Фильм пробирает до костей и дарит надежду на светлое. Снимок со съёмочной площадки.

Сейчас модно новое веяние оправдывать фашизм, да нельзя судить поступки солдат однозначно, но мое мнение железно, а кто их звал на земли СССР ?

Замечательная картина под название "Семья", написанная Ю.А. Васильевым в 1950-м году. Радовались искренне , счастливая семья...

Книги обopaчивали в бyмажные обложки. Кто так делал? :)

"- Пили не во время съемок, а после. В кадре все были трезвыми. Вот когда возвращались со съемок, в поезде загудели так, что пассажиры в ту ночь явно не спали. - Никита Михалков, Адабашьян, Вася Ливанов бывало закладывали, чем выводили из себя режиссера, - признался художник комбинированных съемок Оковитый. - Но в целом съемки шли в очень веселой семейной атмосфере. Оттого и фильм получился. Режиссеру докладывали, что Михалков за смену якобы «уговаривает» бутылку коньяка и ничего не ест. А во время съемок он был просто неуемен...."

В 1925 году Александр Куприн, уже 5 лет проживавший в Париже, писал в Москву своей первой жене Марии Карловне: «Ты совершенно права, мой ангел Машенька: существовать в эмиграции, да еще русской, да еще второго призыва — это то же, что жить поневоле в тесной комнате, где разбили дюжину тухлых яиц. В прежние времена, ты сама знаешь, я сторонился интеллигенции, предпочитая велосипед, огород, охоту, рыбную ловлю, уютную беседу в маленьком кружке близких знакомых и собственные мысли наедине… Теперь же пришлось вкусить сверх меры от всех мерзостей сплетен, грызни, притворства, подсиживания, подозрительности, мелкой мести, а главное, непродышной глупости и скуки. А литературная закулисная кухня… Боже, что это за мерзость! Почему-то прелестный Париж (воистину красота неисчерпаемая!) и все, что в нем происходит, кажется мне не настоящим, а чем-то вроде развертывающегося экрана кинематографии. Понимаешь ли — я в этом не живу. Это все понарошку; представление. Знаю, что когда вернусь домой и однажды ночью вспомню утренние парижские перспективы, площади — звезды, каштановые аллеи, Булонский лес, чудесную Сену под старыми мостами, древние дома, пузатые от старости, Латинского квартала, визгливые ярмарки, выставки цветов, розы „Багатель“, внутренний двор Лувра, и всё, всё, всё, — знаю, что заплачу, как о непонятой, неоцененной, ушедшей навсегда любви. Теперь все чаще и чаще возвращаюсь воспоминаниями к Москве, к моей прежней, детской Москве, раньше как будто забытой мною совсем. Боль и тоска по родине не проходят, не притерпливаются, а все гуще и глубже… Пять лет в изгнании. Пять лет! И это в то время, когда полной, сознательной жизни остается „всего ничего“, как говорят гдовские кухарки. Пять лет, пропавших у собаки под хвостом. А все же не поеду. Звала меня очень Лидуша, пел Масленников, ты вот советуешь, тебе я всего охотнее верю. Последний был милый передатчик твоего письма. „Работать для России можно только там. Долг каждого искреннего патриота — вернуться туда“. В этой фразе много верного, но все-таки это — фраза. Там теперь нужны коновалы, фельдшеры, учителя, землемеры, техники и пр. пр. Что я умею и знаю? Правда, если бы мне дали пост заведующего лесами Советской Республики, я мог бы оказаться на месте. Но ведь не дадут? Ну, положим, я приеду. Предположим, что с меня заживо шкуру не сдерут, а предоставят пастись, где и чем хочу. Скажем, вернут мне гатчинский клочок, или, лучше, по твоей доверенности на аренду, дадут хозяйничать в Балаклаве… Но ведь этими невинными занятиями не проживешь. Надо будет как-нибудь вертеться, крутиться, ловчиться. Ты скажешь — писать беллетристику. Ах, дорогая моя, устал я смертельно, и идет мне 54-тый. Кокон моего воображения вымотался, и в нем осталось пять-шесть оборотов шелковой нити… Да-с, захотели мы революции, как кобыла уксусу. Правда: умереть бы там слаще и легче было". Через 13 лет Александр Иванович осуществил свою мечту - умер там, где хотел. И жаль, что Куприну не дали пост заведующего лесным хозяйством.

Однажды Зиновий Гердт и Валентин Гафт ужинали в ресторане. Сели за стол, Гафт говорит: "Ну что, Зиновий Ефимович, закажем по коньячку?" Гердт качает головой: "Нет-нет, Валя, подождите, ну что вы торопитесь? Смотрите меню спокойно". Ровно через десять минут официант приносит бутылку шампанского и ставит на стол: "Это для вас — с того столика". Оборачиваемся – там кланяются. "Спасибо. Спасибо." Потом появляется ещё шампанское. Следом – бутылка коньяку, за ней – бутылка вина... И через час полстола уставлено всевозможными бутылками. Зиновий Ефимович: "Ну вот, Валя, а вы собирались заказывать".

В 1943 году, сержант разведроты, Леодид Ивович Гайдай подорвался на противопехотной мине и получил ряд тяжёлых ранений, в том числе ноги. Конечность хотели ампутировать, но обошлось. Врачи пожалели этого сыпавшего направо и налево шутками парня. Он перенёс шесть операций - мастерство хирургов и собственная сила воли позволила будущему культовому режиссёру и актёру сохранить ногу: "Одноногих актёров не бывает", — с присущим ему чувством юмора говорил Гайдай осматривающим его фронтовым докторам. В 1944 году, после лечения в госпитале, Леонид Иович был комиссован и отправлен домой. Гайдай вспоминает, как к ним в Монголию (где он первоначально спроходил службу в 1941 году) приехал военный комиссар для набора в действующую армию, на фронт: - Кто в артиллерию? - Я! - В кавалерию? - Я! - Во флот? - Я! - Да подождите вы, Гайдай, дайте огласить весь список! Впоследствии этот реальный эпизод режиссёр воспроизвел в несколько изменённом виде в знаменитой картине "Операция "Ы! " и другие приключения Шурика".

13 МАЯ 1965 ГОДА НА ЭКРАНЫ СССР ВЫШЕЛ ФИЛЬМ «ОТЕЦ СОЛДАТА». У фильма необыкновенная судьба. Автор сценария Сулико Жгенти в 16 лет ушёл на фронт добровольцем, воевал в морских десантных частях, был ранен и награждён четырьмя медалями. На фронте, под Новороссийском, он встретил земляка преклонных лет. Оказалось, грузинский колхозник добился зачисления в воинскую часть, чтобы найти сына, которого не застал в госпитале. Солдатам — вчерашним мальчишкам — старик заменил отца. Сценарист сохранил главному герою его подлинное имя — Георгий Махарашвили. В деревне в Кахетии, откуда был родом реальный персонаж фильма, поставлен памятник Отцу солдата.

С. М. Прокудин-Горский. Крестьянская изба в деревне "Мартьяновой". Река Чусовая. 1912 год.