В течение многих лет Агния Барто вела радиопередачу «Найти человека» – аналог телевизионной «Жди меня». Поэтесса пыталась соединять семьи, которые были разлучены во время войны. Барто придумала способ искать людей, не используя официальных данных – лишь по обрывкам воспоминаний. Особенно она переживала за детей, потерявших родителей. Она пользовалась деталями из их рассказов, хотя во время войны ее герои были совсем маленькими, и запомнили немного. Например, кто-то прятался в горящем городе, в землянке: «там висела клетка с птицей, кто-то укрыл и ее... Птица пела, хотя кругом все пылало...» Еще одна женщина, которая потерялась в войну ребенком, помнила, что жила в Ленинграде и что название улицы начиналось на «о», а рядом с домом были баня и магазин. Команда Барто безуспешно искала такую улицу. Разыскали старого банщика, который знал все ленинградские бани. В итоге методом исключения выяснили, что была баня на улице Сердобольская – «о» в названии девочке и запомнились... В другом случае родители, потерявшие в войну четырехмесячную дочь, вспомнили только то, что на плечике у ребенка была родинка, похожая на розочку. Естественно, имени, под которым жила после войны их дочь, они не знали. Но единственная зацепка сработала: жители украинской деревни позвонили на передачу и сообщили, что у одной их соседки есть похожая на розочку родинка – так деточку и нашли. А одна женщина помнила лишь, что в день, когда потерялась, на ней были голубые парусиновые туфельки, коричневое платьице и пуховый платок. И ее тоже нашли. Вот благодаря таким отрывочным воспоминаниям Барто удалось воссоединить более 900 семей.

Я тебе ничего не скажу, И тебя не встревожу ничуть, И о том, что я молча твержу, Не решусь ни за что намекнуть. Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы И я слышу, как сердце цветет. И в больную, усталую грудь Веет влагой ночной… я дрожу, Я тебя не встревожу ничуть, Я тебе ничего не скажу. Афанасий Фет, 1885 г.

Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что. Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой… ___ Сергей Довлатов

#КИМЖ_music_time Ушёл из жизни итальянский певец Тото Кутуньо Любовь – это зелёное дерево, Что зарождается глубоко в земле, А затем теряется в облаках.

Когда я захотел узнать, что обозначает рука и что она намерена взять у меня, — я стал испытывать необыкновенный страх. Такой силы страх я раньше не испытывал даже ночью. Теперь он возникал и днем, главным образом на улице, в трамвае, при встрече с людьми. Я понимал, что этот страх возникает оттого, что дотрагиваюсь до самых глубоких ран, тем не менее этот страх всякий раз потрясал меня. Я стал спасаться от него бегством. Это было нелепо, невероятно, даже комично, но страх исчезал, когда я добирался до своего дома, до своей лестницы. Уже в подъезде он оставлял меня. Я пробовал бороться с ним. Хотел подавить его, уничтожить — волей, иронией. Но он не подчинялся мне. Он возникал еще в большей степени. Тогда я стал избегать улицы, людей. Почти перестал выходить из дому. ___ «Перед восходом солнца», Михаил Зощенко 1943

Били копыта. Пели будто: — Гриб. Грабь. Гроб. Груб. — Ветром опита, льдом обута, улица скользила. Лошадь на круп грохнулась, и сразу за зевакой зевака, штаны пришедшие Кузнецким клёшить, сгрудились, смех зазвенел и зазвякал: — Лошадь упала! — — Упала лошадь! — Смеялся Кузнецкий. Лишь один я голос свой не вмешивал в вой ему. Подошел и вижу глаза лошадиные… Улица опрокинулась, течет по-своему… Подошел и вижу — за каплищей каплища по морде катится, прячется в ше́рсти… И какая-то общая звериная тоска плеща вылилась из меня и расплылась в шелесте. «Лошадь, не надо. Лошадь, слушайте — чего вы думаете, что вы их плоше? Деточка, все мы немножко лошади, каждый из нас по-своему лошадь». Может быть — старая — и не нуждалась в няньке, может быть, и мысль ей моя казалась пошла́, только лошадь рванулась, встала на́ ноги, ржанула и пошла. Хвостом помахивала. Рыжий ребенок. Пришла веселая, стала в стойло. И все ей казалось — она жеребенок, и стоило жить, и работать стоило. Владимир Маяковский, 1918 г.

В этой старой квартире, где я жил так давно, Провести две недели было мне суждено. Средь зеркал её мутных, непонятных картин, Между битых амуров так и жил я один. Газ отсвечивал дико, чай на кухне кипел, Заводил я пластинку, голос ангельский пел. Изгибался он плавно, и стоял, и кружил; А на третьем куплете я пластинку глушил. И не ждал ничего я, ничего, ничего! Приходил и ложился на диван ночевать. Но однажды под утро зазвонил телефон, И дышал кто-то смутно, и безмолвствовал он. Я услышал, как провод лениво шипел. И ту самую песенку голос запел. И была пополам — ни жива, ни мертва - Песня с третьим куплетом, допетым едва. «Кто вы, кто вы, — кричал я, — ответьте скорей, Что сказать вы хотите этой песней своей?» Но проклятая трубка завертелась в руке, И услышал слова я на чужом языке. Может, птица и рыба говорили со мной, Может, гад земноводный или призрак лесной? Может, кто-то на станции странно шутил, Или, может быть, друг мой так скушно кутил? Или женщина это позвонила ко мне, Сверхъестественно номер подбирая во сне? И сказала, что знала, лгала, как могла, Полюбила, забыла и снова нашла, Ей приснилися мутные те зеркала, И она разглядела, как плохо жила? И, как прежде пристрастна, как всегда холодна, Не хотела признаться и молчала она. ___ Евгений Рейн

О творческой напряженности — не в творчестве только, но и в самой жизни. Человек живет до тех пор, пока он ждет чуда, которое должно с ним случиться. Чудеса бывают разными для разных людей. Мелкий служащий ждет, что его назначат директором. Девица ждет, что в нее влюбится герой и красавец. Я, допустим, жду, что вдохновение меня осенит и я напишу гениальную книгу. Вчера не написал, сегодня еще не пишу, но, может быть, напишу завтра. Мы живем, пока мы ждем этого. В самом ожидании (как бы внешне оно ни было пассивным) — напряженность совершенно творческая. Наступает, однако же, момент, когда мы убеждаемся, что чуда не будет. Чиновник видит, что ему не бывать директором. Девица блекнет и начинает понимать, что мечты о герое надо бросить. И я, допустим, с ужасом чувствую, что ничего гениального не напишу. Здесь кончается жизнь, и человек уже не живет, а только существует. Ожидание чуда утрачено, и от этого спадает напряженность решительно всех проявлений жизни. (Тут необходима оговорка. Конечно, у каждого человека возможна смена одной напряженности на другую. Чиновник, например, отчаявшись стать директором, может устремиться, скажем, к тому, чтобы стать Дон Жуаном, или поэтом и т. д. Но в какой-то момент иссякает всякая напряженность) ___ Всеволод Петров

Ни одна фотография, ни даже писанные с него портреты не могут передать того впечатления, которое получалось от его живого лица и фигуры. Когда Толстой приглядывался к человеку, он становился неподвижным, сосредоточенным, пытливо проникал внутрь его и точно высасывал все, что было в нем скрыто – хорошего или плохого. В эти минуты глаза его прятались за нависшие брови, как солнце за тучу. В другие минуты Толстой по-детски откликался на шутку, заливался милым смехом и глаза его становились веселыми и шутливыми, выходили из густых бровей и светили, – писал Константин Сергеевич Станиславский. На фото: Лев Толстой, 1907 г., Тульская губ., Крапивенский у., дер. Ясная Поляна.

Ждать тебя, быть с тобой Мне всегда хочется. Говорят, что любовь Первая кончится, Что любовь первая скоро закончится. Нам твердят вновь и вновь, Что придёт к нам и вторая любовь. Но ведь солнце одно глядит на нас, Жизнь одна — она твоя, Лишь в такую любовь, в нашу любовь Верю я, и верю я. Ты на свете одна всегда живи, Только одна живи всегда, Быть не может второй, новой любви Никогда, никогда, никогда. Облака белые над речной кручею. Есть любовь первая, самая лучшая. Нам твердят вновь и вновь, Что придёт к нам и вторая любовь, Но ведь солнце одно глядит на нас, Жизнь одна — она твоя, Лишь в такую любовь, в нашу любовь Верю я, и верю я. Ты на свете одна всегда живи, Только одна живи всегда, Быть не может второй, новой любви Никогда, никогда, никогда. Нам твердят вновь и вновь, Что придёт к нам и вторая любовь… ___ Роберт Рождественский