаистов в «Кабаре Вольтер» в Цюрихе в 1916-м до дада-активности в Нью-Йорке, Берлине, Ганновере, Кельне и Париже, окончательно закончившейся к 1925 году и некоторое время после существовавшей как «постдада» и «неодада». Искусствовед Константин Дудаков-Кашуро в предисловии к книге пишет, что «Рихтер был не только современником дада, но и активным его участником, свидетелем и цюрихского, и берлинского периодов, контактировавшим также с дадаистами в Кельне и Париже. Опыт инсайдера, с одной стороны, и большой теоретические способности Рихтера, с другой, сделали «Дада — искусство и антиискусство» уникальным исследованием, открывшим дадаизм во всем его многообразии как широкому читателю, так и исследователям, и предопределившим пути его научного осмысления». Содержание I. Дада в Цюрихе 1915–1920 Где возникло дада? Как возникло дада? «Кабаре Вольтер». Его участники и соучастники «Кабаре Вольтер» становится дада Журнал «Дада» Мероприятия дада Абстрактная поэзия Райский язык Случайность I Случайность II Случайность и антислучайность Смех Частная жизнь. Кафе «Одеон» «391» Барселона Конец цюрихского дада II. Дада в Нью-Йорке 1915–1920 «291» Артюр Краван, саможертва М.Д., или антислучайность в реди-мейдах Марсель Дюшан: реди-мейды Nihil От антиискусства к искусству Изобретение бесполезного Дадаисты “Blind Man”/ “Rongwrong”/ “New York Dada” 2 х 2 = 5 III. Дада в Берлине 1918–1923 Прадада Актив берлинского дада 1918–1919. Трубный глас Фотомонтаж От абстрактной поэзии к оптофонетике Безъединство Хаусман и Баадер Р. Х. и Р. Х. 1919–1920. Мероприятия антиискусства 1920–1923. Дада побеждает! IV. Дада в Ганновере Человек Швиттерс Поэт Швиттерс Художник, издатель и «склейщик» Колонны Швиттерса V. Дада в Кёльне Макс Эрнст и Йоханнес Бааргельд VI. Дада в Париже 1919–1922 Обновление языка Антиискусство в Париже Жак Ваше Генеральное наступление поэтов Журналы от A до Z Профили Кульминация Экскурсии и «судебный процесс Барреса» Анти: Анти и «Парижский конгресс» Lecœur à barbe (Бородатое сердце) Конец песни Субдада, сюрреализм VII. Постдада VIII. Неодада Девизы Садовые гномы Иметь и жрать! Нулевая точка Музеи и торговля антиквариатом Масса Будущее Цитаты из книги «Дада — искусство и антиискусство» Декарт явно осознавал нигилистскую опасность, которая содержалась в его cogito. В его «Размышлениях о первой философии» он попытался продемонстрировать божественное присутствие в человеческом опыте, чтобы придать этому опыту ценность. Однако современная наука и цивилизация первой половины ХХ века лишила такую демонстрацию основы. Но пропасть, над которой Декарт тогда стоял, и по сей день находится перед нами. Человек все больше осознает свою изоляцию. Чувство одиночества и бессмысленности становится нестерпимым. Ибо если мир существует лишь постольку, поскольку я его постигаю, кто может доказать, что за этим вообще стоит какая-либо реальность «сама по себе»? «Как я могу знать, не есть ли этот мир просто сон, сверкающая галлюцинация? Горизонт, который сияет не в своем собственном свете, а в моем» (Хайдеггер). В этот процесс распада вовлечено дада. Тот факт, что оно желало «распада», хотело быть деструктивным, мало что означает. Но то, что дада так выделило случайность, на которую опирается абсолютная спонтанность, — означало, что дада доверяло только мгновению. И тем самым еще в Цюрихе были открыты пути к Ничто, даже если в Нью-Йорке случайность пошла другим путем. «Если лишить интуицию реальности, стоящей за ней, то не возникает возражения против того, что мир есть не более чем конфигурация объектов. Как только я рефлектирую, я нахожу лишь мир имеющихся объектов — и ничего перед ним или позади него. Все случайно и потому бессмысленно. Введение случайности открыло не только путь к нигилизму, оно сделало нигилизм необходимым следствием…». Искусство «додумано до конца» и растворилось в Ничто. Ничто — это все, что осталось. Иллюзия устранена с помощью логики. На месте «иллюзии» возник вакуум, который не обладает ни моральными, ни этическими качествами. Это декларация НИЧТО, которая не является ни цинизмом, ни сожалением. Это констатация, с которой приходится мириться! Экзистенциализм порвал со всяким видом прочувствованного созерцания мира и собственного Я. Единственное, что остается, это зеркало, в котором больше ничего не отражается, кроме изолированного «Я». Эта работа по расчистке была проделана средствами мысли и опыта научной эры, когда естественные науки как метод познания оставались непоколебимы, словно якорь в Ничто. Когда все моральные и этические ценности были отменены, вся надежда была на этот якорь. «Ум принесен в жертву, чтобы избежать Ничто, чтобы впасть назад, в состояние ребенка, рая, вернуться в то состояние, в котором еще не существовало вопроса греха, а существовала просто здоровая жизнь… как средство исцеления от мук изоляции, которая, тем не менее, присутствует сама по себе в идее человечности, через которую мы должны пройти до конца». (Карстен Хэррис, In a Strange Land. An Exploration of Nihilism). Свобода Камю становится идентичной спонтанности жизни как таковой, как единственной и последней ценности. Утверждение жизни в ее бесконечной спонтанности становится предпочтительно уму как таковому, который воспринимается как ограничительный. Хайдеггер говорит, что полноту бытия (жизни) как непрерывный поток нельзя измельчать или рассекать в рефлексии, в уме, иначе она теряет свой смысл… Желание освободиться от пут разума таит в себе опасность, что хтонические силы в человеке возьмут верх, приведут к анархии, к хаосу. Материал подготовлен сообществом @arttraffic2

Серия книг «50 идей, о которых нужно знать» В рамках книжного проекта «50 идей, о которых нужно знать» собраны книги о главных идеях в разных областях человеческой мысли, написанные авторитетными специалистами. 1. Сюзи Ходж. «Искусство. 50 идей, о которых нужно знать» 2. Филип Уилкинсон. «Архитектура. 50 идей, о которых нужно знать» 3. Тони Крилли. «Математика. 50 идей, о которых нужно знать» 4. Мохеб Костанди. «Мозг человека. 50 идей, о которых нужно знать» 5. Адриан Фернхам. «Психология. 50 идей, о которых нужно знать» 6. Ричард Уотсон. «Будущее. 50 идей, о которых нужно знать» 7. Бен Дюпре. «Большие идеи. 50 идей, о которых нужно знать» 8. Бен Дюпре. «Философия. 50 идей, о которых нужно знать» 9. Джоанн Бейкер. «Вселенная. 50 идей, о которых нужно знать» 1. Сюзи Ходж. Искусство. 50 идей, о которых нужно знать (2015) Искусство всегда являлось зеркалом, отражающим эпоху. Загадочное и таинственное, искусство ставило людей в тупик, сбивало с толку, восхищало, пугало, даже возмущало. Искусство — это и форма коммуникации, и украшение жилища, и религиозные культы, и пропаганда, и интерпретация реальности, и выражение эмоций. Эта книга — о 50 основных идеях, которые воплощены в искусстве с доисторических времен до наших дней. Мастера различных времен, культур и стран создали великое множество стилей и образов, самые значительные из них, менявшие не только само искусство, но и мир, вошли в эту книгу. Здесь есть все: от первобытной живописи до новейших течений, от Ренессанса до авангардизма. После этой книги можно будет взглянуть на искусство под другим, куда более широким, углом. 2. Филип Уилкинсон. «Архитектура. 50 идей, о которых нужно знать» (2017) Большинству из нас приятно время от времени явить себя знатоком и ценителем искусств. АРХИТЕКТУРА — это выставка достижений мирового зодчества от египетских пирамид до готики, от барокко до хай-тека. Книга позволит читателям, не изучавшим архитектуру, чувствовать себя уверенней в разговорах о «застывшей музыке». Прочитав ее, вы сможете по-новому увидеть уже знакомые улицы и города, а также разглядеть за неподвижным камнем, деревом, стеклом и бетоном красоту. В АРХИТЕКТУРУ включены основные 50 архитектурных идей, которые определяют среду, в которой жил и до сих пор живет весь мир. Здесь кратко, но исчерпывающе рассказано обо всем самом значительном, что сделал человек, обустраивая пространство своей жизни. 3. Тони Крилли. «Математика. 50 идей, о которых нужно знать» (2016) Математика, Снежная королева наук, чарует и вызывает священный трепет у каждого, кто соприкасается с ней, даже у самого завзятого гуманитария. Всю математику не под силу знать никому, она слишком многообразна, но основные идеи, что определили и определяют нашу жизнь, надо знать всем. Том «Математика» — сжатый, но идеально выверенный экскурс в эту великую и прекрасную науку, это головокружительный полет над лунным пейзажем ее неумолимой, строгой красоты. Со многими идеями, изложенными в этой книге, читатель наверняка знаком, но «Математика» предлагает то, что не дают учебники, — постичь красоту математических идей, увидеть, как математика связана с жизнью, искусством, политикой, экономикой. Эта книга может стать подспорьем и для тех, кто решил развеять свое математическое невежество, и для тех, кто хочет освежить свои познания в этой самой магической науке. Здесь собраны 50 главных математических идей — как очень простых, так и изумляющих своей великой непостижимостью. 5. Мохеб Костанди. «Мозг человека. 50 идей, о которых нужно знать» (2016) Эта книга — квинтэссенция из столетних размышлений о мозге. В нее вошли все важнейшие представления нейробиологии. Здесь вы найдете как давно существующие концепции, но рассмотренные в свете последних научных данных, так и новейшие теории о человеческом мозге, возникшие недавно. Книга проливает свет на устройство и работу самого плохо изученного органа человека. Рассмотрены в книге и этические вопросы, связанные с мозгом и разумом. Некоторые верят, что лучшее понимание работы мозга даст нам ответы на главные вопросы жизни. Но наука о мозге не объясняет, что значит — быть человеком. Но она помогает понять, как мы функционируем, дает возможность излечить многочисленные тяжелые расстройства — вредные привычки, болезнь Альцгеймера, инсульты и параличи. «Мозг человека» поможет вам разобраться в том, что творится у вас в голове. Нейробиолог и нейрофилософ Мохеб Костанди — активный популяризатор науки, он сотрудничает с самыми авторитетными изданиями, такими как Nature, New Scientist, Science, Scientific American. Его научный блог «Нейрофилософия», который он ведет на портале газеты Guardian, читают сотни тысяч людей по всему миру. 5. Адриан Фернхам. «Психология. 50 идей, о которых нужно знать» (2016) Современное общество немыслимо без психологии. Без знания основ психологии уже нельзя представить нашу жизнь. Воспитание детей, менеджмент, торговля, реклама, политика, любовь, семья — в основе всего лежит психология. Но какие идеи лежат в основе самой психологии? Эта книга рассказывает об основных 50 психологических идеях, которые вошли в нашу жизнь и во многом определяют ее. Том «Психология» охватывает буквально все: от снов до мании величия, от компьютерофобии до страха, от работы памяти до социальной мобильности, от отношений между людьми до алкоголизма. Мышление, память, воображение, эмоции, темперамент, сексуальность — все это психология. Одни психологические идеи теперь кажутся очевидными, а другие — парадоксальными. Эта книга объясняет и расставляет по местам все главное, что есть в психологии. 6. Ричард Уотсон. «Будущее. 50 идей, о которых нужно знать» (2017) Составлять обзоры еще не случившегося — задача непростая и рискованная. Том «Будущее» — взвешенная попытка суммировать все самое увлекательное и тревожное в современной мировой футурологии, сжатая летопись близкого грядущего. Эта книга о том, как наш мир расширяется и сжимается, ускоряется и замедляется, богатеет и беднеет одновременно. А еще «Будущее» поможет разобраться в том, каковы наши ближайшие перспективы и что надо сделать, чтобы мы смотрели вперед с надеждой, а не со страхом. В книге собраны все самые важные 50 идей, которые совсем скоро определят нашу жизнь, и если познакомиться с ними заранее, то грядущее не будет казаться таким тревожным. 7. Бен Дюпре. «Большие идеи. 50 идей, о которых нужно знать» (2015) В книге «Большие идеи» идет речь о величайших идеях человечества из самых разных сфер жизни. Человечество в разные периоды своего развития породило немало великих идей. Некоторые идеи, как например, Разум, Душа, Эволюция, Теория относительности вызывают восторг, другие, как Фашизм, Расизм, Война ввергают человека в ужас. Основной массив Больших Идей, безусловно, породили философия и ее извечный оппонент — религия. Вера, Судьба, Свобода, Зло и прочие фундаментальные концепции принципиально важны для понимания смысла человеческой жизни. Огромный след в истории человечества оставили политические идеи, многие из которых определяют нашу цивилизацию сейчас: Демократия, Консерватизм, Исламизм, Либерализм и другие. Безусловно, среди Больших Идей есть немало идей из области науки и искусства: Квантовая механика, Классицизм, Романтизм, Большой Взрыв. Такие книги дарят нам восхитительное ощущение величия и разнообразия тысячелетий человеческого гения и опыта, необъятности и нескучности мира, а именно это чувство, как нам кажется, и делает человека человеком. Бен Дюпре читал классическую философию в Оксфорде, прежде чем стал писать популярные книги о философии. С 1992 по 2004 год он был ведущим автором в издательстве Оксфордского университета, за его спиной двадцатилетний опыт доступного и комплексного изложения философии для самой широкой аудитории. 8. Бен Дюпре. «Философия. 50 идей, о которых нужно знать» (2016) Принято считать, что философия сложна и скучна, а философы – заумные затворники, далекие от реальной жизни. Пора избавиться от заблуждений. Философия столетиями была опаснейшим делом. Декарту, Спинозе, Юму и Руссо грозили отлучением от Церкви, отправляли в изгнание. А самого знаменитого философа в истории, Сократа, власти Афин признали столь пагубно влияющим на общество, что и вовсе казнили. Современных философов не приговаривают к смертной казни, – человечество наконец осознало, что философия – это не только изощренная игра ума, но и практическая наука. Физика, химия, биология, медицина способны на многое, кроме одного – понять суть мироздания. Этим как раз и занимаются философы – они ищут смысл, везде и во всем. Философия – это высшее достижение человеческого разума, и, прочитав эту книгу, обдумав главные 50 идей этой великой науки, вы и сами станете немного мудрецом. 9. Джоанн Бейкер. «Вселенная. 50 идей, о которых нужно знать» (2016) Астрономия — одна из самых древних и глубоких наук. Благодаря знаниям, накопленным человечеством с тех пор, как наши предки начали следить за движением Солнца и звезд, представление о месте человека во Вселенной изменилось радикально. Каждый прорыв в науке отзывался и в общественной жизни: в XVII веке за спорное учение о том, что Земля вращается вокруг Солнца, арестовали Галилея. Сходное недоверие вызвали и доказательства того, что Солнечная система размещается не в центре Млечного пути. А Эдвин Хаббл в 1920-х заставил спорщиков умолкнуть, обнаружив, что Млечный путь — одна из миллиардов галактик, разбросанных по расширяющейся Вселенной, которой 14 миллиардов лет. В ХХ веке открытий было сделано еще больше — спасибо современным технологиям. В начале века мы стали лучше понимать устройство звезд и их двигателя — ядерного синтеза, а одновременно обрели и знания о ядерной энергии и радиации. Позже появилась радиоастрономия, были обнаружены пульсары, квазары и черные дыры. Распахнулись новые окна во Вселенную — от реликтового излучения до небесных рентгеновских и гамма-лучей, и каждая частота приносила свои открытия. Эта книга — экскурс в астрофизику с точки зрения современной науки. Первые главы описывают великие философские прорывы в нашем понимании масштабов Вселенной, а попутно рассказывают об основах — от законов тяготения до устройства телескопа. Следующий раздел — о том, что мы знаем о космологии, об изучении Вселенной как целого, ее составляющих, истории и эволюции. Далее описаны теоретические аспекты Вселенной, в том числе теория относительности, черные дыры и мультивселенные. Последняя часть предлагает подробности того, что мы знаем о галактиках, звездах и Солнечной системе, от квазаров и эволюции галактик до экзопланет и астробиологии. Открытия совершаются все чаще: может быть, в ближайшие десятилетия нам. Материал подготовлен сообществом Art Traffic

В Telegram появилась страница, где собран невероятный рекламный креатив со всего света. - Дайджест интересных событий в мире рекламы - Примеры гениального маркетинга - Шикарный дизайн в рекламе. Подписывайтесь, не пожалеете: t.me/wowadvertise

Три философских бестселлера от Клейна Дэниела и Каткарта Томаса 1. «Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки» (2012) 2. «Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки» (2012) 3. «Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки» (2014) 1. «Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки» (2012) Гарвардские профессора философии Том Каткарт и Дэн Клейн своей блестящей книгой подарили нам увлекательное путешествие по истории философских учений, проиллюстрировав ее самыми смешными и мудрыми на свете анекдотами. В компании с Платоном, Гегелем, Кантом, Декартом, Бартом и… авторами читатель сможет окунуться в философские дебри и при этом вдоволь посмеяться. Книга будет интересна всем, кто желает погрузиться в суть вещей, но не утонуть! Философия и шутка в своем оригинальном сочетании лишают серьезные вопросы той тяжеловесности, которую ей обычно навязывают академические институты. Познание истины читателем осуществляется как веселая игра. Читая книгу, мы становимся подобны детям, лишенным проблем взрослого мира, посредством веселья и игры познающим основы мироздания и еще не лишенным непосредственного видения истинной природы вещей. Благодаря этому интеллектуальному бестселлеру вы откроете для себя изречения великих мыслителей c неожиданной стороны. 2. «Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки» (2012). Продолжение мирового бестселлера «Как-то раз Платон зашел в бар…» В предыдущем интеллектуальном бестселлере «Как-то раз Платон зашел в бар…» Том Каткарт и Дэн Клейн умудрились уместить всю историю развития западной философии на двухстах страницах небольшого формата. В свойственной им манере они «на пальцах» объяснили, что означает эмпиризм, феноменология или кантовская «вещь в себе» . В итоге получился не просто добротный сборник абсурдных и парадоксальных анекдотов, а самый настоящий вузовский учебник по философии. Издание получило мировую известность и вошло в число бестселлеров по версии New York Times. Творческий путь Тома Каткарта и Дэна Клейна к мировой славе продолжает книга «Аристотель и муравьед едут в Вашингтон. Понимание политики через философию и шутки». Философы из Гарвардского университета Том Каткарт и Дэн Клейн весело и увлекательно разоблачают демагогические приемы и политическую кухню, то напоминая подзабытые анекдоты, то рассказывая самые свежие казусы публичной жизни. А заодно ненавязчиво знакомят нас со всеми видами логических ошибок, с аристостелевой логикой и другими концепциям великих мыслителей от Декарта до Сэма Харриса. 3. «Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки» (2014) «Мы — единственные существа, понимающие, что нас ожидает смерть, и в то же время только мы способны воображать себе вечную жизнь. И эта комбинация сводит нас с ума. Смерть пугает нас адом вне нас. Жизнь, не имеющая ясного пункта назначения — если не считать движения к пропасти, — кажется бессмысленной. Без сомнения, именно поэтому смертность человека неотделима от фундаментальных вопросов философии». Томас Каткарт и Дэниел Клейн Смерть и смех? Такой жанр пока еще не имеет названия в науке. Однако читатель вскоре обнаруживает, что под юмористическим соусом получает ценную информацию о том, что не может его не волновать, но часто не принято обсуждать. Авторы рассматривают философские концепции Фрейда, Кьеркегора, Сократа и других философов. Исподволь мы узнаем об отношении к смертности человека в различных культурах и религии, об эволюции философских подходов к теме жизни и смерти, о современных стратегиях человека если не обеспечить себе бессмертие, то продлить жизнь на неопределенно долгое время. И, кроме того, мы узнаем, кому из заглавных героев книги «Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата» удастся проникнуть через них.

Самый Главный Интеллектуал Америки: феномен Сьюзен Сонтаг Сьюзен Сонтаг (1933-2004) — писатель, критик и самый впечатляющий символ женского интеллекта второй половины XX в. Внимание к текстам Сонтаг в принципе никогда не ослабевает, однако в последнее время оно в основном приковано к ее дневникам — первый том «Заново родившаяся: ранние дневники 1947–1963» вышел в 2009 году, второй «Ибо сознание сопряжено с плотью: дневники 1963–1981» — в 2012, готовится третий. В чем же заключается феномен Сонтаг? «Читаю Беньямина — новый том — и нахожу его менее необычным, менее загадочным. Лучше бы он не писал автобиографических работ». Из дневника Сонтаг 1978 года. Она так и не написала автобиографию, но после нее остались дневники, о публикации которых она прямых распоряжений не давала и друзьям вслух из них не читала. Но ее сын Дэвид Рифф все-таки их опубликовал. В начале ее авторской карьеры в Partisan Review ей предложили для рецензии книгу «Закат интеллектуала». Пролистав ее, Сонтаг сказала, что книга так себе, но название можно отрецензировать. Острота понравилась. Из творчества Сонтаг в России лучше всего известен ее первый сборник «Против интерпретации», а некоторым местным партизанам антиинтеллектуализма, кажется, тоже достаточно одного заголовка. Против интерпретации же, для них этим все сказано. Антиинтеллектуализм был для Сонтаг одним из страшнейших грехов, какие только бывают, и истоком детской травмы. «Три срока, которые я отмотала: мое детство, мой брак и детство моего ребенка». Сонтаг родилась в 1933 году, в семье манхэттенского меховщика по фамилии Розенблатт. Отец умер в Китае, когда ей было пять. Сонтаг не могла утверждать, что родилась в Китае, но фантазировала, что там ее зачали. Мать перевезла семью в Аризону, повторно вышла замуж за героя-летчика. Красивая немецкая фамилия Sontag (но еще лучше, если бы она писалась через Z) досталась от отчима, которого она ненавидела. Отчим говорил, что она перебесится со своими интеллектуальными заморочками как только выйдет замуж и родит. В девять Сонтаг прочла «Отверженных». В шестнадцать познакомилась с гей-сообществом Сан-Франциско (и нашла в нем себя), а также посетила своего кумира Томаса Манна, жившего тогда в ссылке в Калифорнии. Визит скорее разочаровал, поскольку корифей не хотел видеть в ней ничего иного, кроме типичной американской девушки. В детстве, как считала Сонтаг, она начала думать, потому что этого не делал никто из окружающих, и если вокруг была бы нормальная интеллигентная среда, это не произошло бы в столь острой форме. Ребенком она ощущала себя ответственной за выживание мышления, ни больше ни меньше. Мечтала, что надо прорваться туда — к великим, Шекспиру, мадам Кюри, Томасу Манну, не для того чтобы превзойти, а просто чтобы побыть в компании равных. Она даже была уверена, что ей когда-нибудь дадут Нобелевскую премию. Любимый роман в детстве — «Мартин Иден». Однако приходилось себя, как она выражается, «масштабировать» (scale down) — давать родным то, что они хотят, но при этом не переборщить, чтобы не отпугнуть и не выставить дураками. Последствия этой двойной бухгалтерии — отказ от сексуальности, тела, привлекательности, от того, чтобы чувствовать себя обычным человеком с привычными чувствами, а также патологический максимализм. Казалось, окружающие могли быть не такими глупыми, если бы приложили усилия, не отвлекались, сосредоточились, не ленились. Но никто никаких усилий не делал. В 1967 году она пишет: «Даже сегодня многое из этого до сих пор осталось. Давнее навязчивое желание заселить мир „культурой“ и информацией — придать миру плотность, весомость — наполнить себя. Я всегда чувствую, когда читаю, как будто ем». Находить ценность, создавать ее, пестовать — значит поддерживать существование вещей, сберегать их от исчезновения. Отсюда ее любовь к составлению списков (чего угодно — слов, музыки, фильмов, хоть названий фирм) — потому что все исчезнет, если не проявить интерес, не зафиксировать хотя бы имена на бумаге. Если только я поддерживаю существование мира своим к нему интересом, значит я должна интересоваться всем, быть писателем обо всем. А все остальные люди — какие-то «минимальные», пассивные, почти не живут, не чувствуют и не мыслят. В них надо вдохнуть жизнь — «как шары, надуть воздухом», чтобы было с кем говорить, кого любить и обожать. Всю жизнь, чем дальше, тем настойчивее (и назойливее), она этим, собственно, и занимается — старается расшевелить, зажечь своей культурной страстью инертную массу. Вырваться из косной среды ей удалось все в том же знаменательном 1949-м, когда ей всего 16, — в Беркли, в Калифорнийский университет, обучение в котором она начала, не окончив школы (по такой же ускоренной программе для вундеркиндов учился философ Ричард Рорти), а затем, выиграв стипендию, перевелась в Чикагский университет. Усилиями государства она получила блестящее формальное образование, хотя Сонтаг всегда старалась представить себя автодидактом. Она изучала философию и литературу, позднее сама преподавала философию. В дневнике можно найти крайне серьезный и высоколобый curriculum интеллектуальных влияний: Partisan Review (Триллинг), Чикагский университет, немецкие интеллектуалы-эмигранты (Лео Штраус, Арендт, Шолем, Маркузе), Гарвард (увлечение Витгенштейном), французы (Арто, Барт, Чоран, Сартр), история религии, искусство (Кейдж, Джаспер Джонс, Берроуз). «Франко-еврейская кейджианка», как она себя называет. В 1950-м, в 17 лет, она внезапно выходит замуж за социолога Филипа Риффа. Свой брак она потом часто сравнивала со скоропалительным замужеством харизматичной Доротеи Брук из «Мидлмарча» Джордж Элиот, в поисках настоящей жизни интеллекта выскочившей за старого ученого сухаря мистера Кейсобона (Рифф, правда, был всего на 10 лет старше Сонтаг). Вместе с Сонтаг Филип писал прославившую его книгу «Фрейд: ум моралиста», вышедшую после их развода и только под его именем. Фрейд, как считала Сонтаг, импонировал мужу прославлением самоподавления, калечащей себя героической воли, схватки эго с инертной телесностью. Рифф и Сонтаг прожили вместе восемь лет, у них родился сын Дэвид. Но отношения быстро развалились. Разведясь с Риффом, Сонтаг отправилась сначала в Англию, в Оксфорд, слушать лекции философа-аналитика Джона Остина, но оттуда сбежала в Париж проходить свои богемные университеты. Два основополагающих качества для Сонтаг — ум и витальность. Обоих с самого начала не хватает в ее окружении, оба потом плохо уживаются друг с другом, приходится делать выбор. О себе она постоянно пишет, что она мертвая, еще не родившаяся. Вот как она описывает свой физический тип в 1964-м: высокий рост, низкое давление, склонность к анемии, низкая терпимость к алкоголю, много курит, нуждается в долгом сне, астма, мигрени, острая потребность в протеине и чистом сахаре, крепкий желудок, быстро устает на ногах, любит лежать, кусает ногти и скрипит зубами, мерзлячка, любит рассматривать физическое уродство. В молодости, как ей казалось, она все-таки пожертвовала интеллектом ради «жизни», например, отказалась от академической университетской карьеры. «Переход от Канта к Д. Г. Лоуренсу», — так об этом сказала одна из ее подруг. Эссе «Против интерпретации» отразило этот перелом в ее жизни: эротика вместо герменевтики. «Против интерпретации» имеет четкий исторический адресат в лице «Новой критики», монополизировавшей американскую литкритику и литературоведение в 40–50-х годов. Но в дневниках эта работа, еще под названием «Заметки об интерпретации», упоминается рядом с так и ненаписанными «Заметками о браке». Настоящая богема ее привлекает и одновременно отпугивает. В 1971-м она подводит неутешительный итог своего выбора: «Я страдаю от недостатка интеллектуальных стимулов. Я преувеличенно резко отреагировала на академическую среду, в которую была полностью погружена в юности. Начиная с Харриет (Харриет Зоммерс Цверлинг — ее первая и главная любовница, с которой она познакомилась в Беркли, а потом жила в 50-х в Париже) я стала с таким же преувеличением двигаться в противоположном направлении. Все дальше и дальше, так что в последние годы я почти все время проводила с людьми посредственного ума. — Как бы ни были они мне приятны, они меня не стимулировали. Я думала все меньше и меньше. Мой ум стал ленивым, пассивным. Мне трудно читать многие книги! (Особенно философию). Пишу я плохо, с трудом». Впрочем, потом Сонтаг, конечно, наверстала — ее знаменитых интеллектуальных дружб и знакомств не счесть. Сонтаг считала, что в человеческом отношении она шире того, что пишет. Дневники позволяют оценить ее эссеистическое письмо — уверенное, имперсональное, элегантное, сплошь сухой пассионарный остаток рефлексии, все личные срывы и переживания аккуратно выведены за скобки. Писалось ей действительно нелегко: «Проблема с моим письмом: оно жидкое — скудное, предложение за предложением — слишком выстроенное, дискурсивное». Одно из откровений дневников — dexamils, вид амфетаминов, которые Сонтаг начала принимать, чтобы писать, с середины 60-х и вплоть до начала 80-х, хотя и уменьшая дозы. Письмо на «спидах» меньше всего сочетается с фигурой апологета серьезности и ответственности за каждое написанное слово. Сонтаг страдала от комплекса критика, который как «вампир, каннибал» (один из двух снятых ею фильмов назывался «Дуэт для каннибалов») питается чужими талантами и знаниями, обладая особым даром их отслеживать и присваивать («меня всегда интересовала тема вампиризма»). От тех, у кого она берет, не убудет. Но ее смущает, что забирает она тайком, знали бы они, как остро она нуждается, с какой маниакальной настойчивостью стремится, — не отдали бы. А потом, исчерпав их, она их всегда бросает и переходит к следующим. Дэвид Рифф пишет, что чуть ли не самыми главными людьми, которые на нее повлияли, были Бродский и художник Джаспер Джонс. С Джаспером Джонсом у Сонтаг был роман в середине 60-х. Рядом с ним она прочувствовала свое невежество в отношении живописи. Джонс научил тому, что нужно уметь четко видеть, потому что обычно мы этого не делаем, что нет нейтральных поверхностей и пустых объектов, что живопись и сама может быть объектом, когда фактура древесины в «Поцелуе» Мунка более отчетлива, чем изображенные фигуры. В дневнике она пишет, что они подолгу молчат (ей это непривычно), она ощущает свое физическое присутствие в пространстве, понимает, что ум — не обязательно хорошо, он не нужен, если все в порядке, что и глупости есть своя ценность. Это все, конечно, тоже — против интерпретации. Но духовное обучение у Джонса (здесь становится понятно, как много в свои тексты о литературе и кино она переносит из теории современного искусства) и Кейджа, тяга к самодостаточным объектам или нулевой степени письма с трудом уживаются с ее страстью к накоплению, коллекционированию, ее жадностью, привычкой к избытку в культурном потреблении и избыточности психологии и субъективности. «Я люблю эстетику Кейджа, потому что она не моя. Она отмечает границу или горизонт, к которому я не хочу приближаться, но ценю то, что он у меня всегда на виду». На самом деле Сонтаг всегда боялась за субъективность. Потому что знала, что изощренность сознания и психология — не данность, этой роскоши можно и лишиться. «Замуж выйдешь, перебесишься». Особенно остро это у нее проявилось во время поездки в 1968-м в революционный Вьетнам. Он должен был стать для нее чем?то вроде Японии для Барта — локусом абсолютного отличия, так она себе это, по крайней мере, воображала. Но Сонтаг испытала ужас перед унификацией — идеологической («все говорят в одном стиле об одном и том же»), да еще и вызванной экзотизмом чужой непрозрачной культуры. Она пишет, что испытывала чувство бесспорного превосходства: «Я чувствовала, что мое сознание вмещало их сознание или могло бы его включить — но их сознание никогда бы не могло вместить моего». Ее сознание — слишком изощренное, слишком культивированное, «познало слишком много удовольствий», чтобы увлечься примитивизмом. Почти крик отчаяния: «Мне не хватает мира психологии». Сонтаг хотела жить в трехмерном, взрослом мире, в мире с богатой текстурой. Чуть раньше она писала, что наши тела слишком не приспособлены для нашей психологии: между ее сложностью и текучестью и их неподатливой неизменностью существует трагический разрыв, уж лучше бы им быть газообразными. Даже так. Но, с другой стороны, продолжает Сонтаг, возможно, все это богатство внутренней жизни, ее давление и энергия происходят от слишком тесной внешней брони. Да, напоминает она себе, все мудрецы провозглашали примирение внутреннего и внешнего через избавление от субъективности. Но она едва ли на это способна. Поэтому так странно смотрятся ее заигрывания с формализмом в критике, которым и было эссе «Против интерпретации», — формализм (и минимализм) не для тех, кто гордится избытком внутреннего и бежит усложнений и интерпретаций. Другой культовый текст Сонтаг — это, конечно, «Заметки о кэмпе», и у него тоже своя история, вырисовывающаяся из дневников. Сонтаг начинала в Partisan Review — образцовом интеллектуальном и интеллигентском издании с мизерным тиражом и громадным символическим капиталом, в котором на авторов смотрели косо, даже если они появлялись в «мейнстримном» «Нью-Йоркере». Там ее сначала приставили писать театральные рецензии, решив, что она займет место романистки и звезды нью-йоркской интеллектуальной тусовки Мэри Маккарти. Но Сонтаг очень быстро начинает появляться не только в мейнстримных Times, но даже в массовых и гламурных изданиях: Vogue, Mademoiselle, фоторепортаж о ее жизни был опубликован в Life. Сонтаг оказалась прародителем гламурного авангардизма, не как автор, но как персонаж. У нее эффектная фамилия, и она замечательно фотогенична. Некоторые злопыхатели считают, что своей славой она вообще обязана исключительно внешности и эффектной фамилии. Что, конечно, кажется мифом, если посмотреть совместное телеинтервью 1969 года Сонтаг и французского режиссера Аньес Варда по случаю Нью-Йоркского кинофестиваля, на котором Сонтаг представила «Дуэт для каннибалов». Видно, насколько Сонтаг не телегенична: слишком крупные, размашистые черты лица, черные круги под глазами, когда говорит, скованность. Ей всего 36, но она кажется гораздо старше по-французски хорошенькой Варды, которой уже за сорок. Тут уместно вспомнить, что, читая в дневнике Сонтаг подробные отчеты о ее мучительных лесбийских романах, с удивлением обнаруживаешь: в молодости она обычно была пострадавшей стороной, которую бросали и не любили. Ей потребовалось время на то, чтобы осознать свою привлекательность. Зато у молодой Сонтаг очевидно внешнее сходство с другой культовой интеллектуалкой старшего поколения — Ханной Арендт. В предисловии к первому тому Рифф пишет, что едва ли можно найти другого автора ее поколения, настолько ассоциировавшегося с европейскими вкусами. У ее отношений с Америкой сложная конфигурация: «Я чувствую себя высланной (в Америку) из моей ссылки (в Европе)». Сьюзен Cонтаг, безусловно, — крестная мать культурного снобизма и демонстративного культурного потребления (а еще и хипстерского политического прекраснодушия — когда ставила в Сараево под бомбами «В ожидании Годо»). А в американском изводе это означает апологию сколь угодно «обскурных» представителей World Literature, венгерских, немецких, польских, бразильских, и сознательное игнорирование того, что происходит в американской и — шире — англоязычной литературе, особенно в ее реалистической епархии. Проблема Cонтаг в том, что она в какой-то момент была вынуждена занять место в центре, место «Самого Главного Интеллектуала Америки», тогда как ей было гораздо комфортнее пребывать хоть и в высокохудожественных, но все же маргиналиях. В дневнике 66-го она цитирует Набокова: если есть «малые» писатели, то должны быть и «малые» читатели. И Сонтаг — именно такой малый читатель, зритель, слушатель. Еще в молодости она прозорливо написала, что богема может существовать только там, где есть крепкая интеллигенция, на периферии которой богема и существует... Инна Кушнарева, 30 сентября 2012