Считается, что в этот день, 11 мая 868 года китайский монах Ван Цзе изготовил «Алмазную сутру». Сутра является вторым подлинно датированным, из дошедших до наших дней, печатным документом. Эта очень древняя книга представляет собой свиток, состоящий из шести листов текста и одной гравюры, на которой изображен Будда. Над созданием этой первой в мире книги мастер Ван Цзе трудился долго, вырезая из глины штампы с иероглифами и обжигая их затем в печи. Казалось, этой кропотливой работе не будет конца, штампы приходилось многократно переделывать, однако мастер все-таки довел дело до счастливого финала. Бумагу для книги «Алмазная Сутра» китаец подобрал достаточно толстую, рассчитывая, что его труд проживет столетия. Так оно в итоге и получилось. На колофоне (последней странице) старинной книги «Алмазная Сутра» имеется текст, позволивший провести точную ее датировку: «С благоговением сделано для всеобщего бесплатного распространения Ван Цзе по поручению его родителей в 15-м числе 4-й луны года Сяньтун». Эта дата соответствует 11 мая 868 года по Юлианскому календарю. Наиболее известно четверостишие, в самом конце сутры повествующее о мимолетности: Как на сновидение, иллюзию, Как на отражение и пузыри на воде, Как на росу и молнию, Так следует смотреть на все деятельные дхармы. (Дхармы - совокупность установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка). Алмазная сутра хранится в архиве Британской библиотеки. #этоинтересно #необычныекниги #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Антон Павлович Чехов «Из воспоминаний идеалиста» Десятого мая взял я отпуск на 28 дней, выпросил у нашего казначея ста рублей вперед и порешил во что бы то ни стало «пожить», пожить во всю ивановскую, так, чтобы потом в течение десяти лет жить одними только воспоминаниями. А вы знаете, что значит «пожить» в лучшем смысле этого слова? Это не значит отправиться в летний театр на оперетку, съесть ужин и к утру вернуться домой навеселе. Это не значит отправиться на выставку, а оттуда на скачки и повертеть там кошельком около тотализатора. Если вы хотите пожить, то садитесь в вагон и отправляйтесь туда, где воздух пропитан запахом сирени и черемухи, где, лаская ваш взор своей нежной белизной и блеском алмазных росинок, наперегонку цветут ландыши и ночные красавицы. Там, на просторе, под голубым сводом, в виду зеленого леса и воркующих ручьев, в обществе птиц и зеленых жуков, вы поймете, что такое жизнь! Прибавьте к этому две-три встречи с широкополой шляпкой, быстрыми глазками и белым фартучком… Признаюсь, обо всем этом я мечтал, когда с отпуском в кармане, обласканный щедротами казначея, перебирался на дачу. Дачу я нанял, по совету одного приятеля, у Софьи Павловны Книгиной, отдававшей у себя на даче лишнюю комнату со столом, мебелью и прочими удобствами. Наем дачи совершился скорее, чем мог я думать. Приехав в Перерву и отыскав дачу Книгиной, я взошел, помню, на террасу и… сконфузился. Терраска была уютна, мила и восхитительна, но еще милее и (позвольте так выразиться) уютнее была молодая полная дамочка, сидевшая за столом на террасе и пившая чай. Она прищурила на меня глазки. — Что вам угодно? — Извините, пожалуйста… — начал я. — Я… я, вероятно, не туда попал… Мне нужна дача Книгиной… — Я Книгина и есть… Что вам угодно? Я потерялся… Под квартирными и дачными хозяйками привык я разуметь особ пожилых, ревматических, пахнущих кофейной гущей, но тут… — «спасите нас, о неба херувимы!» — как сказал Гамлет, сидела чудесная, великолепная, изумительная, очаровательная особа. Я, заикаясь, объяснил, что мне нужно. — Ах, очень приятно! Садитесь, пожалуйста! Мне ваш друг писал уже. Не хотите ли чаю? Вам со сливками или с лимоном? Есть порода женщин (чаще всего блондинок), с которыми достаточно посидеть две-три минуты, чтобы вы почувствовали себя, как дома, словно вы давным-давно знакомы. Такой именно была и Софья Павловна. Выпивая первый стакан, я уже знал, что она не замужем, живет на проценты с капитала и ждет к себе в гости тетю; я знал причины, какие побудили Софью Павловну отдать одну комнату внаймы. Во-первых, платить сто двадцать рублей за дачу для одной тяжело и, во-вторых, как-то жутко: вдруг вор заберется ночью или днем войдет страшный мужик! И ничего нет предосудительного, если в угловой комнате будет жить какая-нибудь одинокая дама или мужчина. — Но мужчина лучше! — вздохнула хозяйка, слизывая варенье с ложечки. — С мужчиной меньше хлопот и не так страшно… Одним словом, через какой-нибудь час я и Софья Павловна были уже друзьями. — Ах, да! — вспомнил я, прощаясь с ней. — Обо всем поговорили, а о главном ни слова. Сколько же вы с меня возьмете? Жить я у вас буду только 28 дней… Обед, конечно… чай и прочее… — Ну, нашли о чем говорить! Сколько можете, столько и дайте… Я ведь не из расчета отдаю комнату, а так… чтоб людней было… 25 рублей можете дать? Я, конечно, согласился, и дачная жизнь моя началась… Эта жизнь интересна тем, что день похож на день, ночь на ночь, и — сколько прелести в этом однообразии, какие дни, какие ночи! Читатель, я в восторге, позвольте мне вас обнять! Утром я просыпался и, нимало не думая о службе, пил чай со сливками. В одиннадцать шел к хозяйке поздравить ее с добрым утром и пил у нее кофе с жирными, топлеными сливками. От кофе до обеда болтали. В два часа обед, но что за обед! Представьте себе, что вы, голодный, как собака, садитесь за стол, хватаете большую рюмку листовки и закусываете горячей солониной с хреном. Затем представьте себе окрошку или зеленые щи со сметаной и т. д. и т. д. После обеда безмятежное лежанье, чтение романа и ежеминутное вскакивание, так как хозяйка то и дело мелькает около двери — и «лежите! лежите!»… Потом купанье. Вечером до глубокой ночи прогулка с Софьей Павловной… Представьте себе, что в вечерний час, когда всё спит, кроме соловья да изредка вскрикивающей цапли, когда слабо дышащий ветерок еле-еле доносит до вас шум далекого поезда, вы гуляете в роще или по насыпи железной дороги с полной блондиночкой, которая кокетливо пожимается от вечерней прохлады и то и дело поворачивает к вам бледное от луны личико… Ужасно хорошо! Не прошло и недели, как случилось то, чего вы давно уже ждете от меня, читатель, и без чего не обходится ни один порядочный рассказ… Я не устоял… Мои объяснения Софья Павловна выслушала равнодушно, почти холодно, словно давно уже ждала их, только сделала милую гримаску губами, как бы желая сказать: — И о чем тут долго говорить, не понимаю! 28 дней промелькнули, как одна секунда. Когда кончился срок моего отпуска, я, тоскующий, неудовлетворенный, прощался с дачей и Соней. Хозяйка, когда я укладывал чемодан, сидела на диване и утирала глазки. Я, сам едва не плача, утешал ее, обещая наведываться к ней на дачу по праздникам и бывать у нее зимой в Москве. — Ах… когда же мы, душа моя, с тобой посчитаемся? — вспомнил я. — Сколько с меня следует? — Когда-нибудь после… — проговорил мой «предмет», всхлипывая. — Зачем после? Дружба дружбой, а денежки врозь, говорит пословица, и к тому же я нисколько не желаю жить на твой счет. Не ломайся же, Соня… Сколько тебе? — Там… пустяки какие-то… — проговорила хозяйка, всхлипывая и выдвигая из стола ящичек. — Мог бы и после заплатить… Соня порылась в ящичке, достала оттуда бумажку и подала ее мне. — Это счет? — спросил я. — Ну, вот и отлично… и отлично… (я надел очки) расквитаемся и ладно… (я пробежал счет). Итого… Постой, что же это? Итого… Да это не то, Соня! Здесь «итого 212 р. 44 к.». Это не мой счет! — Твой, Дудочка! Ты погляди! — Но… откуда же столько? За дачу и стол 25 р. — согласен… За прислугу 3 р. — ну, пусть, и на это согласен… — Я не понимаю, Дудочка, — сказала протяжно хозяйка, взглянув на меня удивленно, заплаканными глазами. — Неужели ты мне не веришь? Сочти в таком случае! Листовку ты пил… не могла же я подавать тебе к обеду водки за ту же цену! Сливки к чаю и кофе… потом клубника, огурцы, вишни… Насчет кофе тоже… Ведь ты не договаривался пить его, а пил каждый день! Впрочем, всё это такие пустяки, что я, изволь, могу сбросить тебе 12 руб. Пусть останется только 200. — Но… тут поставлено 75 руб. и не обозначено за что… За что это? — Как за что? Вот это мило! Я посмотрел ей в личико. Оно глядело так искренне, ясно и удивленно, что язык мой уже не мог выговорить ни одного слова. Я дал Соне сто рублей и вексель на столько же, взвалил на плечи чемодан и пошел на вокзал. Нет ли, господа, у кого-нибудь взаймы ста рублей? 1885 год (художник Владимир Жданов) #АнтонЧехов #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Константин Ваншенкин ВЕРНОСТЬ Затихли грозные раскаты, Свершилось мира торжество. К вдове погибшего комбата Заехал верный друг его. Сошел на станции, и пеший Прошел он верст примерно пять. Не для того, чтобы утешить, - Чтоб вместе с ней погоревать. Он на крыльце поставил вещи И постучал в косяк окна. Он не знаком был с нею прежде, Лишь знал – красавица она. Он красоту ее увидел, Едва лишь глянул на свету, И вдруг почти возненавидел Ее за эту красоту. Он представлял ее другою: Жена погибшего, вдова. А эта может быть вдовою, Пожалуй, год, от силы – два. Перенесет она разлуку И снова жизнь начнет свою. И он душой страдал за друга Так, словно сам погиб в бою. И, словно кто его обидел, Встав, как соперник на пути, Он всех мужчин возненавидел, Что могут впредь сюда войти… … А было в комнате уютно. Легко текла беседы нить. И вдруг мучительно и смутно Не захотелось уходить. И в то же самое мгновение Он ощутил в своей груди И робость, и благоговение, И неизвестность впереди. Она предстала в новом свете, Явилась в облике ином… Уже настал конец беседе, И рассветало за окном. Осенний дождь стучал уныло, О чем-то давнем выводя. Лишь до порога проводила Она его из-за дождя. Он под дождем слегка согнулся, Пошел, минуя мокрый сад. Сдержался и не оглянулся На дом, где прежде жил комбат... 1953 (художник Алексей Калинин «День Победы») #КонстантинВаншенкин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Булат Окуджава Арбатский дворик ...А годы проходят, как песни. Иначе на мир я гляжу. Во дворике этом мне тесно, и я из него ухожу. Ни почестей и ни богатства для дальних дорог не прошу, но маленький дворик арбатский с собой уношу, уношу. В мешке вещевом и заплечном лежит в уголке небольшой, не слывший, как я, безупречным тот двор с человечьей душой. Сильнее я с ним и добрее. Что нужно еще? Ничего. Я руки озябшие грею о теплые камни его. Если пройтись по Старому Арбату, можно увидеть две бронзовых арки, а между ними – стол и две скамьи... Символический «кусочек арбатского двора». В одну из арок как бы выходит человек. Булат Шалвович Окуджава. «...История Москвы по необъяснимой своей прихоти избрала именно этот район для наиболее полного самовыражения. У Арбата нет задворок, а есть вообще Арбат — район, страна, живая, трепещущая история, наша культура... Я даже подозреваю, что у него есть душа и она вот уже несколько столетий источает невидимые волны, благотворно действующие на наше нравственное здоровье...», — писал Булат Шалвович. Авторы памятника скульптор Г. Франгулян, а также архитекторы В. Прошляков и И. Попов. #БулатОкуджава #памятникипоэтам #ПоЧИТАТЕЛИкниг

10 мая 1924 года — 100 лет назад — родилась Юлия ДРУНИНА, поэтесса Автор строк «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне», — не понаслышке знала, о чем пишет. Белокурая семнадцатилетняя девочка, похожая на Любовь Орлову, с детства считала кумиром кавалерист-девицу Надежду Дурову. Когда началась война, Юлия ушла на фронт. Выжила после ранения, получила орден Красной Звезды. Но страшнее тягот и лишений для нее оказалась перестройка. Поэтесса покончила с собой в девяностые, будучи не в силах «оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире» Юлия Владимировна Друнина родилась в Москве в семье учителя. Детство ее прошло в центре столицы, где она училась в школе, где работал отец. Юлия с детства очень любила читать и не сомневалась, что будет литератором. Уже в 11 лет она начала писать стихи. Однако война внесла свои коррективы и поступить в литературный институт сразу после окончания школы Друниной не удалось, потому что в первые дни войны она ушла добровольцем на фронт и до конца войны служила батальонным санитарным инструктором. Лишь спустя почти десять лет, в мирном 1952 году, Друнина окончила Литературный институт имени A.M. Горького. В институте Друнина встретила своего первого мужа Николая Старшинова. Тоже поэта и тоже инвалида. Но главным мужчиной ее жизни стал все-таки не Старшинов, а киносценарист Алексей Каплер, человек, которого многие из нас помнят как ведущего передачи «Кинопанорама». Друнина и Каплер ради своей любви изменили свою налаженную жизнь. Алексей Каплер ушел из семьи. Юлия рассталась с мужем. Говорили, что Каплер снял с Друниной кирзовые сапоги и надел на нее хрустальные башмачки. Они любили бывать в Крыму. В мае, в сезон цветения маков, обязательно приезжали в Коктебель и подолгу ходили вместе. — Куры, яблони, белые хаты — старый Крым на деревню похож, — писала Друнина. Она посвятила Крыму немало стихотворений. Каплер ушел раньше нее. Она похоронила его на кладбище в Старом Крыму. В перестройку Юлия Друнина пошла в депутаты. Она не могла терпеть то, что происходило с нашей страной в то время, как ее делили, как забыли о ветеранах. ...Она планировала свой уход долго и тщательно. Всем родным оставила записки с указанием, что делать. Кому-то из друзей даже звонила накануне, говорила, сколько цветов нужно принести. Подруге оставила указание, чтобы урну с ее прахом похоронили рядом с мужем. Когда он умер 12 лет назад, она уже знала, что будет лежать с ним. И на могильном камне оставила место для себя... ... В Старом Крыму могильный камень с портретами Друниной и Каплера лежит под раскидистым деревом. или даже двумя деревьями... Трудно понять: два ствола соединяются в единое целое у самой земли и уходят в нее. Как символ любви. #ЮлияДрунина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Вода сегодня такая тихая, что кулик над водой и его отражение в воде были совершенно одинаковые: казалось, летели нам навстречу два кулика. Весной в первую прогулку Ладе разрешается гоняться за птичками. Она заметила двух летящих куликов, – они летели прямо на нее, скрытую от них кустиком. Лада наметилась. Какого кулика она избрала себе, настоящего, летящего над водой, или его отражение в воде? Оба были похожи между собой, как две капли воды. Ладино дело, погоню за летящими куликами, я перевел на свое: погоню за своей какой-то птицей в моем словесном искусстве. Разве все мое дело не в том состоит, чтобы уберечься от погони за призраком? Вот бедная Лада выбрала себе отражение и, наверно, думая, что сейчас поймает живого кулика, сделала мгновенно с высокого берега скачок и бухнула в воду. Михаил Пришвин, «Отражение» (художник Владимир Панич) #МихаилПришвин #весна #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Леонид Филатов Уже молчит в полях война Который год. И всё же ждёт его она, — И всё же ждёт. Бог знает, кто ему она, Наверное, жена… Ах, сколько там дорог-путей, В чужой стране! Ах, сколько было злых людей На той войне! А в это время ждут вестей, Наверное, вдвойне… Её солдат который год Лежит в полях. Дымится шлях – он к ней бредёт На костылях. Он к ней, наверное, придёт, Он всё-таки придёт… Она рукой слезу утрёт, Она права. Бранить за поздний твой приход – Её права. …Но наверху над ним растёт, Наверное, трава… (художник Сергей Ткачев, «Осень 1941 года. Письмо с передовой») #ЛеонидФилатов #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Сергей Орлов Я её вспоминаю снова В полушубке солдатском, в каске, В сапогах пудовых кирзовых, В давней были, как будто в сказке. Мины падали, снег сметая, Обнажая до дна болото. Кровью на снегу залитая, Залегла — не встаёт — пехота. Ткнувшись в снег головой неловко, Ни назад, ни вперёд ни шагу, За убитыми, как за бровкой. Поле ровное, как бумага. И горит там после атаки, За деревней Гора у леса Наша рота, все наши танки, На газойле горит железо. А она мне встала навстречу, Головою ткнулась под мышку И свои подставила плечи. — Ты держись, — говорит, — братишка! — Ты держись! — И скинула каску, И пошли мы по полю с нею, С нею, тоненькой и глазастой, Нос веснушками весь усеян. Про таких говорят заглазно, Что ни кожи, ни рожи нету. Шла она в снегу непролазном От кювета и до кювета, Там, где пели пули и мины, До деревни Гора к танкистам, Да ещё подставляя спину, Да ещё твердила: — Держись ты! А потом она парабеллум У меня взяла осторожно. К рукоятке его прикипела, Как перчатка, с ладони кожа. Постояла возле носилок И ушла к пехоте без слова. Это в сорок четвёртом было У деревни Гора под Псковом. (художник Марат Самсонов) #СергейОрлов #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Иван Бунин МОЛОДОСТЬ В сухом лесу стреляет длинный кнут, В кустарнике трещат коровы, И синие подснежники цветут, И под ногами лист шуршит дубовый. И ходят дождевые облака, И свежим ветром в сером поле дует, И сердце в тайной радости тоскует, Что жизнь, как степь, пуста и велика. 7.IV.16 (художник Алексей Грицай, «Первая зелень») #ИванБунин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Константин Симонов Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины, Как шли бесконечные, злые дожди, Как кринки несли нам усталые женщины, Прижав, как детей, от дождя их к груди, Как слезы они вытирали украдкою, Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! — И снова себя называли солдатками, Как встарь повелось на великой Руси. Слезами измеренный чаще, чем верстами, Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз: Деревни, деревни, деревни с погостами, Как будто на них вся Россия сошлась, Как будто за каждою русской околицей, Крестом своих рук ограждая живых, Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих. Ты знаешь, наверное, все-таки Родина — Не дом городской, где я празднично жил, А эти проселки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил. Не знаю, как ты, а меня с деревенскою Дорожной тоской от села до села, Со вдовьей слезою и с песнею женскою Впервые война на проселках свела. Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом, По мертвому плачущий девичий крик, Седая старуха в салопчике плисовом, Весь в белом, как на смерть одетый, старик. Ну что им сказать, чем утешить могли мы их? Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые, Покуда идите, мы вас подождем. «Мы вас подождем!» — говорили нам пажити. «Мы вас подождем!» — говорили леса. Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется, Что следом за мной их идут голоса. По русским обычаям, только пожарища На русской земле раскидав позади, На наших глазах умирали товарищи, По-русски рубаху рванув на груди. Нас пули с тобою пока еще милуют. Но, трижды поверив, что жизнь уже вся, Я все-таки горд был за самую милую, За горькую землю, где я родился, За то, что на ней умереть мне завещано, Что русская мать нас на свет родила, Что, в бой провожая нас, русская женщина По-русски три раза меня обняла. (картина Юрия Кугача «Летом 1941 года», 1959 год) #КонстантинСимонов #ПоЧИТАТЕЛИкниг