В 1990-е проституток было так много, молодых и старых, опытных и начинающих, что многие "работали" прямо "пачками" возле железнодорожных вокзалов, ничего не стесняясь. К концу 1997 года по самым скромным прикидкам в столице насчитывалось более 150 тысяч (!) ночных бабочек, причем более 50 тысяч несовершеннолетних! Порядка 20 тысяч проституток были девочки моложе 16 лет! мимимими

Крещение, 1995 год мимимими

Та самая скандальная певица "Ангина" - легенда нулевых мимимими

Когда-то МакSим выглядела именно так... Но со временем ее сильно уже потрепала жизнь мимимими

Албина Мали-Хочевар родилась в сентябре 1925 года в многодетной рабочей семье в городе Винице, рядом с Чрномлем. Отец зарабатывал на жизнь, создавая и продавая национальную кожаную обувь южных славян, один из элементов сербской национальной одежды. Мать была простой работницей. Когда Альбина подросла, её семья переехала в город Чрномель. Там она начала учиться в местной школе, но проучилась только до третьего класса. В 1934 году её отец заболел, и семья переехала в соседнее поселение, где он вскоре умер. Альбине пришлось бросить учёбу и начать работать, чтобы поддерживать семью. Она работала в нескольких населённых пунктах рядом с нынешним сербским городом Ново-Место, а затем переехала в Брезово Ребро, где закончила Айдовецкую школу в 1941 году. В 1941 году страны Оси вторглись в Югославию. За короткий период Югославской операции с 6 по 18 апреля 1941 года территория Королевства Югославии была разделена между Италией, Венгрией и Болгарией, а также были созданы три государственных протектората: Недичевская Сербия, Королевство Черногория и Независимое государство Хорватия. С начала войны Альбина примкнула к Народно-освободительным партизанским отрядам Югославии, которые начали действовать с июня 1941 года. Она познакомилась с партийным активистом Германом Хенингманом, который поручал ей различные задачи. Зимой 1941 года она организовала в городе Ново-Место подпольный пункт для распространения листовок. Несколько месяцев спустя её отправили в город Чешче Вас, где она продолжила ту же деятельность, поддерживая связь с подпольными партизанскими организациями Пречны, Брезово Ребро и Ново-Места. В 1942 году Альбину приняли в Союз Коммунистической молодёжи Югославии, а в декабре того же года она стала бойцом Первой словенской пролетарской ударной бригады «Тоне Томшич». Там она работала фельдшером и батальонным секретарём СКМЮ. Альбина неоднократно участвовала в боевых действиях: в декабре 1942 года на юго-востоке Югославии, с 1943 года — близ городов Чатеж и Шентвид. Первое ранение она получила в семнадцатилетнем возрасте. В январе 1943 года она участвовала в нападении на крепость словенских профашистов около Загорицы. В марте 1943 года она участвовала в битве при Метлике, где также оказывала помощь раненым. В сентябре 1943 года, в битвах близ Велики Осолника, Альбина снова была ранена при подрыве на противопехотной мине. После выздоровления, в 1944 году, она стала членом Коммунистической партии Югославии. Затем она снова участвовала в боях в составе партизанских отрядов на юго-востоке Югославии, в регионе Белой Крайны. С мая по июль 1944 года она проходила партийную школу близ Кочевье, затем её направили в Южную Италию, где она занималась транспортировкой раненых в городах Гравина, Барлета и Бари. За всю войну Альбина получила три ранения, одно из которых изуродовало её внешность. В послевоенные годы она работала партийным секретарём. В январе 2001 года, в возрасте 75 лет, Альбина скончалась. За время Второй мировой войны она была награждена Орденом национального героя Социалистической Федеративной Республики Югославия, Орденом партизанской звезды и Партизанским памятным знаком 1941 года. мимимими

Максим на страницах журнала "MAXIM" 2000е. мимимими

Ретро идеи для летнего отдыха от «звезд» СССР, 1960-1970-е мимимими

Так американцы видят жизнь в России мимимими

Я не знаю имени этого товарища. Немец говорит, что он перед смертью спокойно курил. Честь ему и слава! И смерть его палачам! Не безразличье в нас, но страстная, неукротимая любовь к своему народу... В газете «Ангрифф» от 2 апреля напечатаны размышления обер-лейтенанта Готтхагдта, озаглавленные «Народ без души». Обер-лейтенант провел несколько месяцев в захваченных областях России, и наши люди ему не понравились. Он пишет: «То, что здесь не смеются, можно объяснить бедствием, но отсутствие слез действует ужасающе. Всюду и всегда мы наблюдаем упорное безразличье даже перед смертью. Безразличными люди остаются не только тогда, когда умирают их товарищи, но и когда речь идет об их собственной жизни. Одного приговорили к смерти. Он равнодушно выкурил папиросу... Разве это не ужасно? Откуда у этих людей берется сила упорно обороняться, постоянно атаковать? Это для меня загадка». С какой гордостью мы читаем признания немецкого офицера! Он может быть думал, что наши девушки будут улыбаться немцам? Они отворачиваются. И немец ищет объяснения — почему русские не смеются? Он отвечает себе: трудно смеяться среди виселиц. Но вот девушку ведут к виселице, и она не плачет, у нее сухие суровые глаза. Обер-лейтенант думал, что она будет плакать. Он рассчитывал, что палачи насладятся ее страхом, ее слабостью, ее слезами. Но заповедное сокровище — русские слезы: они не для презренных гитлеровцев. Щедра наша земля и щедры наши люди, они презирают скупость, и только в одном случае слово «скупая» русские произносят с одобрением: «скупая слеза» — может быть одна, самая страшная, слеза матери... Не дано немцам увидеть эти слезы. В темноте ночей плачут матери Киева и Минска, Одессы и Смоленска. А днем палачи видят сухие глаза и в них огонь ненависти. Обер-лейтенант называет русскую выдержку «безразличье». Он думает, что если мы не терпим жизни под немецким сапогом, нам не мила жизнь. Туп немец, чванлив и слеп. Наши люди умели радоваться до того, как пришли к нам проклятые гитлеровцы. В апрельские вечера дивен был Киев. Как светляки, метались огоньки над Днепром. В садах уже распускались горькие почки и белели среди первой травы подснежники. По аллеям гуляли вузовцы, девушки, влюбленные, мечтатели. Они говорили о весне, о любви, об экзаменах, о жизни широкой, как Днепр. А разве плохо играли в футбол молодые рабочие Смоленска? Разве в Минске не писали стихи? Разве в древнем Новгороде мальчики не мечтали о полете в стратосферу? Разве мало было веселья в наших парках культуры? Разве мало было цветов на наших полях — и васильки, и маки, и колокольчики, и ромашка, а на ромашке можно было гадать «любит—не любит»... Захватчики думали заглянуть в нашу душу, увидать наши чувства. Но наглухо перед ними закрылись двери русской души. И ничего не остается обер-лейтенанту, как говорить о вашем «безразличьи». Немец уверяет, что мы равнодушны к смерти наших товарищей. Кровь негодования приливает в голове, когда читаешь эти подлые строки. У каждого из нас погибли на войне близкие, друзья, товарищи. Перед нами их родные лица... Может стереться надпись на памятнике. Не сотрутся имена героев в нашей памяти: они выжжены человеческим горем. Почему мы так люто ненавидим гитлеровцев? Да потому что мы знаем, кого они загубили. Не слезами мы отвечаем на страшную весть о смерти друга — снарядом, гранатой, пулей. Почему мне ненавистен обер-лейтенант Готтхагдт? Да потому что я теперь знаю: он вместе с другими «приговорил к смерти», то-есть попросту замучил русского человека. Я не знаю имени этого товарища. Немец говорит, что он перед смертью спокойно курил. Честь ему и слава! И смерть его палачам! Не безразличье в нас, но страстная, неукротимая любовь к своему народу, к своей жизни и столь же страстная, столь же неукротимая ненависть к захватчикам, к обидчикам, к палачам. Готтхагдт спрашивает: откуда у русских сила? Почему бойцы Красной Армии не отдали Москвы? Почему они идут на великие подвиги, стремясь освободить плененные немцами города? И ученый немец, сотрудник газеты, обер-лейтенант, наклонный к философии, отвечает: «Это для меня загадка». Еще бы — разве понять презренному вешателю силу русской души! Он знает, что можно идти в поход за нефтью, за трофейным салом, за русскими шубами. Это ему понятно. Он знает, что лейтенант должен, повиноваться обер-лейтенанту, а обер-лейтенант герру оберсту — это вошло в его сознание. Он знает, что Гитлер приказывает, а фриц стреляет. Но вот перед ним русский крестьянин, который убил немецкого офицера. Партизану никто не приказал идти на виселицу. Он подчинялся своей совести. Его вела любовь в родине. И это для немца «ужасно». Такого Готтхагдта научили писать статьи и стрелять из различных пулеметов, кричать «хайль Гитлер» и распознавать сорта шампанского. Из него сделали подобье человека, и это ничтожное подобье восклицает: «Я не понимаю, почему люди идут на смерть?» Он не понимает, почему человек это—человек, а не гитлеровская тварь. Бездушный палач, он уверяет, что у нашего народа нет души. Он умеет читать по-немецки. Может быть он шпион, тогда его научили читать и по-русски. Он различает буквы нашей азбуки. Но есть книга, написанная для него на непонятном языке: это душа нашего народа. Великая душа! Она в каждом русском слове, в каждом взгляде, в каждой травинке. Она теперь возмущена, она бушует, как море в непогоду. Она в каждом выстреле русской винтовки. Она в грохоте орудий, в жужжании моторов. Она в легком шорохе, когда ползут по земле наши разведчики. Она в грозном «ура», и она в грозном молчания — за час до боя, за день или за месяц до великих весенних битв. Илья Эренбург мимимими

Интересный факт: за всю свою карьеру Холли Берри была на экране телевизора в нижнем белье около суток мимимими