16 мая 1887 года родился Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарёв), поэт серебряного века Cам о себе Северянин писал, что стать известным ему помог «счастливый случай»: в 1910 году его стихотворение попало на глаза Льву Толстому, и великого писателя возмутили строки «Вонзите штопор в упругость пробки / И взоры женщин не будут робки». Об этом сразу стали трубить все газеты. Каждый старался напечатать стихи Северянина, чтобы побранить, и это принесло поэту необычайную популярность. Судьба Северянина — история фантастического взлёта и невероятного крушения, угасания, нищеты, болезней и забвения. За семь предреволюционных лет он после выхода в 1913 году и семикратного переиздания книги «Громокипящий кубок» пережил фантастический, беспрецедентный успех, необъяснимый для собратьев по перу. Пришедшая к нему слава и радовала и угнетала … «Я так устал от льстивой свиты И от мучительных похвал… Мне скучен королевский титул, Которым Бог меня венчал.» — так он писал Валерию Брюсову в 1912 году на подъеме своей славы. Его стихи, особенно в авторском исполнении, трогали какие-то сокровенные струны душ современников и непостижимым образом притягивали к нему толпы поклонниц и поклонников. И он умел играть на этих струнах. Выступление в Политехническом музее в Москве — его прощание с Россией. В это время он понял, что в наступившем казавшихся беспросветными хаосе и ужасе его музе и ему самому не выжить и спрятался от них «на даче» на берегу Балтики среди лесов, полей, озер и рек Эстонской республики. С середины 30-х годов поэтический дар стал иссякать, с 1935 года начался самый мрачный этап жизни поэта. От лёгкости и солнечной радости молодых лет не осталось и следа. К невыносимой нищете добавлялись нищета духа и горькие раздумья. С 1925 по 1930 год не вышло ни одного сборника стихотворений. Зато в 1931 году вышел новый сборник стихов «Классические розы». Состоялось несколько гастролей по Европе, имевшие шумный успех, но издателей для книг найти не удавалось. Летом 1940 года Эстония вошла в состав СССР. Северянин воспринял это с невероятным воодушевлением. Вновь загорелись глаза, снова стал писать стихи. Но это был уже другой Северянин и другие стихи. В Эстонии Северянина удерживал и брак с Фелиcсой Круут. С ней поэт прожил 16 лет и это был единственный законный брак в его жизни. За Фелиссой Игорь Северянин был как за каменной стеной, она оберегала его от всех житейских проблем, а иногда и спасала. Большую часть времени Северянин проводил за рыбной ловлей. Очень болел, врачи обнаружили у него кроме сердечной недостаточности ещё туберкулез легких. Жизнь их проходила более чем скромно — в повседневной жизни он довольствовался немногим. Поэт умер 20 декабря 1941 г. в 54 года в оккупированном немцами Таллинне и был похоронен там на Александро-Невском кладбище. На памятнике помещены его строки: «Как хороши, как свежи будут розы, Моей страной мне брошенные в гроб!» *** Валерий Брюсов писал о нём: «Игорь Северянин — поэт, в прекрасном, в лучшем смысле слова… Это – лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими характерными чертами заставить видеть то, что он рисует. Это — истинный поэт, глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и радоваться вместе с собой. Это – ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это — художник, которому открылась тайна стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент, «свою лиру». *** Марина Цветаева называла его Соловьем и величала ПОЭТ большими буквами. «Среди стольких призраков, сплошных привидений — Вы один были жизнь...» Это она написала в 1931 году после его выступления в Париже. Написала, но письмо почему-то не отправила… *** Булат Окуджава: «Игорь Северянин — мой поэт, поэт большой, яркий, обогативший нашу многострадальную поэзию, поэт, о котором ещё предстоит говорить, и у которого есть чему учиться». *** Варлам Шаламов: «Я утверждаю, что хорошее знакомство с Игорем Северяниным более полезно для молодого поэта, чем, например, с творчеством Василия Каменского, Хлебникова и даже Маяковского. Игорь Северянин — поэт абсолютно одарённый, голос которого абсолютной поэтической чистоты при всей его вычурности. Игорь Северянин научит поэта краткому, совершенному русскому стиху, тогда как Каменский и Хлебников, сломав русский стих, ничем его практически не заменили». (художник Владислав Сергеев) #ИгорьСеверянин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Игорь Северянин СЕГОДНЯ НЕ ПРИДУ Сегодня не приду; когда приду — не знаю… Ее телеграмма. «Сегодня не приду; когда приду — не знаю…» Я радуюсь весне, сирени, солнцу, маю! Я радуюсь тому, что вновь растет трава! — Подайте мой мотор. Шоффэр, на Острова! Пускай меня к тебе влечет неудержимо, Мне хочется забыть, что я тобой любима, Чтоб чувствовать острей весенний этот день, Чтоб слаже тосковать… — В сирень, шоффэр! в сирень! Я так тебя люблю, что быть с тобою вместе Порой мне тяжело: ты мне, своей невесте, Так много счастья дал, собой меня впитав, Что отдых от тебя среди цветов и трав… Пощады мне, молю! Я требую пощады! Я видеть не могу тебя и мне не надо… — Нельзя ли по морю, шоффэр?… а на звезду?… Чтоб только как-нибудь: «Сегодня не приду…» 1914 (художник Ольга Калашникова) #ИгорьСеверянин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

16 мая 1910 года родилась Ольга БЕРГГОЛЬЦ, русская писательница, поэтесса. Это она написала про «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам», ей принадлежат строки «никто не забыт и ничто не забыто», выбитые на Пискаревском мемориале. Это за ее «Ленинградскую поэму», изданную в окруженном кольцом городе в конце 1942 года, люди были готовы платить хлебом. Вряд ли в современной истории мы найдем пример такого уважения, любви и, что, пожалуй, самое невероятное, нужности поэта. Поэта, своим словом спасавшего ленинградцев. Ольга Федоровна Берггольц родилась в Петербурге в семье врача. Детство Ольги прошло в двухэтажном доме на Невской заставе, в обычном для интеллигентной семьи тех лет жизненном укладе – няня, гувернантка, любовь и забота родителей. А потом в России грянули перемены. Первое стихотворение четырнадцатилетней Ольги Берггольц опубликовала заводская стенгазета завода «Красный ткач», где работал тогда в амбулатории доктор Берггольц. Через год ее стихи «Песня о знамени» напечатали «Ленинские искры», и Ольга, учившаяся в выпускном классе девятилетки, вступила в литературное молодежное объединение «Смена» при Ленинградской ассоциации пролетарских писателей. В 1926 году она удостоилась похвалы Корнея Чуковского, сказавшего, что из Ольги непременно получится настоящий поэт. Жизнь ее была полна смысла и надежд – в том числе, личная. В «Смене» она познакомилась с поэтом Корниловым, приехавшим из нижегородского села. Борис Корнилов был старше Ольги на три года. Очень талантливый, он считался едва ли не самым перспективным поэтом в «Смене». В 1926 году они вместе поступили на Высшие государственные курсы искусствоведения, и вскоре Борис сделал Ольге предложение – в лучших романтических традициях, у подножия Медного всадника. Влюбленные поженились, и уже в восемнадцать лет Ольга родила дочку Иру. Курсы вскоре закрыли, часть студентов перешла на филфак Ленинградского университета. В 1930 году Ольга прошла преддипломную практику во Владикавказе, получила диплом и уехала по распределению работать корреспондентом в казахстанской газете «Советская степь». В том же году у нее вышла первая книга – сборник детских стихов «Зима-лето-попугай», а вот семейная жизнь разладилась. Причиной развода супруги назвали «несходство характеров», и особенно по своей первой любви Ольга не страдала, тем более что в ее жизни появился другой мужчина – Николай Молчанов, сокурсник по университету. В Казахстан они уехали вместе, оставив Ирочку на попечении Ольгиных родителей. Работа разъездным корреспондентом превратила Ольгу в профессионального журналиста. Она ездила по районам и писала не только очерки, но также стихи и рассказы. Впоследствии Ольга Берггольц скажет, что в крайне тяжелых бытовых условиях этой работы мироощущение у нее было самое радостное. Вернувшись в 1931 году из Казахстана, Ольга начала работать одним из редакторов газеты на заводе «Электросила». В 1932 году она вышла замуж за Молчанова и родила ему дочку Майю, а вскоре Николая призвали в армию. Служил он на границе с Турцией и в том же году был комиссован – после расправы басмачей над Молчановым, он получил тяжелую форму эпилепсии. А следующий год принес еще одну трагедию – смерть маленькой Майи. В 1935 году вышел первый сборник «взрослых стихов Ольги Берггольц – «Стихотворения», и Ольгу приняли в Союз писателей СССР. А в 1936 году в семье случилась еще одна страшная трагедия – умерла Ира, старшая дочь Ольги. В декабре 1938 года Ольгу Берггольц арестовали как «участницу троцкистско-зиновьевской организации и террористической группы». В тюрьме она потеряла своего еще нерожденного третьего ребенка. В июле 1939 года Ольгу Берргольц освободили из-под ареста с формулировкой «недоказанность состава преступления». В том же году Ольга Федоровна начала писать прозу – впоследствии эти страницы войдут в ее книгу «Дневные звезды». В блокаду Ольга Берггольц работала на ленинградском радио. Очень скоро ее тихий голос стал голосом самого города, а сама Ольга Федоровна из малоизвестного автора детских стихов и книжек превратилась в поэта, олицетворявшего стойкость ленинградцев. Позднее те радиопередачи вошли в книгу Ольги Берггольц «Говорит Ленинград». Страна оценила ее заслуги – Ольга Берггольц получила орден Трудового красного знамени, орден Ленина, несколько медалей, но главным для нее стало звание «ленинградской Мадонны», пришедшее куда раньше официального успеха. Ее строки, известные сейчас всему миру, высекли на граните стены Пискаревского кладбища-мемориала: «Никто не забыт и ничто не забыто». В марте 1942 года хирурга Берггольца, отца Ольги, выслали в Красноярский край – немецкая фамилия сделала его «социально опасным элементом». Поэтесса пыталась реабилитировать отца, а заодно доказать, что в блокадном городе он необходим хотя бы как врач. В это время у самой Ольги Федоровны уже развивалась дистрофия. Друзья сумели отправить ее в Москву, но через два месяца поэтесса вернулась туда, где считала себя необходимой. Непросто складывалась судьба Ольги Федоровны и после Победы. Знаменитое постановление 1946 года о ленинградских журналах сказалось и на ней: Берггольц поставили в вину хорошее отношение к Анне Ахматовой и продолжение в мирное время темы военных страданий. Книгу «Говорит Ленинград» изъяли из библиотек. В ноябре 1948 года умер Федор Берггольц, всего год как вернувшийся в родной Ленинград. Этих потрясений Ольга Федоровна уже не сумела перенести с прежней стойкостью. В 1952 году она даже попала в психиатрическую лечебницу по поводу алкогольной зависимости и написала там свою автобиографию. В 1954 году в «Новом мире» опубликовали фрагмент из книги «Дневные звезды», которую сама Ольга Федоровна называла главной в своем творчестве, а «Ленинградский альманах» напечатал трагедию «Верность». В 1958 году в московском издательстве вышло двухтомное собрание ее сочинений, а в 1959-м издательство «Советский писатель» выпустило книгу «Дневные звезды». По этой книге был снят фильм, вышедший в 1968 году и с успехом представленный на Венецианском международном кинофестивале. Дневники, которые поэтесса вела много лет, при ее жизни не увидели света, архив после смерти был конфискован властями. Фрагменты дневников и некоторые стихотворения появились в 1980 году в израильском журнале «Время и мы». Большинство не публиковавшегося в России наследия Берггольц вошло в 3-й том собрания ее сочинений (1990). Ольга Федоровна Берггольц скончалась 13 ноября 1975 года. Желание музы блокадного Ленинграда лежать после смерти на Пискаревском кладбище, среди умерших в блокаду друзей, не исполнилось – поэтессу похоронили на Литераторских мостках (Волково кладбище). В любое время года на ее могиле можно увидеть живые цветы… #ОльгаБерггольц#ПоЧИТАТЕЛИкнин

Псевдонимы Антона Павловича Чехова. Ни у кого из писателей не было столько «вторых имен», как у Чехова. «Фамилию я отдал медицине, с которою не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придется расстаться. Во-вторых, медицина, которая мнит себя быть серьезной, и игра в литературу должны иметь разные клички», – писал Чехов. Всего известно свыше 50 чеховских псевдонимов: А. Актрисын, А. Достойнов-Благороднов, А. П., А. П. Ч-в, Академик Тото, Акакий Тарантулов, Антоша, Антоша Ч., Антоша Ч.***, Антоша Чехонте, А-н Ч-те, Ан. Ч., Ан. Ч-е, Анче, Ан. Че-в, Аркадий Тарантулов А. Ч.,А. Ч-в, А. Че-в, А. Ч-х-в, А. Чехонте, Г. Б-в, Г. Балдастов, Макар Балдастов, Бокль Н. Н. Борисов, Брат моего брата, Врач без пациентов, Вспыльчивый человек, Гайка № 5 3/4, Гайка № 6, Гайка № 9, Граф Черномордик, Грач, Гудияди Янос, Два Аякса (с В. В. Билибиным), Дон Антонио Чехонте, Дяденька, Кисляев, М. Ковров, Крапива, Лаэрт, Некто, Нте, А. Павлов, Панько, Полковник Кочкарев, Прозаический поэт, Рувер, Рувер и Ревур, Улисс, Ц., Ч. Ч. Б. С., Ч. без с., Чел. б. селез., Человек без селезёнки, Чехонте, Ч.Хонте, А., Цынцыннатус, Шампанский, Шиллер Шекспирович Гёте, Homo Sachaliensis, Z. Несмотря на обилие псевдонимов и явное желание писателя порой надеть литературную маску, ни один из псевдонимов не прижился в творчестве Чехова. Великий писатель остается для нас Антоном Павловичем Чеховым… Он вошел в отечественную и мировую литературу под своим именем. (художник Александр Ильичёв) #АнтонЧехов #псевдонимы #этоинтересно #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Развернув письмо, я — первое — прочел стихотворение, и у меня защипало в носу: я пришел к жене и захотел прочесть; но не мог от слез умиления. Стихотворение одно из тех редких, в которых ни слова прибавить, убавить или изменить нельзя; оно живое само и прелестно. Оно так хорошо, что, мне кажется, это не случайное стихотворение, а что это первая струя давно задержанного потока... «Ты нежная», да и все прелестно. Я не знаю у Вас лучшего. Л.Н.Толстой. Из письма А.А.Фету 11 мая 1870 года ✨✨✨✨✨✨ Отсталых туч над нами пролетает Последняя толпа. Прозрачный их отрезок мягко тает У лунного серпа. Царит весны таинственная сила С звездами на челе. - Ты нежная! Ты счастье мне сулила На суетной земле. А счастье где? Не здесь , в среде убогой, А вон оно — как дым. За ним! за ним! воздушною дорогой - И в вечность улетим! А.А.Фет 1870 (художник Станислав Жуковский) #ЛевТолстой #АфанасийФет #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Антон Павлович Чехов «Из воспоминаний идеалиста» Десятого мая взял я отпуск на 28 дней, выпросил у нашего казначея ста рублей вперед и порешил во что бы то ни стало «пожить», пожить во всю ивановскую, так, чтобы потом в течение десяти лет жить одними только воспоминаниями. А вы знаете, что значит «пожить» в лучшем смысле этого слова? Это не значит отправиться в летний театр на оперетку, съесть ужин и к утру вернуться домой навеселе. Это не значит отправиться на выставку, а оттуда на скачки и повертеть там кошельком около тотализатора. Если вы хотите пожить, то садитесь в вагон и отправляйтесь туда, где воздух пропитан запахом сирени и черемухи, где, лаская ваш взор своей нежной белизной и блеском алмазных росинок, наперегонку цветут ландыши и ночные красавицы. Там, на просторе, под голубым сводом, в виду зеленого леса и воркующих ручьев, в обществе птиц и зеленых жуков, вы поймете, что такое жизнь! Прибавьте к этому две-три встречи с широкополой шляпкой, быстрыми глазками и белым фартучком… Признаюсь, обо всем этом я мечтал, когда с отпуском в кармане, обласканный щедротами казначея, перебирался на дачу. Дачу я нанял, по совету одного приятеля, у Софьи Павловны Книгиной, отдававшей у себя на даче лишнюю комнату со столом, мебелью и прочими удобствами. Наем дачи совершился скорее, чем мог я думать. Приехав в Перерву и отыскав дачу Книгиной, я взошел, помню, на террасу и… сконфузился. Терраска была уютна, мила и восхитительна, но еще милее и (позвольте так выразиться) уютнее была молодая полная дамочка, сидевшая за столом на террасе и пившая чай. Она прищурила на меня глазки. — Что вам угодно? — Извините, пожалуйста… — начал я. — Я… я, вероятно, не туда попал… Мне нужна дача Книгиной… — Я Книгина и есть… Что вам угодно? Я потерялся… Под квартирными и дачными хозяйками привык я разуметь особ пожилых, ревматических, пахнущих кофейной гущей, но тут… — «спасите нас, о неба херувимы!» — как сказал Гамлет, сидела чудесная, великолепная, изумительная, очаровательная особа. Я, заикаясь, объяснил, что мне нужно. — Ах, очень приятно! Садитесь, пожалуйста! Мне ваш друг писал уже. Не хотите ли чаю? Вам со сливками или с лимоном? Есть порода женщин (чаще всего блондинок), с которыми достаточно посидеть две-три минуты, чтобы вы почувствовали себя, как дома, словно вы давным-давно знакомы. Такой именно была и Софья Павловна. Выпивая первый стакан, я уже знал, что она не замужем, живет на проценты с капитала и ждет к себе в гости тетю; я знал причины, какие побудили Софью Павловну отдать одну комнату внаймы. Во-первых, платить сто двадцать рублей за дачу для одной тяжело и, во-вторых, как-то жутко: вдруг вор заберется ночью или днем войдет страшный мужик! И ничего нет предосудительного, если в угловой комнате будет жить какая-нибудь одинокая дама или мужчина. — Но мужчина лучше! — вздохнула хозяйка, слизывая варенье с ложечки. — С мужчиной меньше хлопот и не так страшно… Одним словом, через какой-нибудь час я и Софья Павловна были уже друзьями. — Ах, да! — вспомнил я, прощаясь с ней. — Обо всем поговорили, а о главном ни слова. Сколько же вы с меня возьмете? Жить я у вас буду только 28 дней… Обед, конечно… чай и прочее… — Ну, нашли о чем говорить! Сколько можете, столько и дайте… Я ведь не из расчета отдаю комнату, а так… чтоб людней было… 25 рублей можете дать? Я, конечно, согласился, и дачная жизнь моя началась… Эта жизнь интересна тем, что день похож на день, ночь на ночь, и — сколько прелести в этом однообразии, какие дни, какие ночи! Читатель, я в восторге, позвольте мне вас обнять! Утром я просыпался и, нимало не думая о службе, пил чай со сливками. В одиннадцать шел к хозяйке поздравить ее с добрым утром и пил у нее кофе с жирными, топлеными сливками. От кофе до обеда болтали. В два часа обед, но что за обед! Представьте себе, что вы, голодный, как собака, садитесь за стол, хватаете большую рюмку листовки и закусываете горячей солониной с хреном. Затем представьте себе окрошку или зеленые щи со сметаной и т. д. и т. д. После обеда безмятежное лежанье, чтение романа и ежеминутное вскакивание, так как хозяйка то и дело мелькает около двери — и «лежите! лежите!»… Потом купанье. Вечером до глубокой ночи прогулка с Софьей Павловной… Представьте себе, что в вечерний час, когда всё спит, кроме соловья да изредка вскрикивающей цапли, когда слабо дышащий ветерок еле-еле доносит до вас шум далекого поезда, вы гуляете в роще или по насыпи железной дороги с полной блондиночкой, которая кокетливо пожимается от вечерней прохлады и то и дело поворачивает к вам бледное от луны личико… Ужасно хорошо! Не прошло и недели, как случилось то, чего вы давно уже ждете от меня, читатель, и без чего не обходится ни один порядочный рассказ… Я не устоял… Мои объяснения Софья Павловна выслушала равнодушно, почти холодно, словно давно уже ждала их, только сделала милую гримаску губами, как бы желая сказать: — И о чем тут долго говорить, не понимаю! 28 дней промелькнули, как одна секунда. Когда кончился срок моего отпуска, я, тоскующий, неудовлетворенный, прощался с дачей и Соней. Хозяйка, когда я укладывал чемодан, сидела на диване и утирала глазки. Я, сам едва не плача, утешал ее, обещая наведываться к ней на дачу по праздникам и бывать у нее зимой в Москве. — Ах… когда же мы, душа моя, с тобой посчитаемся? — вспомнил я. — Сколько с меня следует? — Когда-нибудь после… — проговорил мой «предмет», всхлипывая. — Зачем после? Дружба дружбой, а денежки врозь, говорит пословица, и к тому же я нисколько не желаю жить на твой счет. Не ломайся же, Соня… Сколько тебе? — Там… пустяки какие-то… — проговорила хозяйка, всхлипывая и выдвигая из стола ящичек. — Мог бы и после заплатить… Соня порылась в ящичке, достала оттуда бумажку и подала ее мне. — Это счет? — спросил я. — Ну, вот и отлично… и отлично… (я надел очки) расквитаемся и ладно… (я пробежал счет). Итого… Постой, что же это? Итого… Да это не то, Соня! Здесь «итого 212 р. 44 к.». Это не мой счет! — Твой, Дудочка! Ты погляди! — Но… откуда же столько? За дачу и стол 25 р. — согласен… За прислугу 3 р. — ну, пусть, и на это согласен… — Я не понимаю, Дудочка, — сказала протяжно хозяйка, взглянув на меня удивленно, заплаканными глазами. — Неужели ты мне не веришь? Сочти в таком случае! Листовку ты пил… не могла же я подавать тебе к обеду водки за ту же цену! Сливки к чаю и кофе… потом клубника, огурцы, вишни… Насчет кофе тоже… Ведь ты не договаривался пить его, а пил каждый день! Впрочем, всё это такие пустяки, что я, изволь, могу сбросить тебе 12 руб. Пусть останется только 200. — Но… тут поставлено 75 руб. и не обозначено за что… За что это? — Как за что? Вот это мило! Я посмотрел ей в личико. Оно глядело так искренне, ясно и удивленно, что язык мой уже не мог выговорить ни одного слова. Я дал Соне сто рублей и вексель на столько же, взвалил на плечи чемодан и пошел на вокзал. Нет ли, господа, у кого-нибудь взаймы ста рублей? 1885 год (художник Владимир Жданов) #АнтонЧехов #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Константин Ваншенкин ВЕРНОСТЬ Затихли грозные раскаты, Свершилось мира торжество. К вдове погибшего комбата Заехал верный друг его. Сошел на станции, и пеший Прошел он верст примерно пять. Не для того, чтобы утешить, - Чтоб вместе с ней погоревать. Он на крыльце поставил вещи И постучал в косяк окна. Он не знаком был с нею прежде, Лишь знал – красавица она. Он красоту ее увидел, Едва лишь глянул на свету, И вдруг почти возненавидел Ее за эту красоту. Он представлял ее другою: Жена погибшего, вдова. А эта может быть вдовою, Пожалуй, год, от силы – два. Перенесет она разлуку И снова жизнь начнет свою. И он душой страдал за друга Так, словно сам погиб в бою. И, словно кто его обидел, Встав, как соперник на пути, Он всех мужчин возненавидел, Что могут впредь сюда войти… … А было в комнате уютно. Легко текла беседы нить. И вдруг мучительно и смутно Не захотелось уходить. И в то же самое мгновение Он ощутил в своей груди И робость, и благоговение, И неизвестность впереди. Она предстала в новом свете, Явилась в облике ином… Уже настал конец беседе, И рассветало за окном. Осенний дождь стучал уныло, О чем-то давнем выводя. Лишь до порога проводила Она его из-за дождя. Он под дождем слегка согнулся, Пошел, минуя мокрый сад. Сдержался и не оглянулся На дом, где прежде жил комбат... 1953 (художник Алексей Калинин «День Победы») #КонстантинВаншенкин #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Булат Окуджава Арбатский дворик ...А годы проходят, как песни. Иначе на мир я гляжу. Во дворике этом мне тесно, и я из него ухожу. Ни почестей и ни богатства для дальних дорог не прошу, но маленький дворик арбатский с собой уношу, уношу. В мешке вещевом и заплечном лежит в уголке небольшой, не слывший, как я, безупречным тот двор с человечьей душой. Сильнее я с ним и добрее. Что нужно еще? Ничего. Я руки озябшие грею о теплые камни его. Если пройтись по Старому Арбату, можно увидеть две бронзовых арки, а между ними – стол и две скамьи... Символический «кусочек арбатского двора». В одну из арок как бы выходит человек. Булат Шалвович Окуджава. «...История Москвы по необъяснимой своей прихоти избрала именно этот район для наиболее полного самовыражения. У Арбата нет задворок, а есть вообще Арбат — район, страна, живая, трепещущая история, наша культура... Я даже подозреваю, что у него есть душа и она вот уже несколько столетий источает невидимые волны, благотворно действующие на наше нравственное здоровье...», — писал Булат Шалвович. Авторы памятника скульптор Г. Франгулян, а также архитекторы В. Прошляков и И. Попов. #БулатОкуджава #памятникипоэтам #ПоЧИТАТЕЛИкниг

10 мая 1924 года — 100 лет назад — родилась Юлия ДРУНИНА, поэтесса Автор строк «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне», — не понаслышке знала, о чем пишет. Белокурая семнадцатилетняя девочка, похожая на Любовь Орлову, с детства считала кумиром кавалерист-девицу Надежду Дурову. Когда началась война, Юлия ушла на фронт. Выжила после ранения, получила орден Красной Звезды. Но страшнее тягот и лишений для нее оказалась перестройка. Поэтесса покончила с собой в девяностые, будучи не в силах «оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире» Юлия Владимировна Друнина родилась в Москве в семье учителя. Детство ее прошло в центре столицы, где она училась в школе, где работал отец. Юлия с детства очень любила читать и не сомневалась, что будет литератором. Уже в 11 лет она начала писать стихи. Однако война внесла свои коррективы и поступить в литературный институт сразу после окончания школы Друниной не удалось, потому что в первые дни войны она ушла добровольцем на фронт и до конца войны служила батальонным санитарным инструктором. Лишь спустя почти десять лет, в мирном 1952 году, Друнина окончила Литературный институт имени A.M. Горького. В институте Друнина встретила своего первого мужа Николая Старшинова. Тоже поэта и тоже инвалида. Но главным мужчиной ее жизни стал все-таки не Старшинов, а киносценарист Алексей Каплер, человек, которого многие из нас помнят как ведущего передачи «Кинопанорама». Друнина и Каплер ради своей любви изменили свою налаженную жизнь. Алексей Каплер ушел из семьи. Юлия рассталась с мужем. Говорили, что Каплер снял с Друниной кирзовые сапоги и надел на нее хрустальные башмачки. Они любили бывать в Крыму. В мае, в сезон цветения маков, обязательно приезжали в Коктебель и подолгу ходили вместе. — Куры, яблони, белые хаты — старый Крым на деревню похож, — писала Друнина. Она посвятила Крыму немало стихотворений. Каплер ушел раньше нее. Она похоронила его на кладбище в Старом Крыму. В перестройку Юлия Друнина пошла в депутаты. Она не могла терпеть то, что происходило с нашей страной в то время, как ее делили, как забыли о ветеранах. ...Она планировала свой уход долго и тщательно. Всем родным оставила записки с указанием, что делать. Кому-то из друзей даже звонила накануне, говорила, сколько цветов нужно принести. Подруге оставила указание, чтобы урну с ее прахом похоронили рядом с мужем. Когда он умер 12 лет назад, она уже знала, что будет лежать с ним. И на могильном камне оставила место для себя... ... В Старом Крыму могильный камень с портретами Друниной и Каплера лежит под раскидистым деревом. или даже двумя деревьями... Трудно понять: два ствола соединяются в единое целое у самой земли и уходят в нее. Как символ любви. #ЮлияДрунина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Юлия Друнина В семнадцать совсем уже были мы взрослые — Ведь нам подрастать на войне довелось… А нынче сменили нас девочки рослые Со взбитыми космами ярких волос. Красивые, черти! Мы были другими — Военной голодной поры малыши. Но парни, которые с нами дружили, Считали, как видно, что мы хороши. Любимые нас целовали в траншее, Любимые нам перед боем клялись. Чумазые, тощие, мы хорошели И верили: это на целую жизнь. Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие. И можно ли ставить любимым в вину, Что нравятся девочки им длинноногие, Которые только рождались в войну? И правда, как могут не нравиться весны, Цветение, первый полет каблучков, И даже сожженные краскою космы, Когда их хозяйкам семнадцать годков. А годы, как листья осенние, кружатся. И кажется часто, ровесницы, мне — В борьбе за любовь пригодится нам мужество Не меньше, чем на войне… (художник Николай Бут, «Боевые подруги») #ЮлияДрунина #ПоЧИТАТЕЛИкниг