Иосиф Бродский Из поэмы «Петербургский роман»: Уходим осенью обратно. Течет река вослед, вослед. Мерцанье желтое парадных И в них — шаги минувших лет: Наверх по лестнице непрочной, Звонок — и после тишина... Войди в квартиру этой ночью — Увидишь реку из окна. Поймешь, быть может, на мгновенье, Густую штору теребя Во тьме, великое стремленье Нести куда-нибудь себя, Где двести лет, не уставая, Все плачет хор Океанид, За их мосты над островами, За их Васильевский гранит... И перед этою стеною Себя на крике оборви, И повернись к окну спиною, И ненадолго оживи. (художник Азат Галимов, «Дождливый день на Пестеля») #ИосифБродский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Иван Бунин Пустынные поля, пейзажи деревень, Синеющих вдали задумчиво-безмолвно, Прохладный небосклон и этот серый день — Всё для меня теперь какой-то грусти полно. Но эта грусть меня и греет, и живит, И силу творчества как будто пробуждает, Как будто прежнюю любовь напоминает И про какую-то разлуку говорит... Внимательно слежу, как золотом пестреют В лощинах и в полях дубовые леса, Как с каждым днём бледнеют небеса И жнивья желтые и сохнут, и пустеют, И для меня вдвойне понятней и родней Печаль и красота последних дней свободы, Поэзия немой, задумчивой природы, Поэзия пустующих полей. 1891 год (художник Марк Кремер, «На берегу реки Мсты») #ИванБунин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Наум Коржавин Сочась сквозь тучи, льется дождь осенний. Мне надо встать, чтобы дожить свой век, И рвать туман тяжелых настроений И прорываться к чистой синеве. Я жить хочу. Движенья и отваги. Смой, частый дождь, весь сор с души моей, Пусть, как дорога, стелется бумага,— Далекий путь к сердцам моих друзей. Жить! Слышать рельсов, радостные стоны, Стоять в проходе час, не проходя... Молчать и думать... И в окне вагона Пить привкус гари в капельках дождя. (художник Олег Пахомов, «Прогулки под дождем») #НаумКоржавин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Юнна Мориц Запах пены морской и горящей листвы, и цыганские взоры ворон привокзальных. Это осень, мой друг! Это волны молвы о вещах шерстяных и простудах банальных. Кто зубами стучит в облаках октября, кастаньетами клацает у колоколен? Это осень, мой друг! Это клюв журавля, это звук сотрясаемых в яблоке зерен. Лишь бульварный фонарь в это время цветущ, на чугунных ветвях темноту освещая. Это осень, мой друг! Это свежая тушь расползается, тщательно дни сокращая. Скоро все, что способно, покроется льдом, синей толщей классической толстой обложки. Это осень, мой друг! Это мысли о том, как кормить стариков и младенцев из ложки. Как дрожать одному надо всеми людьми, словно ивовый лист или кто его знает... Это осень, мой друг! Это слезы любви ко всему, что без этой любви умирает. (художник Людмила Лебедева-Полищук) #ЮннаМориц #осень #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Козьма Прутков ОСЕНЬ С персидского, из Ибн-Фета Осень. Скучно. Ветер воет. Мелкий дождь по окнам льёт. Ум тоскует; сердце ноет; И душа чего-то ждёт. И в бездейственном покое Нечем скуку мне отвесть… Я не знаю: что такое? Хоть бы книжку мне прочесть! опубл. 1860 Пародия на стихотворение А. А. Фета «Непогода — осень — куришь…» #КозьмаПрутков #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Вера Инбер Шелестя сухими злаками, Поднимая синий дым, Осень с рыжими собаками Рыщет по садам пустым. Вслед летят, свистя и гикая, Листья с мохом и корой. Осень, хищная и дикая, Воздух нюхает сырой. В утро злое и ненастное Инеем дохнет земля, И лисицу – лето красное – Осень выгонит в поля. И с борзыми одичалыми Приступая к дележу, Обагрит ручьями алыми Обнаженную межу. 1916 (художник Владимир Телегин) #ВераИнбер #ПоЧИТАТЕЛИкниг

«Принял касторки, умылся холодной водой – и теперь хоть новую пьесу пиши» «Чайку» Чехова впервые поставили в октябре 1896 года в Александринском театре. Пьеса показалась зрителю монотонной и скучной. «Это не чайка, просто дичь» – писали следующим утром газеты. Опечаленный неуспехом произведения и изводимый едкими комментариями публики, Чехов вынужден был уехать из Петербурга. Впрочем, в своей усадьбе в Мелихово писатель быстро успокоился – об этом свидетельствует его письмо издателю Алексею Суворину. Письмо А. С. Суворину 22 октября 1896 года. Мелихово В Вашем последнем письме Вы трижды обзываете меня бабой и говорите, что я струсил. Зачем такая диффамация? После спектакля я ужинал у Романова, честь честью, потом лег спать, спал крепко и на другой день уехал домой, не издав ни одного жалобного звука. Если бы я струсил, то я бегал бы по редакциям, актерам, нервно умолял бы о снисхождении, нервно вносил бы бесполезные поправки и жил бы в Петербурге недели две-три, ходя на свою «Чайку», волнуясь, обливаясь холодным потом, жалуясь… Когда Вы были у меня ночью после спектакля, то ведь Вы же сами сказали, что для меня лучше всего уехать; и на другой день утром я получил от Вас письмо, в котором Вы прощались со мной. Где же трусость? Я поступил так же разумно и холодно, как человек, который сделал предложение, получил отказ и которому ничего больше не остается, как уехать. Да, самолюбие мое было уязвлено, по ведь это не с неба свалилось; я ожидал неуспеха и уже был подготовлен к нему, о чем и предупреждал Вас с полною искренностью. Дома у себя я принял касторки, умылся холодной водой — и теперь хоть новую пьесу пиши. Уже не чувствую утомления и раздражения и не боюсь, что ко мне придут Давыдов и Жан говорить о пьесе. С Вашими поправками я согласен — и благодарю 1000 раз. Только, пожалуйста, не жалейте, что Вы не были на репетиции. Ведь была, в сущности, только одна репетиция, на которой ничего нельзя было понять; сквозь отвратительную игру совсем не видно было пьесы. Получил телеграмму от Потапенко: успех колоссальный. Получил письмо от незнакомой мне Веселитской (Микулич), которая выражает свое сочувствие таким тоном, как будто у меня в семье кто-нибудь умер — это уж совсем некстати. А впрочем, все это пустяки. Сестра в восторге от Вас и от Анны Ивановны, и я рад этому несказанно, потому что Вашу семью люблю, как свою. Она поспешила из Петербурга домой, вероятно думала, что я повешусь. У нас теплая, гнилая погода, много больных. Вчера у одного богатого мужика заткнуло калом кишку, и мы ставили ему громадные клистиры. Ожил. Простите, я стащил у Вас «Вестник Европы» — умышленно, и «Сборник Т. Филиппова» — неумышленно. Первый возвращаю, а второй возвращу по прочтении. Дело, которое увез Стахович, пришлите мне посылкой — и я тотчас же возвращу Вам. Еще просьба: напомните Алексею Алексеевичу, что он обещал мне «Всю Россию». Желаю Вам всяких благ, земных и небесных, и благодарю от всей души. #АнтонЧехов #письма #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Иван Бунин Запустение Домой я шел по скату вдоль Оки, По перелескам, берегам нагорным, Любуясь сталью вьющейся реки И горизонтом низким и просторным. Был теплый, тихий, серенький денек, Среди берез желтел осинник редкий, И даль лугов за их прозрачной сеткой Синела чуть заметно – как намек. Уже давно в лесу замолкли птицы, Свистели и шуршали лишь синицы. Я уставал, кругом все лес пестрел, Но вот на перевале, за лощиной, Фруктовый сад листвою закраснел, И глянул флигель серою руиной. Глеб отворил мне двери на балкон, Поговорил со мною в позе чинной, Принес мне самовар – и по гостиной Полился нежный и печальный стон. Я в кресло сел, к окну, и, отдыхая, Следил, как замолкал он, потухая. В тиши звенел он чистым серебром, А я глядел на клены у балкона, На вишенник, красневший под бугром... Вдали синели тучки небосклона И умирал спокойный серый день, Меж тем как в доме, тихом, как могила, Неслышно одиночество бродило И реяла задумчивая тень. Пел самовар, а комната беззвучно Мне говорила: «Пусто, брат, и скучно!» В соломе, возле печки, на полу, Лежала груда яблок; паутины Под образом качалися в углу, А у стены темнели клавесины. Я тронул их – и горестно в тиши Раздался звук. Дрожащий, романтичный, Он жалок был, но я душой привычной В нем уловил напев родной души: На этот лад, исполненный печали, Когда-то наши бабушки певали. Чтоб мрак спугнуть, я две свечи зажег, И весело огни их заблестели, И побежали тени в потолок, А стекла окон сразу посинели... Но отчего мой домик при огне Стал и бедней и меньше? О, я знаю – Он слишком стар... Пора родному краю Сменить хозяев в нашей стороне. Нам жутко здесь. Мы все в тоске, в тревоге... Пора свести последние итоги. Печален долгий вечер в октябре! Любил я осень позднюю в России. Любил лесок багряный на горе, Простор полей и сумерки глухие, Любил стальную, серую Оку, Когда она, теряясь лентой длинной В дали лугов, широкой и пустынной, Мне навевала русскую тоску... Но дни идут, наскучило ненастье – И сердце жаждет блеска дня и счастья. Томит меня немая тишина. Томит гнезда немого запустенье. Я вырос здесь. Но смотрит из окна Заглохший сад. Над домом реет тленье, И скупо в нем мерцает огонек. Уж свечи нагорели и темнеют, И комнаты в молчанье цепенеют, А ночь долга, и новый день далек. Часы стучат, и старый дом беззвучно Мне говорит: «Да, без хозяев скучно! Мне на покой давно, давно пора... Поля, леса – все глохнет без заботы... Я жду веселых звуков топора, Жду разрушенья дерзостной работы, Могучих рук и смелых голосов! Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе, Вновь расцвела из праха на могиле, Я изнемог, и мертвый стук часов В молчании осенней долгой ночи Мне самому внимать нет больше мочи!» 1903 (художник Владимир Николаевич Федорович, «Осеннее крыльцо») #ИванБунин #осень #ПоЧИТАТЕЛИкниг

23 октября 1920 года родился Джанни РОДАРИ Биография Джанни Родари — это история мальчика из бедной итальянской семьи. Этот добрый и талантливый человек никогда не переставал мечтать, фантазировать и верить в лучшее, что и сделало его другом детей во всем мире. Книги Джанни Родари — это мировое наследие, доброе и мудрое. Его отец был булочником, а мама — служанкой в богатом доме. Сам Джанни в детстве учился в семинарии для бедняков, где его заодно одевали и кормили. Чтобы как-то разнообразить свое далеко не веселое детство Джанни учился играть на скрипке и много читал. Сразу после учебы начал преподавать в сельских школах. Как он позже признавался, учитель из него, скорее всего, был никакой, но зато на его уроках никогда не было скучно. Во время Второй мировой войны после смерти двух близких друзей и заключения брата Чезаре в концлагере Родари вошел в ряды Движения сопротивления, а в 1944 году вступил в Итальянскую коммунистическую партию. Позже он никогда не изменял сделанному выбору. Родари был убежден в том, что свобода, равенство и братство — не пустые слова, что рабочий человек — это самое высокое звание на свете, и что богатство должно принадлежать людям, которые его создают. В 1948 году он стал журналистом коммунистической газеты «Унита» и начал писать для детей. Главный редактор миланского выпуска газеты выделил ему в воскресном номере «Уголок для детей», который имел огромный успех. Восторженные читатели буквально засыпали газету письмами. В конце концов, талантливого журналиста пригласили в столичную редакцию газеты «Унита» и предложили создать приложение — еженедельный детский журнал «Пионер». На его страницах впервые была напечатана сказка «Приключения Чиполлино». На международном уровне творчество талантливого итальянца впервые заметили в Советском Союзе. Именно наша Родина стала отправной точкой, с которой началась мировая известность Джанни Родари. Когда Джанни Родари вместе с дочкой приехал в Советский Союз, в витрине игрушечного магазина они увидели знакомых персонажей: Чипполино, Вишенку, Синьора Помидора и Принца Лимона. Позже писатель рассказывал, что сбылась его детская места — герои книги превратились в игрушки, причём случилось это в любимой литератором стране. В 1970 году писатель получил престижную международную награду — медаль Ганса Христиана Андерсена. Получая награду, Родари сказал: «Сказки могут дать нам ключи, чтобы войти в действительность новыми путями. Они открывают ребенку мир и учат, как преобразовывать его…» В этом была главная особенность сказок Родари, он не пытался в них скрыть реальность, но учил детей видеть даже в трудных ситуациях свет и радость, способные победить несправедливость и горе. #ДжанниРодари #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Михаил Пляцковский Война вручала людям похоронки. Скрипела ось обугленной Земли. Худущие мальчишки и девчонки, Мы помогали взрослым, как могли. Мы вёдрами домой таскали воду И на зиму кололи кучи дров. Работали — не через пень-колоду, А вкалывали так, что будь здоров. В ту пору было нам годков немного, Нам, допризывным гражданам страны. И матери на нас глядели строго, Латая наши драные штаны. Как беженцев обоз, тянулось время, Шум эшелонов замирал вдали. А нам хотелось, чтобы поскорее Отцы домой Победу принесли. Голодные, мечтали мы, бывало, Забившись в пыльный угол чердака, Что наедимся хлеба до отвала И что напьёмся вдоволь молока! (художник Илья Овчаренко, «Лето 41 года») #МихаилПляцковский #война #ПоЧИТАТЕЛИкниг