Наверное, отчуждение родины всегда начинается с холодного очага. Я помню, как судьба вынудила мою мать уехать из деревни в город и как сразу страшен, тягостен стал для меня образ навсегда остывшей родимой печи. Тиль Уленшпигель на всю Фландрию вопил о пепле Клааса. И гёзы собирались на этот призыв со всей Фландрии. Мне же вопить не позволяет совесть, хотя и в мое сердце стучит пепел: на наших глазах, быстро, один за другим потухают очаги нашей деревенской родины – истоки всего. И хотя мы покидаем родные места, все-таки мы снова и снова возвращаемся к ним, как бы ни грешили знакомством с другими краями. Потому что жить без этой малой родины невозможно. Ведь человек счастлив, пока у него есть родина… Что ж, покамест у нас есть Бобришный, есть родина. Нам нечего стыдиться писать это слово с маленькой буквы: ведь здесь, на Бобришном, и начинается для нас большая родина. Да, человек счастлив, пока у него есть Родина. Как бы ни сурова, ни неласкова была она со своим сыном, нам никогда от нее не отречься. Василий Белов, «Бобришный угор» ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ «Бобришный угор» — один из прекрасных рассказов Василия Белова, посвящённых другу, земляку, известному поэту Александру Яшину. В последние годы жизни Александр Яшин построил для себя домик для отдыха и работы в Вологодской области, далеко от «цивилизации», в лесу. Но бывать здесь пришлось недолго, потому что Яшин вскоре скончался от тяжёлой болезни. Василий Белов описывает посещение этого места уже после смерти друга. (художник Ярослав Зяблов) #ВасилийБелов #БобришныйУгор #родина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Тэффи Счастливая [А. А. Ц.] Да, один раз я была счастлива. Я давно определила, что такое счастье, очень давно — в шесть лет. А когда оно пришло ко мне, я его не сразу узнала. Но вспомнила, какое оно должно быть, и тогда поняла, что я счастлива. * * * Я помню: мне шесть лет, моей сестре — четыре. Мы долго бегали после обеда вдоль длинного зала, догоняли друг друга, визжали и падали. Теперь мы устали и притихли. Стоим рядом, смотрим в окно на мутно-весеннюю сумеречную улицу. Сумерки весенние всегда тревожны и всегда печальны. И мы молчим. Слушаем, как дрожат хрусталики канделябров от проезжающих по улице телег. Если бы мы были большие, мы бы думали о людской злобе, об обидах, о нашей любви, которую оскорбили, и о той любви, которую мы оскорбили сами, и о счастье, которого нет. Но мы — дети, и мы ничего не знаем. Мы только молчим. Нам жутко обернуться. Нам кажется, что зал уже совсем потемнел и потемнел весь этот большой, гулкий дом, в котором мы живем. Отчего он такой тихий сейчас? Может быть, все ушли из него и забыли нас, маленьких девочек, прижавшихся к окну в темной огромной комнате? Около своего плеча вижу испуганный, круглый глаз сестры. Она смотрит на меня — заплакать ей или нет? И тут я вспоминаю мое сегодняшнее дневное впечатление, такое яркое, такое красивое, что забываю сразу и темный дом, и тускло-тоскливую улицу. — Лена! — говорю я громко и весело.- Лена! Я сегодня видела конку! Я не могу рассказать ей все о том безмерно радостном впечатлении, какое произвела на меня конка. Лошади были белые и бежали скоро-скоро; сам вагон был красный или желтый, красивый, народа в нем сидело много, все чужие, так что могли друг с другом познакомиться и даже поиграть в какую-нибудь тихую игру. А сзади на подножке стоял кондуктор, весь в золоте, — а может быть, и не весь, а только немножко, на пуговицах, — и трубил в золотую трубу: — Ррам-рра-ра! Само солнце звенело в этой трубе и вылетало из нее златозвонкими брызгами. Как расскажешь это все! Можно сказать только: — Лена! Я видела конку! Да и не надо ничего больше. По моему голосу, по моему лицу она поняла всю беспредельную красоту этого видения. И неужели каждый может вскочить в эту колесницу радости и понестись под звоны солнечной трубы? — Ррам-рра-ра! Нет, не всякий. Фрейлейн говорит, что нужно за это платить. Оттого нас там и не возят. Нас запирают в скучную, затхлую карету с дребезжащим окном, пахнущую сафьяном и пачулями, и не позволяют даже прижимать нос к стеклу. Но когда мы будем большими и богатыми, мы будем ездить только на конке. Мы будем, будем, будем счастливыми! * * * Я зашла далеко, на окраину города. И дело, по которому я пришла, не выгорело, и жара истомила меня. Кругом глухо, ни одного извозчика. Но вот, дребезжа всем своим существом, подкатила одноклячная конка. Лошадь, белая, тощая, гремела костями и щелкала болтающимися постромками о свою сухую кожу. Зловеще моталась длинная белая морда. «Измывайтесь, измывайтесь, а вот как сдохну на повороте — все равно вылезете на улицу». Безнадежно унылый кондуктор подождал, пока я влезу, и безнадежно протрубил в медный рожок. — Ррам-рра-ра! И больно было в голове от этого резкого медного крика и от палящего солнца, ударявшего злым лучом по завитку трубы. Внутри вагона было душно, пахло раскаленным утюгом. Какая-то темная личность в фуражке с кокардой долго смотрела на меня мутными глазами и вдруг, словно поняла что то, осклабилась, подсела и сказала, дыша мне в лицо соленым огурцом: — Разрешите мне вам сопутствовать. Я встала и вышла на площадку. Конка остановилась, подождала встречного вагона и снова задребезжала. А на тротуаре стояла маленькая девочка и смотрела нам вслед круглыми голубыми глазами удивленно и восторженно. И вдруг я вспомнила. «Мы будем ездить на конке. Мы будем, будем, будем счастливыми!» Ведь я, значит, счастливая! Я еду на конке и могу познакомиться со всеми пассажирами, и кондуктор трубит, и горит солнце на его рожке. Я счастлива! Я счастлива! Но где она, та маленькая девочка в большом темном зале, придумавшая для меня это счастье? Если бы я могла найти её и рассказать ей, она бы обрадовалась. Как страшно, что никогда не найду её, что нет её больше и никогда не будет её, самой мне родной и близкой, — меня самой. А я живу... (художник Алексей Шалаев) #Тэффи #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Константин Бальмонт Осенняя радость Радость может ждать на каждом повороте. Не грусти. Не надо. Посмотри в окно. Осень, в жёлтых листьях, в нежной позолоте, Медленно колдует. Что нам суждено? Разве мы узнаем? Разве разгадаем? Будем ждать, что чары улыбнутся нам. Пляска мёртвых листьев завершится маем. Лютики засветят снова по лугам. Даже и сегодня… Ум предав заботе, Шёл я, хмурый, скучный, по лесной глуши, Вдруг, на самой тропке, да, на повороте, Красный цвет мелькнул мне в ласковой тиши. Спелая рябина прямо предо мною, Алая калина тут же рядом с ней. Мы нарвём ветвей их на зиму с тобою, Пред окном повесим комнатки твоей. Прилетит снегирь, смешной и неуклюжий, Раза два чирикнет, клюнет, да и прочь. И метель завоет, всё затянет стужей, Но зимой, пред лампой, так уютна ночь. И пока на всполье будут свиты вьюги, Сон тебя овеет грёзой голубой. «Милый, что я вижу! Лютики на луге! Хороводы травок! Ах, и я с тобой!» 1905 (художник Андрей Захаров) #КонстантинБальмонт #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Анна Ахматова Шелестит о прошлом старый дуб. Лунный луч лениво протянулся. Я твоих благословенных губ Никогда мечтою не коснулся. Бледный лоб чадрой лиловой сжат, Ты со мною. Тихая, больная, Пальцы холодеют и дрожат Тонкость рук твоих припоминая. Я молчал так много тяжких лет. Пытка встреч ещё неотвратима. Как давно я знаю твой ответ : Я люблю и не была любима. Февраль 1911 (фото: Анна Ахматова на «гумилевской» скамье возле того дуба. Царское Село. 1926 год) #АннаАхматова #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Саша Черный В осенний день Сквозь небесное сито весь день моросил Тусклый, серенький дождик. Хлопья туч паутиною рваной носились Над Северным морем... Мы бегали к морю прощаться — Смеялись, толкались, Писали на старых купальных будках Свои имена, Махали, как дураки, Хмурому морю платками... Итальянец, быть может, завыл бы От этой бескрайней мглы, От ив прибрежных, пронизанных мокрою пылью, От диких скудных песков, — А мы обнимали глазами старый залив, Серые будки, нашу серую дачку, Даже серый, заплёванный грязью забор. И запах прели: Сыроежки, промокший вереск, кленовые влажные листья, — Въелся нам в складки души и портпледов На долгие годы. Бутылка пуста, но вино было густо: Вспомни, закрой глаза и вздохни... И вот теперь: юг, Прованс, благодать... Но только небо обложат низкие, круглые тучи, И синее море станет графитным, И песок закурится в дюнах, Свиреля знакомым северным свистом, А над холмами дымная спустится мгла, И ветер сырой во всех кустах залопочет, С усмешкою слушаешь жалобы Фермеров здешних и рыбаков: "Ах, какая погода! Какая, сударь, погода!" В предчувствии долгих дождей душа оживает, Как белый медведь в осенний холодный день В своём парижском бассейне... Даже банки с грибами в лавках местечка Вдруг стали родными — А летом глаза на них не смотрели. Жду, не дождусь: Плеска, журчанья, мокрого блеска коры, Гулкого плача воды, струящейся с кровли, Запаха глины размытой, Улиток, ползущих вдоль липкой скамейки... Вереск оживший Сиреневым дымом холмы расцветит. И бодрая осень Протянет волнистые пряди тумана Из Прованса — К далёкой северной дачке... 1930 (художник Владимир Вахмянин) #СашаЧерный #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Николай Заболоцкий ОСЕННЕЕ УТРО Обрываются речи влюбленных, Улетает последний скворец. Целый день осыпаются с кленов Силуэты багровых сердец. Что ты, осень, наделала с нами! В красном золоте стынет земля. Пламя скорби свистит под ногами, Ворохами листвы шевеля. (художник Евгений Тимошкин) #НиколайЗаболоцкий #осеннееутро #ПоЧИТАТЕЛИкниг

В целом, книги, в действительности, не столь конечны, как мы сами. Даже худшие из них переживают своих авторов. Часто они стоят на полках, собирая пыль еще долго после того, как сам писатель превратился в горстку пыли. Однако даже эта форма будущего лучше, чем память нескольких переживших тебя родственников или друзей, на которых нельзя положиться, и часто именно стремление к этому посмертному измерению приводит наше перо в движение. Иосиф Бродский (художник Алексей Застанченко) #ИосифБродский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

B 1926 гoдy к извecтнoмy пcиxиaтpy пpишeл изнypeнный дo диcтpoфии пaциeнт, cyдя пo мaнepaм — «из бывшиx», c жaлoбoй нa бecпpичиннyю тocкy и aпaтию, из-зa кoтopыx oн coвceм нe мoжeт ecть и cпaть. Ocмoтpeв eгo, вpaч пpoпиcaл … читaть юмopиcтичecкиe paccкaзы: «Лyчшe вceгo, бaтeнькa, вoзьмитe тoмик Зoщeнкo. Moжeт быть, вaм пoкaжeтcя пpocтoвaтo, этaк пo-пpoлeтapcки. Ho cмeшнo! Этoт Зoщeнкo – бoльшoй вeceльчaк». «Дoктop, — гpycтнo вздoxнyл ипoxoндpик. — Я и ecть Зoщeнкo». #литературныйанекдот #МихаилЗощенко #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Белла Ахмадулина «О, МОЙ ЗАСТЕНЧИВЫЙ ГЕРОЙ...» О, мой застенчивый герой, ты ловко избежал позора. Как долго я играла роль, не опираясь на партнёра! К проклятой помощи твоей я не прибегнула ни разу. Среди кулис, среди теней ты спасся, незаметный глазу. Но в этом сраме и бреду я шла пред публикой жестокой — всё на беду, всё на виду, всё в этой роли одинокой. О, как ты гоготал, партер! Ты не прощал мне очевидность бесстыжую моих потерь, моей улыбки безобидность. И жадно шли твои стада напиться из моей печали. Одна, одна — среди стыда стою с упавшими плечами. Но опрометчивой толпе герой действительный не виден. Герой, как боязно тебе! Не бойся, я тебя не выдам. Вся наша роль — моя лишь роль. Я проиграла в ней жестоко. Вся наша боль — моя лишь боль. Но сколько боли. Сколько. Сколько. 1960-1961 #БеллаАхмадулина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Вероника Тушнова: Осеннее настроение в стихах... ??? Осень Нынче улетели журавли на заре промозглой и туманной. Долго, долго затихал вдали разговор печальный и гортанный. С коренастых вымокших берез тусклая стекала позолота; горизонт был ровен и белес, словно с неба краски вытер кто-то. Тихий дождь сочился без конца из пространства этого пустого… Мне припомнился рассказ отца о лесах и топях Августова. Ничего не слышно о тебе. Может быть, письмо в пути пропало, может быть… Но думать о беде — я на это не имею права. Нынче улетели журавли… Очень горько провожать их было. Снова осень. Три уже прошли… Я теплее девочку укрыла. До костей пронизывала дрожь, в щели окон заползала сырость… Ты придешь, конечно, ты придешь в этот дом, где наш ребенок вырос. И о том, что было на войне, о своем житье-бытье солдата ты расскажешь дочери, как мне мой отец рассказывал когда-то. ??? Спокойный вечер пасмурен и мглист. Не слышно птиц среди древесных кружев. Пустынна улица. Последний ржавый лист в морозном воздухе легчайший ветер кружит. Любимая осенняя пора. На облаках — сиреневые блики, на светлых лужицах каемка серебра, и над землей — покой, безмерный и великий. Как лживо все: и эта тишина, и мягкий полог облачных волокон... Как пристально в глаза людей война глядит пустыми впадинами окон. ??? В осеннем сквере палевый песок и ржавый лист на тишине воды... Все те же Патриаршие пруды, шестиэтажный дом наискосок, и снова дети роются в песке... И, может быть, мы рядом на скамью с тобой садимся. Я не узнаю ни добрых глаз, ни жилки на виске. Да и тебе, конечно, невдомек, что это я заплакала над ним, над одиноким мальчиком твоим, когда он уходил. Что одинок тогда он не был... Что твоя тоска мне больше, чем кому-нибудь, близка... ??? В лесу Осенний пожар полыхает в лесу, плывут паутин волоконца, тяжелые капли дрожат на весу, и в каждой по целому солнцу. Какой нерушимый сегодня покой, как тихо планируют листья... Хочу вороха их потрогать рукой, как шкурку потрогала б лисью. Как много их — рыжих, лиловых почти, коричневых и золотистых. Слетают на плечи, лежат на пути, трепещут на кронах сквозистых. Торжественной бронзой покрыты дубы, горят фонари-мухоморы... Я нынче с рассвета пошла по грибы, бродить по глухим косогорам. Брожу — и нет-нет да присяду на ствол, к осенней прислушаюсь речи. Почудилось — кто-то по лесу прошел. Не ты ли прошел недалече? Брожу — и нет-нет да тебя позову, молчанье лесное развею. Мне эхо ответит, лукавя: ау... А я вот возьму и поверю! ??? Вчерашний дождь последний лист багряный сорвал с деревьев, рощи оголя. Я вышла через заросли бурьяна в осенние пустынные поля. Все шло своим положенным порядком, заранее известным для меня: ботва чернела по разрытым грядкам, рыжела мокрой щеткою стерня, блестели позолоченные утром весенне-свежей озими ростки... Их ветер трогал с нежностью, как будто на голове ребенка волоски. А журавли, печальные немного, на языке гортанном говоря, летели синей ветреной дорогой в далекий край, на теплые моря... Ну, вот и все! И нету больше лета, когда друг друга отыскали мы. Но мне впервые не страшны приметы недальней неминуемой зимы. Зимы, грозящей и садам и людям... Ну, что она отнимет у меня? Ведь мы с тобою вместе греться будем у зимнего веселого огня! ??? Не о чем мне печалиться, откуда же слезы эти? Неужели сердце прощается со всем дорогим на свете — с этим вечером мглистым, с этим безлистым лесом... А мне о разлуке близкой ничего еще не известно. Все еще верю: позже, когда–нибудь... в марте... в мае... Моя последняя осень. А я ничего не знаю. А сны все грустнее снятся, а глаза твои все роднее, и без тебя оставаться все немыслимей! Все труднее! (художник Марк Кремер) #ВероникаТушнова #ПоЧИТАТЕЛИкниг