МАМАМ И ПАПАМ О ТОМ, ЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНО Обычный день у меня проходит сумбурно. Иногда бывает, что дети зачем-то встают раньше обычного. И понятное дело, что старших обратно уже ни за какие коврижки не уложишь. Приходится вставать раньше, и тогда весь день мечтаешь о том, чтобы снова забраться в кроватку и подремать. Такая возможность у меня может появиться только в одном случае. Уложить младшего, попросить старших поиграть тихонечко, пока мама спит и бессовестно дрыхнуть целых полчаса. И вот я так и хотела сделать. Уложила. Прилегла, уже даже укрылась одеялом. И вдруг на меня напал воинственный викинг, герой одного из любимых мультфильмов. Напал очень неожиданно, отпускать не собирается. Хочет внимания, хочет играть вместе, хочет рассказать о своих приключениях. Дальше – я могу сделать выбор. Вариант первый – разозлиться, что матери отдохнуть не дают, сорваться – и лечь спать. Викинг в таком раскладе точно пойдет играть один. Вариант второй – сунуть ему мультик или еще что-то отвлекающее, что займет его на время моего сна (иногда так и делаю). Вариант третий – да ну его этот сон, ко мне пришел любимый сын! В тот день я выбрала третий вариант. И хочу рассказать, почему. Какая мысль вихрем пронеслась в моей голове, оставив после себя след тугой тишины. Смотрю я на своего сына. Ему четыре... пока еще четыре. Он такой маленький, и при этом уже такой большой. Огромные любимые мной глаза в творческом полете. На голове пакет, руки-крылья. Он летит! И одна часть меня уже начала ныть: «Ну дайте мне поспаааать! Ну даааайте!» А другая часть так трезво говорит: «Через двадцать лет никто из них не будет мне мешать спать». И это чувство похоже на отрезвление. Через двадцать лет они действительно уже займутся своей жизнью, и как и я, будут просить у нас, родителей, возможности жить отдельно, самим. Они не будут шуметь, ломать все, драться, кидаться едой, мазать меня и мою одежду непонятно чем. Не будут портить мои прически, заставлять меня носить исключительно платья для кормления грудью, не будут рисовать на обоях. Да, через двадцать лет я смогу лечь спать тогда, когда хочу, и встать тогда, когда пожелаю. У меня будет свобода и есть то, что хочу я. И много чего другого. Но. Через двадцать лет никто из них не будет так зацеловывать мое лицо по утрам. Никто из них не будет так забавно целовать мне руку, приглашая на танец на кухне, никто из них не назовёт меня принцессой и не защитит от какого-то страшного монстра. Никого из них я уже не смогу взять на ручки, прижать к груди, укачать на руках, спеть колыбельную. Никому из них это будет не нужно. Как и наши вырезания печенья, кроватная борьба, шапки и усы из пены, прятки в шкафу, ночные обнимашки, утренние обнимашки, дневные обнимашки… Все это останется для нас с ними в прошлом – прекрасном, но прошлом. Я знаю, как ведут себя с мамами двадцатилетние дядьки: им уже не так приятно быть обнятым мамой и ею же обласканным. Хотя мать и любит сына точно так же, приходится уже сдерживаться, чтобы не нарушить его территорию, не потревожить, не обидеть. Это нормальный ход жизни. Так было у всех, так будет у меня. Да что далеко ходить – нашему старшему сейчас восемь, и он уже сейчас живет с нами вместе, но уже какой-то своей жизнью. Отделяясь понемногу. Взрослея. А ему всего восемь. Пройдет всего каких-то двадцать лет. Никто из них уже не будет нуждаться во мне. Они будут жить своей жизнью, где я уже не буду активным действующим лицом, лишь зрителем. Я смогу лишь наблюдать, что они сделают с той жизнью, которая пришла к ним через меня. И вспоминать все то, что было когда-то двадцать лет назад. То есть сегодня и сейчас. Буду ли я жалеть о той минуте своей жизни, когда я досыпала «недоспатое»? Буду ли я радоваться тому, сколько времени и сил я потратила на работу или какую-то бесполезную деятельность? И буду ли я довольна тем, что пока они были на моих руках, я не обнимала и не целовала их каждую секунду? Будет ли ценно для меня через двадцать лет, в каком возрасте они ушли спать в свои кровати? Ведь в двадцать лет они сто процентов будут спать отдельно, и уже точно не притопают утром, не прижмутся холодными пятками к моему животу. Будет ли что-то значить для меня, как они спали, как резались их зубы, как болели их животы? Или же я буду вспоминать, как они помещались в папиных ладошках, как смешно «гулили», как ели мамино молочко, доверчиво прижавшись всем маленьким телом? Однажды они вырастут, и можно будет спать сколько хочется и когда хочется. Но зачем? Стоит ли это того, чтобы так торопить драгоценное время, время, когда мы вместе, когда мы важны друг для друга, когда мы можем любить? Я наступаю снова и снова на мелкие детали конструктора по ночам, когда иду укрывать их одеялами. Это больно, но быстро забывается. А вот их сопящие милые личики со мной всегда. Снова и снова утром я обнимаю холодненького ребенка, который прибежал погреться в нашу кровать. Снова и снова я откладываю свои «очень важные дела» ради того, чтобы испечь с ними печенье или просто вместе полежать. Снова и снова я целую их пяточки и щечки, повторяю каждому о том, как я их люблю. Потому что второго шанса у меня не будет уже никогда. Я никогда не смогу снова стать мамой этого конкретного ребенка, не смогу переписать нашу с ним историю, не смогу вернуться, отмотать, исправить. Не смогу «долюбить» и «добаловать». А написать еще одну книгу – смогу. И через двадцать лет, и через сорок – здесь чем дальше, тем больше материала, больше информации, мыслей. Это вдохновляет меня снова и снова улыбаться и читать книгу вместо того, чтобы ныть и пытаться уснуть. Это не самопожертвование. Это инвестиция в будущее. В мое счастливое будущее, где мне будет что вспомнить. И их, я надеюсь, счастливое будущее. Потому как человеку, который чувствует себя любимым, жить проще. Время быстротечно. Давайте тратить его на любовь. Не на важные дела и глобальные свершения, а на любовь. Обычную и такую дефицитную в наше время. Так просто и так сложно – любить детей и помогать им расти благостно. Все остальное может подождать. Дети ждать не могут. Ольга Валяева