Юрий Левитанский Здесь обычай древний не нарушат, В деревянный ставень постучи — чай заварят, валенки просушат, тёплых щей достанут из печи. В этих избах, в этой снежной шири, белыми морозами дыша, издавна живёт она — Сибири щедро хлебосольная душа. Если кто и есть ещё, быть может, что шаги заслыша у ворот, на задвижку дверь свою заложит, ковшика воды не поднесёт, и влечёт его неудержимо встреча с каждым новым пятаком — пусть себе трясётся эта жила над своим железным сундуком! Сколько раз меня в крестьянской хате приглашали к скромному столу! Клали на ночь только на кровати, сами ночевали на полу. Провожая утром до ограды, говорили, раскурив табак, — дескать, чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так!.. В дом к себе распахивая двери, не тая ни помыслов, ни чувств, быть достойным, хоть в какой-то мере, этой высшей щедрости учусь. Чтоб делить в сочувственной тревоге всё, что за душой имею сам, с человеком, сбившимся с дороги, путником, плутавшим по лесам. Чтобы, с ним прощаясь у ограды, раскурив по-дружески табак, молвить: — Чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так! 1959 (художник Сергей Корытов) #ЮрийЛевитанский #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Другие записи сообщества
В 1911 году к 100-летию написания Карамзиным «Записок о древней и новой России» в усадьбе Остафьево графом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым был открыт памятник историку и писателю Николаю Михайловичу Карамзину. На пьедестале — отлитая в бронзе композиция из семи томов «Истории государства Российского», написанных Карамзиным в Остафьеве, свитка, символизирующего начатый здесь восьмой том, и чернильницы с пером. #НиколайКарамзин #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Илья Репин. «Портрет писательницы Т.Л.Щепкиной-Куперник». 1914 г. Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874—1952) — русская и советская писательница, драматург, поэтесса и переводчица. Писать начала в детстве — уже в 12 лет сочинила стихи в честь своего прадеда М.С. Щепкина. Её перевод «Ромео и Джульетты» считается самым близким к тексту Шекспира. Из воспоминаний Щепкиной-Куперник: «Репин и раньше говорил мне, что хочет писать мой портрет. Я не очень торопилась с этим: мои портреты вообще редко выходили удачно, а репинскую манеру писать женщин я не любила. Но тут пришлось, конечно, с благодарностью согласиться. Только «два часа» растянулись на несколько месяцев. Я стала ездить к нему. Хорошо помню эти, особенно зимние, поездки. После шумного, почти всегда пасмурного и задымленного зимнего Петербурга, вдруг белый снег, чистота воздуха прямо опьяняющая, — когда снег пахнет то цветами, то арбузами... На незапачканном фабричным дымом небе яркое зимнее солнце, красное и золотое. Маленькая, идеально чистая станция. Полное отсутствие «дачников» — это слово с легкой руки Горького стало синонимом пошлости. Летом они действительно опошляли эту задумчивую молчаливую природу, наполняя ее шумом и суетой. Но зимой все тонуло в снегу. Кусты и пни в лесу притворялись белыми медвежатами или сгорбленными старушонками в белых кацавейках. Синички тинькали, как стеклянные колокольчики. Быстрая маленькая лошаденка подвозила к домику, стоявшему в лесу: Пенаты. Название не русское, не подходившее ни к домику, ни к такому русскому художнику, каким был Репин, но это был вкус Н. Б. Нордман. Репин в назначенный час уже выходил мне навстречу, в рабочей блузе, и вел к себе в мастерскую наверх. Мастерская была невелика по сравнению с его мастерской в Академии художеств. Из одного окна наверху была видна узенькая полоска моря, долго не замерзавшего. Туда Репин водил и показывал, говоря, что у него «дом с видом на море». Писал он с увлечением, как будто совсем не уставая. Пока писал, больше молчал и заставлял меня говорить, характерным движением поворачивая голову, поглядывал на меня пристально и опять принимался писать. Отпускал только тогда, когда я уже не могла больше сидеть. Смущало меня то, что он требовал, чтобы я все время улыбалась. — Я, главным образом, хочу написать не вас, а вашу улыбку! — говорил он. Улыбаться подряд часа два, — да когда еще не смешно, — трудно. Улыбка превращалась в страдальческую гримасу. Я, смеясь, говорила ему: — Хорошо было Моне Лизе улыбаться, когда Леонардо развлекал ее жонглерами и шутами! — Подождите — я вам сегодня покажу шутов! — шутливо обещал он однажды. Это было в одну из сред, когда к нему съезжались всевозможные посетители. Бывали у него и артисты, и журналисты, и толстовцы, и дамы — множество народу. В этот день к нему приехали «футуристы» — Каменский, Бурлюк, еще кто-то. Это были представители совершенно неприемлемого для него направления. Надо было видеть, как в Репине боролись два чувства: радушие хозяина, и, как он потом признавался мне, «желание отделать этих шутов как следует, чтобы до новых веников не забыли!». Даже этот комплимент не примирил Репина с футуристами. Он ежился и корчился, как Мефистофель от креста, и вообще был весь колючий. Он быстро увел меня после обеда в мастерскую и пока писал, потребовал от меня, как часто это делал, чтобы я прочла ему какие-нибудь свои стихи. Я прочла ему что-то немудреное, описание природы, он одобрительно качал головой и окал: — О, о, о! Вот это-то и надо: просто, просто... Как сама природа — проста. Портрет мой вышел неудачным. Я очень мала, мой муж шутил, говоря: «Я на тебе женился, выбирая наименьшее из всех зол!» Репин изобразил очень грузную, крупную особу — и на портрете я не столько улыбаюсь, сколько самодовольно ухмыляюсь. Теперь можно сознаться в некотором кокетстве: мне неприятно было, что те, кто меня не знал, будут меня считать именно такой... На московской выставке 1915 года в пользу раненных художников кто-то купил мой портрет, как мне сказали, чтобы увезти в свой дом за границей, и я была очень рада этому. Но увы, на юбилейной выставке Репина, десять лет тому назад, я увидала свой портрет, очевидно, оставшийся в России. Многие не узнавали меня в нем. И после окончания портрета я еще ездила к Репину и любила это. Любила получать и его записочки с приглашениями.» #ИльяРепин #портретЩепкинойКуперник #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Белла Ахмадулина Какое блаженство, что блещут снега, что холод окреп, а с утра моросило, что дико и нежно сверкает фольга на каждом углу и в окне магазина. Пока серпантин, мишура, канитель восходят над скукою прочих имуществ, томительность предновогодних недель терпеть и сносить - что за дивная участь! Какая удача, что тени легли вкруг елок и елей, цветущих повсюду, и вечнозеленая новость любви душе внушена и прибавлена к чуду. Откуда нагрянули нежность и ель, где прежде таились и как сговорились! Как дети, что ждут у заветных дверей, я ждать позабыла, а двери открылись. Какое блаженство, что надо решать, где краше затеплится шарик стеклянный, и только любить, только ель наряжать и созерцать этот мир несказанный... Декабрь 1974 (художник Игорь Разживин) #БеллаАхмадулина #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Осип Мандельштам Если утро зимнее темно, То холодное твоё окно Выглядит, как старое панно: Зеленеет плющ перед окном; И стоят, под ледяным стеклом, Тихие деревья под чехлом — Ото всех ветров защищены, Ото всяких бед ограждены И ветвями переплетены. Полусвет становится лучист. Перед самой рамой — шелковист Содрогается последний лист. 1909 (художник Николай Андреев) #ОсипМандельштам #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Шаляпин тогда только что перешел в Москву из петербургского Мариинского театра, где дирекция «проглядела» его. Оттуда его уговорил уйти в Частную московскую оперу известный Савва Мамонтов, человек, на таланты чуткий необычайно (он сам про себя говорил, что его главный талант — находить таланты). Мамонтов — крупный делец, строивший Ярославскую дорогу, — был характерной московской фигурой. Он держал оперу, а в его именье Абрамцево был настоящий приют для молодых художников: он открыл Врубеля, у него пошел в ход Коровин и многие другие. Шаляпин во многом обязан ему своим быстрым успехом. Он выделил молодого певца, ставил для него все, что тот хотел, окружил его художниками, нянчился с ним, как с любимым детищем. Молодой, какой-то стихийный талант Шаляпина сразу покорил Москву, и только о нем и говорили. Его игра в опере, где до тех пор царила полная искусственность позы и фразы, пение «в рампу» и не отрывающиеся от дирижера взгляды, поражала с непривычки. Он тогда еще не облекся в величие славы — был молод, непосредствен и искренен, как большое, иногда нелепое дитя… Вне сцены он казался неуклюжим: длинный, очень белокурый, с круглым русским лицом — такой простой паренек с Волги, так бы и надеть ему, казалось, синюю пестрядинную рубаху да лапотки… Когда его в первый раз привели к М. Н. Ермоловой, очень заинтересовавшейся молодым артистом после того, как видела его в Мефистофеле, и он вошел к ней, застенчивый, не зная куда девать длинные руки, она даже воскликнула: — Как… это Шаляпин? — так непохож был вошедший на сатанинский образ Мефистофеля, яркий и до жути проникнутый гётевской иронией, — Шаляпин давал Мефистофеля не Гуно, а Гёте. Шаляпин сконфузился и пробормотал: — Да уж извините… какой есть… В молодой компании он не стеснялся. Когда разойдется, то необыкновенно талантливо рассказывал анекдоты… Запомнился горбуновский рассказ, который он передавал неподражаемо, как пьяненький описывает свое впечатление от посещения попа: как у него все хорошо, попадья такая вальяжная, поп сидит, чай пьет, канарейка, птица Божия, заливается-поет, а самовар стоит, и кран у него расписной… Потом рассказ его все спутывается и спутывается и кончается тем, что уж «попадья птица-божия заливается-поет, а поп стоит, и кран у него расписной…» Пел он какую-то песенку про «лапотки лыковые», и тут казалось, что сидишь летним вечером на сене и слушаешь деревенского певца… А иногда читал свои сильные, хоть не отделанные стихи «Ночь на Волге». В нем всегда чувствовалась какая-то безудержность. Если угощаться пельменями, так поставить целое ведро… Выпить все, что на столе стоит, независимо от того, что это такое: квас, молоко или вино. «Коль ругнуть, так сгоряча, коль рубнуть, так уж с плеча!» Его горячность часто устрашала окружающих, особенно, когда он нервничал в театре. Тут уж не попадайся ему под сердитую руку: не посмотрит кто — портной или директор театра, разгромит… Помню — он уже был в Большом театре — рассердил его чем-то управляющий конторой фон Бооль. Шаляпин требовал его к себе и восклицал: — Подайте-ка его сюда… Я его так отделаю… Фон-то из него выбью — одна боль останется… Я всегда побаивалась встреч с ним на улице. Он поступал со мной просто: брал под локти и ставил на какое-нибудь возвышение, вроде выступа крыльца, уверяя, что иначе не может со мной разговаривать. Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, «Дни моей жизни и другие воспоминания» (художник Борис Кустодиев, «Портрет Федора Шаляпина») #ТатьянаЩепкинаКуперник #ФёдорШаляпин #ПоЧИТАТЕЛИкниг
В Туле местное аристократическое общество решило поставить в городском театре комедию графа «Плоды просвещения». Дело было летом, Льву Николаевичу послали в Ясную Поляну особое почетное приглашение. Приблизительно за час до начала спектакля к подъезду театра подошел среднего роста коренастый старик, одетый в темно серую суконную блузу, такие же брюки и грубые, очевидно домашней работы, сапоги. Грудь старика наполовину закрывала длинная седая борода, на голове его красовался простой картуз с кожаным козырьком. Опираясь на толстую, суковатую палку, старик открыл дверь и медленными шагами направился ко входу в партер театра. Здесь его остановили. – Эй, старик, куда лезешь, – заявил ему один из привратников, – сегодня тут все господа играют, тебе тут делать нечего… Проходи, брат, проходи. Старик начал было протестовать, но его взяли под руки и вывели из театра. Однако он оказался строптивого характера: сел около самого входа в «храм Мельпомены» на лавочку и оставался здесь до тех пор, пока к театру не подъехал один из высших представителей местной губернской администрации. – Граф, – вскричал приехавший администратор, – что вы здесь делаете?! – Сижу, – отвечал, улыбаясь Лев Николаевич, – хотел было посмотреть свою пьесу, да вот не пускают. Недоразумение, конечно, тотчас же было улажено. #этоинтересно #изжизниЛьваТолстого #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Эльдар Рязанов МОЛИТВА Господи, не охнуть, не вздохнуть, Дни летят в метельной круговерти. Жизнь – тропинка от рожденья к смерти, Смутный, скрытный, одинокий путь Господи, не охнуть, не вздохнуть! Снег, и мы беседуем вдвоём, Как нам одолеть большую зиму. Одолеть её необходимо, Чтобы вновь весной услышать гром. Господи, спасибо, что живём! Мы выходим вместе в снегопад. И четыре оттиска за нами, Отпечатанные башмаками, Неотвязно следуют, следят. Господи, как я метели рад! Где же мои первые следы? Занесло печальную дорогу, Заметёт остаток понемногу Милостью отзывчивой судьбы Господи, спасибо за подмогу. #ЭльдарРязанов #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Александр Кушнер Декабрьским утром черно-синим Тепло домашнее покинем И выйдем молча на мороз. Киоск фанерный льдом зарос, Уходит в небо пар отвесный, Деревья бьет сырая дрожь, И ты не дремлешь, друг прелестный, А щеки варежкою трешь. Шел ночью снег. Скребут скребками. Бегут кто тише, кто быстрей. В слезах, под теплыми платками, Проносят сонных малышей. Как не похожи на прогулки Такие выходы к реке! Мы дрогнем в темном переулке На ленинградском сквозняке. И я усилием привычным Вернуть стараюсь красоту Домам, и скверам безразличным, И пешеходу на мосту. И пропускаю свой автобус, И замерзаю, весь в снегу, Но жить, покуда этот фокус Мне не удался, не могу. 1966 (художник Павел Еськов) #АлександрКушнер #ПоЧИТАТЕЛИкниг
✨— О чем вы пишете стихи? — спросила меня одна из посетительниц. — О том, что меня волнует. Она удивилась: — Но вы же для детей пишете? — Но они-то меня и волнуют. ✨Если ребенок нервный, надо прежде всего лечить его родителей. ✨Не люблю, когда говорят: «Я простой человек». Простой человек о себе никогда так не скажет. ✨Иные родители искренне считают, что их детям-школьникам нужны только положительные эмоции, будто людям, выздоравливающим после инфаркта. Прочитает мальчик, как тяжело было на душе у Герасима, когда он топил Муму, и расстроится. Но мама спешит на помощь: — Не расстраивайся, сынок, ведь ничего этого не было, все только в книжке придумано. Сердобольная мама уверена, что, охраняя сына от переживаний, она бережет его детство, а на самом деле она обедняет его душу. ✨Все-таки самый искренний разговор — это разговор с самим собой! Агния Барто #АгнияБарто #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Иван Никитин Встреча зимы Поутру вчера дождь В стёкла окон стучал, Над землёю туман Облаками вставал. Веял холод в лицо От угрюмых небес, И, бог знает о чём, Плакал сумрачный лес. В полдень дождь перестал, И, что белый пушок, На осеннюю грязь Начал падать снежок. Ночь прошла. Рассвело. Нет нигде облачка. Воздух лёгок и чист, И замёрзла река. На дворах и домах Снег лежит полотном И от солнца блестит Разноцветным огнём. На безлюдный простор Побелевших полей Смотрит весело лес Из-под чёрных кудрей. Словно рад он чему,— И на ветках берёз, Как алмазы горят Капли сдержанных слёз. Здравствуй, гостья-зима! Просим милости к нам Песни севера петь По лесам и степям. Есть раздолье у нас,— Где угодно гуляй; Строй мосты по рекам И ковры расстилай. Нам не стать привыкать, — Пусть мороз твой трещит: Наша русская кровь На морозе горит! Искони уж таков Православный народ: Летом, смотришь, жара — В полушубке идёт; Жгучий холод пахнул — Всё равно для него: По колени в снегу, Говорит: «Ничего!» В чистом поле метель И крутит, и мутит, — Наш степной мужичок Едет в санках, кряхтит: «Ну, соколики, ну! Выносите, дружки!» Сам сидит и поёт: «Не белы-то снежки!..» Да и нам ли подчас Смерть не встретить шутя, Если к бурям у нас Привыкает дитя? Когда мать в колыбель На ночь сына кладёт, Под окном для него Песни вьюга поёт. И разгул непогод С ранних лет ему люб, И растёт богатырь, Что под бурями дуб. Рассыпай же, зима, До весны золотой Серебро по полям Нашей Руси святой! И случится ли, к нам Гость незваный придёт И за наше добро С нами спор заведёт — Уж прими ты его На сторонке чужой, Хмельный пир приготовь, Гостю песню пропой; Для постели ему Белый пух припаси И метелью засыпь Его след на Руси! 1854 (художник Федот Сычков) #ИванНикитин #зима #ПоЧИТАТЕЛИкниг