«Я, Владимир Набоков, приветствую тебя, жизнь!» Из книги Лилы Азам Зангане «Волшебник. Набоков и счастье» Август 1971 года, в Швейцарии, лазурно-синее утро. Поднявшись во время охоты на бабочек на вершину горы, Владимир Набоков, загорелый, спокойный, с сачком в руке, сказал своему сыну Дмитрию, что он сделал в жизни все, о чем мечтал, и теперь чувствует себя в высшей степени счастливым. Я люблю представлять его именно в этот момент, на горном пике, восклицающим, как его Ван Вин: «Я, Владимир Набоков, приветствую тебя, жизнь!» Тогда же Дмитрий сделал фотографию: его семидесятидвухлетний отец стоит на вершине Ла-Видеманет (7000 футов над уровнем моря), чуть ссутулившись, в белой кепке, легкой бежевой куртке, темных бермудах, туристских ботинках и белых шерстяных носках, и всматривается в даль. В руках у него коробочка из-под пластырей «бэнд-эйд» — в течение многих десятилетий он складывал в такие пойманных бабочек. За ним видны альпийские луга и сосновые рощи. Он вглядывается в горизонт, вероятно пытаясь различить крошечные детали близлежащего городка Ружмон, а солнечные блики тем временем играют на его лбу и левой щеке. Таким я его вижу: отдыхающим в безмятежном спокойствии под необыкновенно ясным небесным сводом. Подобно своему русскому псевдониму — Сирин, он кажется недоступной райской птицей. Набоков умер 2 июля 1977 года. Мне было в то время десять месяцев. Нас разделяло всего четыреста миль. Начало, конечно, не очень обнадеживающее. Он так никогда и не узнает о моем крохотном существовании. За четыре месяца до моего рождения Набоков почувствовал приближение смерти. Ему только что исполнилось семьдесят семь лет. 24 апреля 1976 года он записал в своем дневнике: «В час ночи был разбужен от краткого сна ужасной тревогой типа „это оно“. Осторожно закричал, надеясь разбудить Веру в соседней комнате, но не сумел (потому что чувствовал себя вполне нормально)». Он всегда плохо спал по ночам, но когда годы стали брать свое, то даже сильнодействующие лекарства не успокаивали его призраков. Большую часть ночи он мучился без сна, и перед его глазами кружились вызванные его воображением образы. Таблетки менялись на все более мощные, и В. Н. даже начал видеть зловещие галлюцинации и был вынужден разом отказаться от всех этих ложных средств. Но хуже всего для него было тиканье часов ночью — медленно ползущее вперед время. Предыдущим летом, точнее, июльским утром 1975 года Набоков поскользнулся и упал — впервые за все годы ловли бабочек в Альпах. Он скатился по склону метров на пятьдесят и потерял при этом свой сачок, который зацепился за еловую ветку. Пытаясь осторожно к нему подобраться, Набоков снова поскользнулся и на этот раз оказался не в силах подняться на ноги. Как это не раз бывало с В. Н. в абсурдных ситуациях, с ним случился неудержимый приступ хохота, столь громкий, что пассажиры фуникулера, линия которого проходила прямо над местом падения, решили: пожилой господин просто отдыхает, лежа на земле, и радуется солнечному дню. Только когда вагон во второй раз проезжал мимо, кондуктор заподозрил неладное и вызвал помощь. К тому времени с момента падения прошло уже два с половиной часа. Сам Набоков пострадал несильно, и только сачок его так и остался висеть на ели — «подобно Овидиевой лире», как записал он позднее. Однако именно тогда разомкнулась невидимая трещина. В. Н., всегда боровшийся с заключением во времени с помощью памяти, теперь чувствовал, что время берет над ним верх. И это было «ужасное потрясение», писал он. В ту осень из-за опухоли простаты он согласился на операцию под общим наркозом — по отношению к нему, писателю, выше всего ценившему ясность сознания, это было насмешкой судьбы: унижение усыплением чувств эфиром напоминало краткую репетицию смерти. Бессонница становилась хронической, что приводило В. Н. в ранее несвойственное ему постоянное возбуждение. Не в силах долго пребывать в лимбе для выздоравливающих, не слушая докторов, он вернулся к своему неоконченному роману «Лаура и ее оригинал: умирать весело», который записывал на библиотечные карточки. Такими карточками — три на пять дюймов — он пользовался в работе на протяжении вот уже нескольких десятилетий. Примерно год назад он почувствовал первую пульсацию нового произведения: «Вдохновение. Сияющая бессонница. Аромат и снега возлюбленных альпийских склонов. Роман без я, без он, но с рассказчиком, скользящим глазом, подразумеваемым повсюду». В апреле 1976 года в «Палас-отеле» Монтрё Вера и Владимир весело подняли бокалы, отмечая 77-летие В. Н. До сих пор Набоков каждый вечер прибавлял к пачке пять-шесть новых исписанных карточек, однако затем пошли частые паузы. Вскоре он неудачно упал, ударился головой, и ему стало трудно ходить: он страдал от ужасных болей в спине, периодически поднималась температура. Досаждала некая загадочная инфекция, то и дело отправлявшая его в разные швейцарские клиники. Там он проводил время в чтении: изучил новое руководство по лепидоптерологии под названием «Бабочки Северной Америки», а также примечательный своей буквальностью перевод Дантова «Ада». Но по большей части В. Н., как обычно, прокручивал про себя тот роман, который, светясь, как цветное стекло, представлялся в его сознании: неоконченный «Оригинал Лауры». Почти каждое утро в состоянии, близком к трансу, он читал и правил этот текст. Так было и с другими его романами: еще до начала письма он видел текст как кинофильм, который нужно только перенести на пока что безупречно чистые каталожные карточки. Лежа в одиночестве в больничной палате, В. Н. даже зачитывал текст вслух, обращаясь, как потом сам признавался, к «маленькой грезовой аудитории в обнесенном стеной саду. Моя аудитория состояла из павлинов, голубей, моих давно умерших родителей, двух кипарисов, нескольких юных сиделок, сгрудившихся вокруг, и семейного врача, такого старого, что он стал почти что невидим». В конце июля Набоков начал поправляться, однако он уже понимал: этим летом, впервые почти за двадцать лет, ему придется обойтись без охоты на бабочек. В конце сентября, уже вернувшись в отель, он почувствовал себя совсем ослабевшим. Он признавался жене, что больницы ему не по нраву, и «только потому, что тебя там нет. Я бы ничего не имел против больничного пребывания, если б мог взять тебя, посадить в нагрудный карман и забрать с собой». Но даже присутствие Веры не помогало: после долгих месяцев болезни его одолевала ужасная слабость. «Лаура» была практически завершена в его воображении, но В. Н. оказался, к его полному смятению, слишком обессилен, чтобы ее записать. Когда пронырливый репортер спросил его, как он питается, В. Н. ответил с иронией: «Мой творческий распорядок более замысловат, но два часа размышлений, между двумя и четырьмя часами ночи, когда действие первой снотворной таблетки иссякает, а второй — еще не начинается, и короткий период работы в середине дня — вот все, что нужно моему новому роману». В феврале 1977 года он объявил, что, как только дела пойдут на лад, он отправится на свой любимый американский Запад. Весной он все еще страстно мечтал о поездке в Израиль, где собирался заняться наконец ближневосточными бабочками (за десять лет до того он говорил: «Я собираюсь еще половить бабочек... в Перу или Иране, прежде чем окончательно окуклиться»). Но его походка, еще два лета назад такая энергичная, уже стала стариковской. Кроме того, он изнемогал под тяжестью взваленной на себя изнурительной литературной работы: редактировал несовершенные переводы старых романов и пытался придать осязаемую форму «Лауре». Друзей приводил в растерянность вид тающего на глазах Набокова. Однако Вера сохраняла, по крайней мере на глазах у других, прежнюю невозмутимость. Вскоре В. Н., похоже, немного воспрянул духом, но в марте 1977 года в его дневнике появляется новая зловещая запись: «Все начинается заново...» Два месяца спустя он все еще засиживался за письменным столом, самозабвенно трудясь над «Лаурой», все еще устраивал розыгрыши своим любимым гостям. Но уже 18 мая им сделана неразборчивая запись: «Легкий бред, темп. 37,5. Возможно ли, что все начинается заново?» Ему никак не удавалось сосредоточиться, и одним несчастным вечером он — великий «лексикоман» — впервые в жизни проиграл сестре Елене партию в русский скрабл. Спустя некоторое время начался сильный жар, и Набоков был госпитализирован в больницу в Лозанне. Там Вера строго сказала заблуждавшемуся доктору, который уверенно заявил, что пациент поправляется: нет, она видит, он умирает. По воспоминаниям Дмитрия, в один из этих последних дней отец тихо сказал ему, что гордится сыном, который едет в Мюнхен дебютировать в оперной постановке. Часы, проведенные в Мюнхене, потом казались Дмитрию счастливее, чем предстоявшие в будущем, — просто потому, что «отец все еще был жив». Но, вернувшись, он увидел тень обреченности в отцовском взгляде. «Временами можно было заметить, — писал Дмитрий впоследствии, — как тяжело он страдал от мысли, что оказался внезапно оторван от жизни, каждая подробность которой его радовала, и от творческого процесса, который был в самом разгаре». Вера заметила в разговоре с мужем: со смертью все не кончается, и В. Н. согласился — как всю жизнь признавался в этом в подтекстах своих романов. В один из вечеров, которые им еще суждено было провести вместе, Дмитрия поразили слезы в глазах отца, когда он поцеловал В. Н. в лоб. Сын тихо спросил, в чем дело, и В. Н. ответил, что «некоторые бабочки уже порхают», по его глазам было видно: он не верит, что когда-либо увидит их снова. Через несколько дней его дыхание стало совсем слабым и прерывистым. Был светлый летний вечер. Жена и сын сидели рядом и смотрели на В. Н., чувствуя, что он до последней секунды ощущает их присутствие. В субботу, 2 июля 1977 года, в десять минут седьмого, Набоков трижды простонал — звук каждого последующего стона был тише предыдущего — и умер. Когда Дмитрий тем же вечером вез мать назад в Монтрё на своей темно-синей спортивной машине, Вера тихо предложила: «Давай наймем самолет и разобьемся!» Безоблачным летним днем тело Набокова было кремировано. А следующим вечером Вера и Дмитрий одни стояли у могилы, в которую закопали урну с прахом на кладбище Кларенс, под сенью замка Шателяр. На том же кладбище похоронена и двоюродная бабка Набокова, Прасковья-Александра Набокова, урожденная Толстая. Словно принося посмертную дань набоковской страсти к причудливым переплетениям судеб, фамилии Толстого и Набокова оказались высечены на памятниках одного и того же швейцарского кладбища. Набоков не закончил «Лауру и ее оригинал» и, как некогда Вергилий, потребовал, чтобы незавершенная рукопись была уничтожена до последнего клочка. Однако, подобно душеприказчикам Вергилия, Вера не сумела найти в себе сил сжечь его слова. Дмитрий же, посетив комнату отца в «Палас-отеле» вскоре после его смерти, рассказал только следующее: «Существует еще одна, особая, коробка, содержащая значительную часть захватывающе оригинальной „Лауры и ее оригинала“, которая могла стать лучшим произведением отца, самым чистым и концентрированным выражением его дара». Фрагментам «Лауры» предстояло еще тридцать лет — до 2008 года, когда Дмитрий решится на публикацию, — пролежать в сейфе швейцарского банка, а ее немногим тайным читателям клясться, что они не разгласят ее содержания. #ВладимирНабоков #деньпамяти #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Юрий Левитанский Время слепых дождей Вот начало фильма. Дождь идет. Человек по улице идет. На руке — прозрачный дождевик. Только он его не надевает. Он идет сквозь дождь не торопясь, словно дождь его не задевает. А навстречу женщина идет. Никогда не видели друг друга. Вот его глаза. Ее глаза. Вот они увидели друг друга. Летний ливень. Поздняя гроза. Дождь идет, но мы не слышим звука. Лишь во весь экран — одни глаза, два бездонных, два бессонных круга, как живая карта полушарий этой неустроенной планеты, и сквозь них, сквозь дождь, неторопливо человек по улице идет, и навстречу женщина идет, и они увидели друг друга. Я не знаю, что он ей сказал, и не знаю, что она сказала, но — они уходят на вокзал. Вот они под сводами вокзала. Скорый поезд их везет на юг. Что же будет дальше? Будет море. Будет радость или будет горе — это мне неведомо пока. Место службы, месячный бюджет, мненья, обсужденья, сожаленья, заявленья в домоуправленья — это все не входит в мой сюжет. А сюжет живет во мне и ждет, требует развития, движенья. Бьюсь над ним до головокруженья, но никак не вижу продолженья. Лишь начало вижу. Дождь идет. Человек по улице идет. 1970 (художник Владимир Орлов) #ЮрийЛевитанский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Лариса Миллер Июль. И дни всё золотее. Какая дивная затея Жить на полуденном свету. Создатель, обо мне радея, Мне дарит влажный куст в цвету, Мне дарит этот сад шумящий, Летучей жизни звук щемящий И грома дальнего раскат, И небосвод, всегда манящий, Мне дарит всё, чем сам богат. 2005 (художник Ирина Рыбакова) #ЛарисаМиллер #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Николай Гумилёв Лето Лето было слишком знойно, Солнце жгло с небесной кручи, — Тяжело и беспокойно, Словно львы, бродили тучи. В это лето пробегало В мыслях, в воздухе, в природе Золотое покрывало Из гротесок и пародий. Точно кто-то, нам знакомый, Уходил к пределам рая, А за ним спешили гномы, И кружилась пыль седая. И с тяжелою печалью Наклонилися к бессилью Мы, обманутые далью И захваченные пылью. 3 июля 1906 (художник Сергей Ковальчук) #НиколайГумилёв #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Блестящий юморист и шутник, Твен остается верен себе даже после смерти. Последней написанной им книгой была автобиография. Согласно пожеланиям писателя, первый том автобиографии был опубликован лишь через 100 лет после его смерти, в ноябре 2010 года (и моментально стал бестселлером). Второй том должен быть опубликован через 25 лет после первого (то есть в 2035 году), а третий - еще через 25 лет (в 2060 году). Памятник Марку Твену в Монровии (штат Калифорния, США) #этоинтересно #МаркТвен #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Николай Заболоцкий Засуха О солнце, раскаленное чрез меру, Угасни, смилуйся над бедною землей! Мир призраков колеблет атмосферу, Дрожит весь воздух ярко-золотой. Над желтыми лохмотьями растений Плывут прозрачные фигуры испарений. Как страшен ты, костлявый мир цветов, Сожженных венчиков, расколотых листов, Обезображенных, обугленных головок, Где бродит стадо божиих коровок! В смертельном обмороке бедная река Чуть шевелит засохшими устами. Украсив дно большими бороздами, Ползут улитки, высунув рога. Подводные кибиточки, повозки, Коробочки из перла и известки, Остановитесь! В этот страшный день Ничто не движется, пока не пала тень. Лишь вечером, как только за дубравы Опустится багровый солнца круг, Заплакав жалобно, придут в сознанье травы, Вздохнут дубы, подняв остатки рук. Но жизнь моя печальней во сто крат, Когда болеет разум одинокий И вымыслы, как чудища, сидят, Поднявши морды над гнилой осокой, И в обмороке смутная душа, И, как улитки, движутся сомненья, И на песках, колеблясь и дрожа, Встают, как уголь, черные растенья. И чтобы снова исцелился разум, И дождь и вихрь пускай ударят разом! Ловите молнию в большие фонари, Руками черпайте кристальный свет зари, И радуга, упавшая на плечи, Пускай дома украсит человечьи. Не бойтесь бурь! Пускай ударит в грудь Природы очистительная сила! Ей все равно с дороги не свернуть, Которую сознанье начертило. Учительница, девственница, мать, Ты не богиня, да и мы не боги, Но все-таки как сладко понимать Твои бессвязные и смутные уроки! 1936 (художник Диана Безбородых, «Июньские ситцы») #НиколайЗаболоцкий #ПоЧИТАТЕЛИкниг

30 июня в 1908 года в районе реки Подкаменная Тунгуска (Красноярский край) около семи часов утра произошел взрыв гигантской силы, о природе которого ученые спорят до сих пор. Бесспорно лишь одно: ни с чем не сравнимая в современной истории катастрофа была. Человечеству повезло, что случилась она в глухой сибирской тайге. Свечение и звук ударной волны были видны и слышны за сотни километров от места события, а сейсмическая волна зарегистрирована всеми станциями мира. Все остальное лишь догадки ученых, а загадок тунгусский феномен задал немало. Большинство склоняется к версии, что это было столкновение нашей планеты с кометой, но никто не может определенно сказать, какова была траектория ее полета (существуют южная и восточная версии) и из чего она состояла. Ученым не под силу объяснить сам взрыв на высоте 10 км, радиоактивный след на месте предполагаемого падения общей площадью более 2000 кв. км, отсутствие каких-либо следов вещества взорвавшегося объекта. Страсти по Тунгусскому метеориту нашли свое отражение и в художественной литературе. 1946 году писатель-фантаст Александр Казанцев опубликовал рассказ «Взрыв» . В нем он в художественной форме изложил предположение, что Тунгусский метеорит на самом деле был инопланетным космическим кораблем с ядерной силовой установкой. Станислав Лем в романе «Астронавты» также использовал эту гипотезу — в романе корабль был разведчиком, направленным воинственными жителями Венеры, готовившимися уничтожить жизнь на Земле и захватить её, но не осуществившими своего плана из-за глобальной войны и всеобщей гибели. Братья Стругацкие в повести «Понедельник начинается в субботу» предложили свою версию, заключающуюся в том, что корабль был не просто инопланетный, а из другого пространства, в котором время относительно нашего идёт задом наперёд, да ещё и дискретно, то есть после полуночи у них наступает не наше «завтра», а наше «вчера». Потому люди ничего и не нашли, что инопланетный корабль прилетел, устроил пожар, а сам ушёл в наше прошлое. В серии Кира Булычёва «Приключения Алисы» Тунгусский феномен упоминается как минимум дважды, но рассказы противоречат друг другу. В первом из рассказов, «Свой человек в прошлом» (сборник «Девочка, с которой ничего не случится») взрыв упоминается как результат не вполне удачных испытаний ранней модели машины времени:«Представитель Института времени … стоял перед машиной времени и объяснял научной общественности её устройство. Научная общественность внимательно слушала его. — Первый опыт, как вы все знаете, был неудачен, — говорил он. — Посланный нами котёнок попал в начало двадцатого века и взорвался в районе реки Тунгуски, что положило начало легенде о Тунгусском метеорите. С тех пор мы не знали крупных неудач…» В другом рассказе (из книги «Миллион приключений») два сотрудника Института времени возвращаются из 1908 года и один из них утверждает, что это было простое ядро кометы. Также в книге Кира Булычёва «Тайна Урулгана» Тунгусский феномен предстаёт в виде потерпевшего крушение инопланетного космического корабля. Популярность темы у фантастов, особенно начинающих, привела к тому, что в 1980-х годах журнал «Уральский следопыт» в числе требований, предъявляемых к предлагаемым для публикации фантастическим произведениям, упомянул: «Не рассматриваются произведения, в которых раскрывается тайна Тунгусского метеорита». #Тунгусскийметеорит #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Юлия Друнина. Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Вы этому, пожалуйста, не верьте: Он не подвластен времени и смерти, Он в новый собирается поход. Пусть жизнь его невзгодами полна — Он носит раны, словно ордена! А ветряные мельницы скрипят, У Санчо Пансы безразличный взгляд — Ему-то совершенно не с руки Большие, как медали, синяки. И знает он, что испокон веков На благородстве ловят чудаков, Что прежде, чем кого-нибудь спасёшь, Разбойничий получишь в спину нож... К тому ж спокойней дома, чем в седле. Но рыцари остались на земле! Кто говорит, что умер Дон-Кихот? Он в новый собирается поход! Кто говорит, что умер Дон-Кихот? #ЮлияДрунина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Александр Твардовский Июль — макушка лета, — Напомнила газета, Но прежде всех газет — Дневного убыль света; Но прежде малой этой, Скрытнейшей из примет, — Ку-ку, ку-ку, — макушка, — Отстукала кукушка Прощальный свой привет. А с липового цвета Считай, что песня спета, Считай, пол-лета нет, — Июль — макушка лета. (художник Елена Шумакова) #АлександрТвардовский #июль #ПоЧИТАТЕЛИкниг

1 июля 1804 года родилась Жорж Санд, французская писательница. Жорж Санд (творческий псевдоним Амандины Авроры Люсиль Дюпен, после замужества — Дюдеван) была дочерью знатного дворянина и простолюдинки. Это обстоятельство сыграло важную роль в ее биографии. Девочка родилась в Париже 1 июля 1804 года. Бабушка-графиня и мать, которая была дочкой простого птицелова, с трудом находили общий язык, и в результате Аврора осталась жить именно с первой, практически не видя мамы. В 1818 году Аврору определили в Августинский католический монастырь, где она получила стандартное для того времени образование. Покинув его стены, девушка с головой ушла в чтение, отдавая предпочтение произведениям Ж.-Ж. Руссо, которые наложили заметный отпечаток на ее будущее творчество. Когда бабушка умерла, оставшаяся в одиночестве юная Аврора увлеклась Казимиром Дюдеваном. Они обвенчались в парижском храме в сентябре 1822 года, после чего переехали в поместье Ноан. Однако семейная жизнь столь разных по духу и интересам людей не задалась. Брак быстро превратился в формальность и не удерживал супругов от измен. В январе 1831 года Аврора уезжает в Париж, заключив с мужем соглашение. Писательским трудом она занялась, чтобы иметь средства к существованию. Первое ее произведение — роман «Роза и Бланш» (1831) — было написано в соавторстве с Жюлем Сандо, и прекрасно принято публикой. Вскоре по требованию издателей была написана вторая книга, в которой Сандо написал лишь заголовок. Назрела необходимость в творческом псевдониме – с тех пор под произведения Авроры Дюдеван выходили под псевдонимом «Жорж Санд». Независимая, активная Аврора, с детства предпочитавшая носить мужскую одежду, шокировала обывателей не только внешним видом, но и образом жизни. Она вела себя настолько свободно, бывала в таких местах французской столицы, что это никоим образом не соответствовало ни ее полу, ни возрасту, ни статусу. Имея статус баронессы, она фактически его утратила в глазах высшего сословия. Написанный в 1832 году роман «Индиана», посвященный равноправию женщин в разрезе проблемы человеческой свободы, вполне соответствовал ее духу. Лучшим произведением Жорж Санд считается роман «Консуэло». К революции Санд отнеслась как к неожиданности, но, приехав в Париж, заразилась ее идеями и даже редактировала «Бюллетень Республики», агитировала за республиканцев. Опубликованный в 1857 году роман «Даниелла» снова вызвал настоящий скандал, из-за него закрыли газету «Ла Пресс». Последние годы жизни писательницы, которую называли «доброй дамой из Ноана», прошли в усадьбе, где она 8 июня 1876 года скончалась. #ЖоржСанд #ПоЧИТАТЕЛИкниг