Иосиф Бродский А. А. Ахматовой За церквами, садами, театрами, за кустами в холодных дворах, в темноте за дверями парадными, за бездомными в этих дворах. За пустыми ночными кварталами, за дворцами над светлой Невой, за подъездами их, за подвалами, за шумящей над ними листвой. За бульварами с тусклыми урнами, за балконами, полными сна, за кирпичными красными тюрьмами, где больных будоражит весна, за вокзальными страшными люстрами, что толкаются, тени гоня, за тремя запоздалыми чувствами Вы живете теперь от меня. За любовью, за долгом, за мужеством, или больше — за Вашим лицом, за рекой, осененной замужеством, за таким одиноким пловцом. За своим Ленинградом, за дальними островами, в мелькнувшем раю, за своими страданьями давними, от меня за замками семью. Разделенье не жизнью, не временем, не пространством с кричащей толпой, Разделенье не болью, не бременем, и, хоть странно, но все ж не судьбой. Не пером, не бумагой, не голосом — разделенье печалью... К тому ж правдой, больше неловкой, чем горестной: вековой одинокостью душ. На окраинах, там, за заборами, за крестами у цинковых звезд, за семью — семьюстами! — запорами и не только за тысячу верст, а за всею землею неполотой, за салютом ее журавлей, за Россией, как будто не политой ни слезами, ни кровью моей. Там, где впрямь у дороги непройденной на ветру моя юность дрожит, где-то близко холодная Родина за финляндским вокзалом лежит, и смотрю я в пространства окрестные, напряженный до боли уже, словно эти весы неизвестные у кого-то не только в душе. Вот иду я, парадные светятся, за оградой кусты шелестят, во дворе Петропаловской крепости тихо белые ночи сидят. Развевается белое облако, под мостами плывут корабли, ни гудка, ни свистка и ни окрика до последнего края земли. Не прошу ни любви, ни признания, ни волненья, рукав теребя... Долгой жизни тебе, расстояние! Но я снова прошу для себя безразличную ласковость добрую и при встрече — все то же житье. Приношу Вам любовь свою долгую, сознавая ненужность ее. ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Это было, если я не ошибаюсь, в 1962 году, то есть мне было года двадцать два. Евгений Рейн привез меня к ней на дачу. Самое интересное, что начало этих встреч я помню не очень отчетливо. До меня как-то не доходило, с кем я имею дело. Тем более что Ахматова кое-какие из моих стихов похвалила. А меня похвалы не особенно интересовали. Так я побывал у нее на даче раза три-четыре, вместе с Рейном и Найманом. И только в один прекрасный день, возвращаясь от Ахматовой в набитой битком электричке, я вдруг понял — знаете, вдруг как бы спадает завеса, — с кем или, вернее, с чем я имею дело. Я вспомнил то ли ее фразу, то ли поворот головы — и вдруг все стало на свои места. С тех пор я не то чтобы зачастил к Ахматовой, но, в общем, виделся с ней довольно регулярно. Я даже снимал дачу в Комарове в одну из зим. Тогда мы с ней виделись буквально каждый день. Дело было вовсе не в литературе, а в чисто человеческой и — смею сказать — обоюдной привязанности. Между прочим, как-то раз произошла замечательная сцена. Мы сидели у нее на веранде, где имели место все разговоры, а также завтраки, ужины и все прочее, как полагается. И Ахматова вдруг говорит: «Вообще, Иосиф, я не понимаю, что происходит; вам же не могут нравиться мои стихи». Я, конечно, взвился, заверещал, что ровно наоборот. Но до известной степени, задним числом, она была права. То есть в те первые разы, когда я к ней ездил, мне, в общем, было как-то и не до ее стихов. Я даже и читал-то этого мало. В конце концов, я был нормальный молодой советский человек. «Сероглазый король» был решительно не для меня, как и «правая рука», «перчатка с левой руки» — все эти дела не представлялись мне такими уж большими поэтическими достижениями. Я думал так, пока не наткнулся на другие ее стихи, более поздние… Иосиф Бродский ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ ...Ржавеет золото, и истлевает сталь, Крошится мрамор – к смерти все готово. Всего прочнее на земле – печаль И долговечней – царственное слово. Анна Ахматова (фото: Иосиф Бродский на балконе квартиры 28 в доме Мурузи, Ленинград, 1956 год) #ИосифБродский #АннаАхматова #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Андрей Дементьев Воспоминание об осени Какая спокойная осень... Ни хмурых дождей, ни ветров. Давай все на время забросим Во имя далеких костров. Они разгораются где-то... За крышами нам не видать. Сгорает в них щедрое лето. А нам еще долго пылать. И может быть, в пламени этом Очистимся мы до конца. Прозрачным ликующим светом Наполнятся наши сердца. Давай все на время оставим — Дела городские и дом. И вслед улетающим стаям Прощальную песню споем. Нам будет легко и прекрасно Листвой золотою шуршать. И листьям, Как ласточкам красным, В полете не будем мешать. И станет нам близок и дорог Закат, Уходящий во тьму. И новым покажется город, Когда мы вернемся к нему. 1978 (художник Кира Панина, «Осенний блюз») #АндрейДементьев #ПоЧИТАТЕЛИкниг

7 ноября 1913 года родился Альбер КАМЮ, выдающийся французский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе. Альбера Камю ещё при жизни прозвали «Совестью Запада» и одним из ярчайших представителей «властителей дум» мировой интеллигенции. Его творчество и взгляды существенно отличались от классической литературы – он одним из первых в художественной литературе заявил о том, что мир не устроен разумно. Осенью 1957 года Альбера Камю номинировали на получение Нобелевской премии в литературе, формулировка была такой: «за огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести». Это был как гром среди ясного неба. Камю был в растерянности. Его «Бунтующего человека» не ругает разве только ленивый, его травят и высмеивают. А тут престижная премия. Камю смущен. Номинированы Жан-Поль Сартр, Борис Пастернак, Сэмюель Беккет, Андре Мальро. «Премию получит Мальро», – твердит Камю как заклинание. Но в Стокгольм пришлось ехать ему – самому молодому из номинантов. Он считал себя недостойным такого признания. В какой-то момент даже хотел отказаться от премии, послать нобелевскую речь по почте. Друзья убедили, чтобы он прочел её лично. «Каждое поколение убеждено, что его назначение состоит в том, чтобы переделать мир. Мое уже знает, что ему этот мир не переделать. Но его задача еще величественнее. Она состоит в том, чтобы не дать этому миру погибнуть. Я слишком крепко привязан к галере нашего времени, чтобы не грести вместе с другими, даже если буду уверен, что галера провоняла селедкой, и в ней слишком много надсмотрщиков, и взят неверный курс». Выступление было встречено овациями. 4 января 1960 года автомобиль, в котором Камю вместе с семьёй Гастона Галлимара возвращался из Прованса в Париж, вылетел с дороги и врезался в дерево. Писатель скончался на месте. Среди личных вещей Альбера Камю были найдены рукопись неоконченной повести «Первый человек» и неиспользованный железнодорожный билет. #АльберКамю #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Осень — это вторая весна, когда каждый лист — цветок. Альбер Камю #АльберКамю #осень #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Что далее. А далее – зима. Пока пишу, остывшие дома на кухнях заворачивают кран, прокладывают вату между рам, теперь ты домосед и звездочет, октябрьский воздух в форточку течет, к зиме, к зиме все движется в умах, и я гляжу, как за церковным садом железо крыш на выцветших домах волнуется, готовясь к снегопадам. Иосиф Бродский, отрывок из поэмы «Шествие» (художник Анна Чарина, «Старое окно», 2006) #ИосифБродский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Андрей Белый Поет облетающий лес нам голосом старого барда. У склона воздушных небес протянута шкура гепарда. Не веришь, что ясен так день, что прежнее счастье возможно. С востока приблизилась тень тревожно. Венок возложил я, любя, из роз — и он вспыхнул огнями. И вот я смотрю на тебя, смотрю, зачарованный снами. И мнится — я этой мечтой всю бездну восторга измерю. Ты скажешь — восторг тот святой… Не верю! Поет облетающий лес нам голосом старого барда. На склоне воздушных небес сожженная шкура гепарда. 1902 (художник Роман Урбинский) #АндрейБелый #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Дни стояли туманные, странные: проходил мерзлой поступью ядовитый октябрь; замороженная пыль носилась по городу бурыми вихрями; и покорно лег на дорожках Летнего сада золотой шепот лиственный, и покорно ложился у ног шелестящий багрец, чтобы виться и гнаться у ног прохожего пешехода, и шушукать, сплетая из листьев желто красные россыпи слов; та синичья сладкая пискотня, что купалась весь август в волне лиственной, в волне лиственной не купалась давно: и сама синичка Летнего сада теперь сиротливо скакала в черной сети из сучьев, по бронзовой загородке да по крыше Петровского домика. Андрей Белый, «Петербург» (художник Петр Кончаловский) #АндрейБелый #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Однажды один московский критический журнал попросил нескольких литераторов написать о том, для чего мы пишем и почему мы пишем. Так как я не умею писать статьи и не очень люблю анализировать себя самого, я отказался. Остальные написали очень серьезные исследования собственного творчества. А я написал стихотворение и послал в журнал. Его тогда не напечатали, но зато потом получилась песня. Булат Окуджава ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Я пишу исторический роман В склянке темного стекла Из-под импортного пива Роза красная цвела Гордо и неторопливо. Исторический роман Сочинял я понемногу, Пробиваясь, как в туман, От пролога к эпилогу. Каждый пишет, как он слышит, Каждый слышит, как он дышит, Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить... Так природа захотела, Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить. Были дали голубы, Было вымысла в избытке, И из собственной судьбы Я выдергивал по нитке. В путь героя снаряжал, Наводил о прошлом справки И поручиком в отставке Сам себя воображал. Каждый пишет, как он слышит, Каждый слышит, как он дышит, Как он дышит, так и пишет, Не стараясь угодить... Так природа захотела, Почему - не наше дело, Для чего - не нам судить. Вымысел не есть обман, Замысел - еще не точка, Дайте дописать роман До последнего листочка. И пока еще жива Роза красная в бутылке, Дайте выкрикнуть слова, Что давно лежат в копилке. Каждый пишет, как он слышит, Каждый слышит, как он дышит... 1975 (художник Елена Рипа) #БулатОкуджава #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Вадим Шефнер А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь. Там листья жгут и счастья ждут, Как будто счастье есть. Но счастье выпито до дна И сожжено дотла,- А ты, как ночь, была темна, Как зарево — светла. Я все дороги обойду, Где не видать ни зги, Я буду звать тебя в бреду: «Вернись — и снова лги. Вернись, вернись туда, где ждут, Скажи, что счастье — есть». А в старом парке листья жгут, Он в сизой дымке весь… 1945 (художник Ольга Литвиненко) #ВадимШефнер #ПоЧИТАТЕЛИкниг

24 октября 1938 года родился Венедикт ЕРОФЕЕВ, русский писатель. Венедикт Ерофеев — явление в русской литературе яркое и неоднозначное. Его знаменитая поэма «Москва-Петушки», написанная еще в 1970 году, своего рода философская притча, произведение вне времени. Текст поэмы начал распространяться самиздатом в пределах Советского Союза, а затем и в переводе, провезенный контрабандой на Запад. Поэма впервые была опубликована в израильском альманахе «Ами» в 1973 году. В СССР поэма «Москва-Петушки» впервые была напечатана на страницах журнала «Трезвость и культура» и стала настоящим откровением для читателей. Интересно, что при выходе поэмы «Москва-Петушки» отдельной книжкой, по просьбе автора Венедикта Ерофеева, на неё была установлена цена 3 рубля 62 копейки. Именно столько стоила бутылка водки во время написания поэмы. В 1985 Ерофееву диагностировали рак горла, и общался он при помощи аппарата. И он, больной, писал последнее свое произведение — пятиактную трагедию «Вальпургиева ночь, или Шаги командора». Эта страшная пьеса о советских психушках заканчивается безысходной фразой: «Занавес уже закрыт, и можно, в сущности, расходиться. Но там, по ту сторону занавеса, продолжается все то же, и без милосердия. Никаких аплодисментов». #ВенедиктЕрофеев #ПоЧИТАТЕЛИкниг