Сейчас я стал уже немолодой, и выяснилось, что ни Льва Толстого, ни Фолкнера из меня не вышло, хотя все, что я пишу, публикуется. И на передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось, что у меня семья, что брак – это не просто факт, это процесс. Выяснилось, что дети – это не капиталовложение, не объект для твоих сентенций и не приниженные существа, которых ты почему-то должен воспитывать, будучи сам черт знает кем, а что это какие-то божьи создания, от которых ты зависишь, которые тебя критикуют и с которыми ты любой ценой должен сохранить нормальные человеческие отношения. Это оказалось самым важным. Сергей Довлатов
Другие записи сообщества
Спасибо, жизнь, за то, что вновь приходит день, Что зреет хлеб, и что взрослеют дети. Спасибо, жизнь, тебе за всех родных людей, Живущих на таком огромном свете. Спасибо, жизнь, за то, что этот щедрый век Звучал во мне то щедростью, то болью За ширь твоих дорог, в которых человек, Все испытав, становится собою. За то, что ты река без берегов, За каждую весну твою и зиму, За всех друзей и даже за врагов — Спасибо, жизнь. За все тебе спасибо! За слезы и за счастье наяву, За то, что ты жалеть меня не стала, За каждый миг, в котором я живу, Но не за тот, в котором перестану. Спасибо, жизнь, что я перед тобой в долгу, За прошлую и завтрашнюю силу. За все, что я еще успею и смогу, Спасибо, жизнь, воистину спасибо. Роберт Рождественский
О вкусах не спорят, есть тысяча мнений — Я этот закон на себе испытал. Ведь даже Эйнштейн — физический гений — Весьма относительно всё понимал. Оделся по моде, как требует век, — Вы скажете сами: "Да это же просто другой человек!.." А я — тот же самый. Вот уж действительно: Всё относительно. Всё-всё! Набедренный пояс из шкуры пантеры. О да! Неприлично! Согласен! Ей-ей! Но так одевались все до нашей эры, А до нашей эры им было видней. Оделся по моде, как в каменный век, — Вы скажете сами: "Да это же просто другой человек!" А я — тот же самый. Вот уж действительно: Всё относительно. Всё-всё! Оденусь — как рыцарь я после турнира: Знакомые вряд ли узнают меня; И крикну, как Ричард, я (в драме Шекспира): "Коня мне! Полцарства даю за коня!" Но вот усмехнётся и скажет сквозь смех Ценитель упрямый: "Да это же просто другой человек!" А я — тот же самый. Вот уж действительно: Всё относительно. Всё-всё! Вот трость, канотье — я из нэпа. Похоже? Не надо оваций — к чему лишний шум? Ах, в этом костюме узнали? Ну что же — Тогда я одену последний костюм. Долой канотье, вместо тросточки — стек. И шепчутся дамы: "Да это же просто другой человек!" А я — тот же самый. Вот уж действительно: Всё относительно. Всё-всё! Будьте же бдительны — Всё относительно! Всё-всё! Всё! Владимир Высоцкий, 1966
Она сказала: «Он уже уснул!»,— задернув полог над кроваткой сына, и верхний свет неловко погасила, и, съежившись, халат упал на стул. Мы с ней не говорили про любовь, Она шептала что-то, чуть картавя, звук «р», как виноградину, катая за белою оградою зубов. «А знаешь: я ведь плюнула давно на жизнь свою... И вдруг так огорошить! Мужчина в юбке. Ломовая лошадь. И вдруг — я снова женщина... Смешно?» Быть благодарным — это мой был долг. Ища защиту в беззащитном теле, зарылся я, зафлаженный, как волк, в доверчивый сугроб ее постели. Но, как волчонок загнанный, одна, она в слезах мне щеки обшептала. и то, что благодарна мне она, меня стыдом студеным обжигало. Мне б окружить ее блокадой рифм, теряться, то бледнея, то краснея, но женщина! меня! благодарит! за то, что я! мужчина! нежен с нею! Как получиться в мире так могло? Забыв про смысл ее первопричинный, мы женщину сместили. Мы ее унизили до равенства с мужчиной. Какой занятный общества этап, коварно подготовленный веками: мужчины стали чем-то вроде баб, а женщины — почти что мужиками. О, господи, как сгиб ее плеча мне вмялся в пальцы голодно и голо и как глаза неведомого пола преображались в женские, крича! Потом их сумрак полузаволок. Они мерцали тихими свечами... Как мало надо женщине — мой Бог!— чтобы ее за женщину считали. Евгений Евтушенко 1968
Он был так влюблён, что не выходил из дома и сидел у самой двери, чтобы сразу же обнять её, как только она позвонит в дверь и скажет, что тоже любит его. Но она не позвонила, а он сделался старым. Однажды кто-то тихо постучался в дверь, и он испугался и убежал, чтобы спрятаться в шкаф. Тонино Гуэрра
Есть люди — я и сам из их числа, — которые ненавидят "хэппи энды", то бишь счастливые развязки. У нас при этом такое чувство, будто нас надули. Драма — это норма. Невзгоды ждать не заставят. Беда не забуксует. Лавина, которая вдруг замерла на пути, не пройдя последние метры, чтоб накрыть горную деревушку, ведет себя не только противоестественно, но и безнравственно. «Пнин», Владимир Набоков
Внутренней свободы нет вообще, это даже не иллюзия. Свобода, как и девственность, добродетель или честь, одна — она же внутренняя, она же и внешняя. Александр Пятигорский
Смотри на себя не сравнительно с остальными, а обособляясь. Обособляйся и позволяй себе все, что угодно. Если ты озлоблен, то не скрывай этого, пусть оно грубо; если весел - тоже, пусть оно и банально. Помни, что твоя жизнь - это твоя жизнь. Ничьи - пусть самые высокие - правила тебе не закон. Это не твои правила. В лучшем случае они похожи на твои. Будь независим. Независимость - лучшее качество на всех языках. Пусть это приведет тебя к поражению (глупое слово) - это будет только твое поражение. Ты сам сведешь с собой счеты; а то приходится сводить счеты фиг знает с кем. Иосиф Бродский Письмо Якову Гордину от 13 июня 1965г.
Юрий Визбор Поведаю вам таинство одно: Уж сколько раз на свете исчезали Империи, религии, регальи И уходили города на дно, Но сквозь пожары, бедствия и кровь, Одну и ту ж свершая пантомиму И для времён совсем неуязвима, Шла девочка по имени Любовь. Идёт Любовь. Звучат её шаги, Как эхо долгожданного свиданья, Её шаги волнуют мирозданье, И между звёзд расходятся круги. Пред ней равны рабы и господа. Ей нипочем яд лести или злости. Когда она хоть раз приходит в гости, В наш дом приходит счастье навсегда.
Давайте помолчим. Когда один из нас умрет, другой вспомнит эти минуты. Забудем шумный мир, который так назойливо жужжит нам в уши, пойдем рука об руку в таинственные чертоги смерти и опустимся там на ложе, усыпанное дремотными маками. Молчите! Не надо говорить. "Овод. Оливия Лэтам (сборник)", Этель Лилиан Войнич
Любовь Орлова "Знайте, что в этом самое замечательное? То, что мое имя дает мне возможность очень многое сделать для других." "Люди, которые не умеют преодолевать то, чего не хочется делать, несчастные люди. Настоящее счастье в том ведь и заключается, чтобы преодолевать то, чего не хочется. Утром не хочется тренироваться, заниматься у станка, а ты заставила себя. Хорошо! Не хочется распеваться — а ты распелась. Очень хорошо!" "Только так должна держать себя всякая женщина. В какой бы дыре ты ни оказалась, в каком бы дерьме ни плавала, никогда не опускайся, будь красивой. Лопни, а держи фасон!" "Чтобы стать женственной, надо быть мужественной." "Я ем абсолютно все, но ношу корсетик. Например, съедаю несколько ложек салата, корсет не дает о себе знать, а после булочки давит, становится трудно дышать — значит, есть больше ничего не нужно." "Мое творчество известно всем, моя жизнь не касается никого." "Мне хорошо только наедине с собой." "Я увидела голубоглазого золотоволосого Бога и все было кончено." "Я была влюблена в Григория Васильевича, как кошка. Я бы в огонь прыгнула, с пятнадцатого этажа, если бы он сказал, я на быка в «Веселых ребятах» мигом взлетела, а на просмотре материала отключилась: несется по комнатам, я бы макушку могла себе снести десять раз о любой косяк..." "Дети — это постоянный страх. Сначала боишься забеременеть, потом рожать, а дальше, до гроба — страх за ребенка." "У меня уже есть ребенок — Григорий Васильевич даст фору ста маленьким детям, за ним тоже глаз да глаз нужен." "Тише едешь — громче будешь." "Я не имею права, чтобы на моем платье появилась морщинка. Это все равно, как если бы у меня публично вырвалось неприличное слово." "Сколько мне лет? Сколько дадите, столько и есть." "Сзади пионерка, а спереди пенсионерка!" "Мне всегда будет тридцать девять лет, и ни на один день больше."