Все знают картину Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Для многих этот отрок, этот деревенский пастушок с глубочайшей чистоты синими глазами – белоголовый, худенький, в онучах, – кажется олицетворением стародавней России – ее сокровенной тихой красоты, ее неярких небес, нежаркого солнца, сияния ее неоглядных далей, ее пажитей и тихих лесов, ее легенд и сказок. Картина эта – как хрустальный светильник, зажженный художником во славу своей страны, своей России. Самое замечательное в этой картине – пейзаж. В чистом, как ключевая вода, воздухе виден каждый листок, каждый скромный венчик полевого цветка, каждая травинка и крошечная девочка-березка. Все это кажется драгоценным. Да так оно и есть. Это зрелище трав, синеглазых рек, взгорий и темных лесов, что как бы прислушиваются к долетающему вполголоса звону, открывает в нас самих такие глубины любви к своей родимой земле, что стоит большого труда даже самому спокойному человеку сдержать невольные слезы. Этот нестеровский пейзаж ударяет по сердцу каждого, у кого есть сердце. В нем выражена прекрасная сущность русского характера. В нем и Пушкин («В багрец и золото одетые леса»), и Есенин («Молочный дым качает ветром села, но ветра нет, – есть только тихий звон»), и Блок («Твои мне песни ветровые, как слезы первые любви»), и Алексей Толстой («Благословляю вас, леса»), и Бунин («Сторона ли моя ты сторонушка, вековая моя глухомань»), и Лесков и Пришвин, и Леонов, и Заболоцкий – все, кем богата поэзия нашей земли. Константин Паустовский. «Заметки о живописи» ( картина Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею») #КонстантинПаустовский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Был прекрасный августовский вечер. Солнце, окаймленное золотым фоном, слегка подернутое пурпуром, стояло над западным горизонтом, готовое опуститься за далекие курганы. В садах уже исчезли тени и полутени, воздух стал сер, но на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух. Я описываю не столичный август, туманный, слезливый, темный, с его холодными, донельзя сырыми зорями. Храни бог! Я описываю не наш северный, жесткий август. Я попрошу читателя перенестись в Крым, на один из его берегов, поближе к Феодосии, к тому именно месту, где стоит дача одного из моих героев. Дача хорошенькая, чистенькая, окруженная цветниками и стрижеными кустами. Сзади, шагов на сто от нее, синеет фруктовый сад, в котором гуляют дачники… Антон Чехов, «Живой товар» (художник Александр Плотников) #АнтонЧехов #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Александр Кушнер Уходит лето. Ветер дует так, Что кажется, не лето — жизнь уходит, И ёжится, и ускоряет шаг, И плечиком от холода поводит. По пням, по кочкам, прямо по воде. Ей зимние не по душе заботы. Где дом её? Ах, боже мой, везде! Особенно, где синь и пароходы. Уходит свет. Уходит жизнь сама. Прислушайся в ночи: любовь уходит, Оставив осень в качестве письма, Где доводы последние приводит. Уходит муза. С клёнов, с тополей Летит листва, летят ей вслед стрекозы. И женщины уходят всё быстрей, Почти бегом, опережая слёзы. (художник Лариса Серебренникова) #АлександрКушнер #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Мария Петровых С каждым днем на яблоне Яблоки белее. А ночами зяблыми Все черней аллеи. В полдень небо досиня, Как весной, прогрето. Скрыть приметы осени Умудрилось лето. Но она, дотошная, Забирает вожжи. Петухи оплошные Запевают позже. Ты же, лето, досыта Усладилось медом, Шло босое по саду, Шло озерным бродом. Встреть же безопасливо Пору увяданья. Знаешь ли, как счастливо Слово "до свиданья". (художник Дмитрий Лёвин) #МарияПетровых #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Михаил Исаковский Попрощаться с теплым летом Выхожу я за овин. Запылали алым цветом Кисти спелые рябин. Всё молчит — земля и небо, Тишина у всех дорог. Вкусно пахнет свежим хлебом На току соломы стог. Блекнут травы. Дремлют хаты. Рощи вспыхнули вдали. По незримому канату Протянулись журавли. Гаснет день. За косогором Разливается закат. Звонкий месяц выйдет скоро Погулять по крышам хат. Скоро звезды тихим светом Упадут на дно реки. Я прощаюсь с теплым летом Без печали и тоски. 1925 (художник Сергей Москалев) #МихаилИсаковский #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Сара Тисдейл БУДЕТ ЛАСКОВЫЙ ДОЖДЬ Будет ласковый дождь, будет запах земли, Щебет юрких стрижей от зари до зари, И ночные рулады лягушек в прудах, И цветение слив в белопенных садах; Огнегрудый комочек слетит на забор, И малиновки трель выткет звонкий узор. И никто, и никто не вспомянет войну: Пережито-забыто, ворошить ни к чему. И ни птица, ни ива слезы не прольет Если сгинет с Земли человеческий род. И Весна… и Весна встретит новый рассвет, Не заметив, что нас уже нет. (перевод Льва Жданова) ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ Кто-нибудь вспомнил это стихотворение? А «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери помните? Там есть рассказ «Будет ласковый дождь». Рэй Брэдбери родился в год опубликования этого стихотворения. «— Миссис Маклеллан, какое стихотворение хотели бы вы услышать сегодня? Дом молчал. Наконец голос сказал: — Поскольку вы не выразили никакого желания, я выберу что-нибудь наудачу. Зазвучал тихий музыкальный аккомпанемент. — Сара Тисдейл. Ваше любимое, если не ошибаюсь...» #СараТисдейл #БудетЛасковыйДождь #РэйБрэдбери #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Белла Ахмадулина Ночь упаданья яблок ...............................Семёну Липкину Уж август в половине. По откосам по вечерам гуляют полушалки. Пришла пора высокородным осам навязываться кухням в приживалки. Как женщины глядят в судьбу варенья: лениво-зорко, неусыпно-слепо – гляжу в окно, где обитает время под видом истекающего лета. Лишь этот образ осам для пирушки пожаловал – кто не варил повидла. Здесь закипает варево покруче: живьём съедает и глядит невинно. Со мной такого лета не бывало. – Да и не будет! – слышу уверенье. И вздрагиваю: яблоко упало, на "НЕ" – извне поставив ударенье. Жить припустилось вспугнутое сердце, жаль бедного: так бьётся кропотливо. Неужто впрямь небытия соседство, словно соседка глупая, болтливо? Нет, это – август, упаданье яблок. Я просто не узнала то, что слышу. В сердцах, что собеседник непонятлив, неоспоримо грохнуло о крышу. Быть по сему. Чем кратче, тем дороже. Так я сижу в ночь упаданья яблок. Грызя и попирая плодородье, жизнь милая идёт домой с гулянок. 15–25 августа 1981 Таруса (художник Вячеслав Стекольщиков) #БеллаАхмадулина #ПоЧИТАТЕЛИкниг

17 августа 1798 года родился Антон Антонович ДЕЛЬВИГ – поэт, друг Александра Пушкина с лицейской поры, издатель альманаха «Северные цветы», первый редактор «Литературной газеты». Детство Дельвига прошло в Кремле, в комендантском доме. Там нес службу его отец, дослужившийся до генерал-майора. Неподалеку жили Пушкины, но оба мальчика встретились только в Царскосельском лицее. Если Пушкина за знание языка прозвали Французом, то Дельвиг (лицейское прозвище Тося) языков не знал, к наукам склонности не проявлял, но, как и товарищ, знал наизусть все творчество Гавриила Державина. Высокий, грузный и неуклюжий Тося «никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы. К тому же он был близорук, а лицеистам запрещалось носить очки. С XVIII века в России взгляд через очки приравнивался к разглядыванию чужого лица в упор, то есть дерзкому жесту. Приличия запрещали младшим по возрасту или чину смотреть через очки на старших – это воспринималось как наглость. Зато Дельвигу-лицеисту все женщины казались красавицами, почему, окончив лицей и приобретя очки, он был сильно разочарован. Лень была его отличительным свойством, товарищи так и называли его – «ленивец сонный», «сын лени вдохновенный», но все это никак не влияло на живость ума. Отличный рассказчик и выдумщик, Дельвиг в способности к импровизации и выдумке превосходил всех. Мог выдать себя за очевидца военных походов и рассказывать об этом так ярко и образно, что увлекал не только друзей, но и директора лицея. Окончив курс с первым выпуском лицея в 1817 году, Дельвиг создал к этому событию стихотворение «Шесть лет». Оно было напечатано и положено на музыку, позже его неоднократно исполняли лицеисты, как Прощальную песнь воспитанников Царскосельского лицея. Дельвиг первым понял гениальность своего друга Пушкина, воспел его в стихах и стал одним из немногих, кто не просто пользовался дружбой поэта, но и не меньше давал ему сам. «Великий Пушкин, малое дитя. Иди, как шел», – писал Дельвиг в письмах. Он провожал поэта, когда тот отправлялся в южную ссылку. Во время опалы заехал к нему на 10 дней в Михайловское. Пушкин не мог не ценить такой дружбы, не раз обращаясь к другу в стихах, никогда не прерывая с ним переписки, часто бывая в доме Дельвигов, служившем местом встреч литераторов. В последний раз они свиделись в августе 1830 года, когда прошли 25 верст от Царского Села до столицы, провожая уезжавшего в Москву с целью женитьбы Пушкина. Подкосило Дельвига столкновение с шефом жандармов Александром Бенкендорфом, который увидел крамолу в публикациях «Литературной газеты», закрыл издание, вызвав редактора, обращался к нему на «ты», обещал отправить Дельвига, Пушкина и других авторов, «если не теперь, то вскоре», в Сибирь. Когда в январе 1831 года в Москву пришла страшная весть, Пушкин отозвался: «Вот первая смерть, мною оплаканная… Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду – около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели». #АнтонДельвиг #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Терентiй Травнiкъ Рябина, яблоки и мёд, И август – август уходящий. Моя душа теперь живёт На подмосковной старой даче. Люблю бывать я у неё, Обычно – поздно приезжаю. Рябина, яблоки и мёд Меня на кухоньке встречают, А с ними чай, нет – местный чай – С листом смородины и мятой. По мне, так, вот он, здешний рай… Поверьте на слово, ребята. (художник Антон Чубаков) #ТерентийТравник #ПоЧИТАТЕЛИкниг

Иван Бунин МОЛОДОСТЬ И СТАРОСТЬ Прекрасные летние дни, спокойное Черное море. Пароход перегружен людьми и кладью, — палуба загромождена от кормы до бака. Плавание долгое, круговое — Крым, Кавказ, Анатолийское побережье, Константинополь... Жаркое солнце, синее небо, море лиловое; бесконечные стоянки в многолюдных портах с оглушающим грохотом лебедок, с бранью, с криками капитанских помощников: ма́йна! ви́ра! — и опять успокоение, порядок и неторопливый путь вдоль горных отдалений, знойно тающих в солнечной дымке. В первом классе прохладный бриз в кают-компании, пусто, чисто, просторно. И грязь, теснота в орде разноплеменных палубных пассажиров возле горячей машины и пахучей кухни, на нарах под навесами и на якорных цепях, на канатах на баке. Тут всюду густая вонь, то жаркая и приятная, то теплая и противная, но одинаково волнующая, особая, пароходная, мешающаяся с морской свежестью. Тут русские мужики и бабы, хохлы и хохлушки, афонские монахи, курды, грузины, греки... Курды, — вполне дикий народ, — с утра до вечера спят, грузины то поют, то парами пляшут, легко подпрыгивая, с кокетливой легкостью откинув широкий рукав и плывя в расступившейся толпе, в лад бьющей в ладоши: таш-таш, таш-таш! У русских паломников в Палестину идет без конца чаепитие, длинный мужик с обвисшими плечами, с узкой желтой бородой и прямыми волосами вслух читает Писание, а с него не спускает острых глаз какая-то вызывающе независимая женщина в красной кофте и зеленом газовом шарфе на черных сухих волосах, одиноко устроившаяся возле кухни. Долго стояли на рейде в Трапезунде. Я съездил на берег и, когда воротился, увидал, что по трапу поднимается целая новая ватага оборванных и вооруженных курдов — свита идущего впереди старика, большого и широкого в кости, в белом курпее и в серой черкеске, крепко подпоясанной по тонкой талии ремнем с серебряным набором. Курды, плывшие с нами и лежавшие в одном месте палубы целым стадом, все поднялись и очистили свободное пространство. Свита старика настелила там множество ковров, наклала подушек. Старик царственно возлег на это ложе. Борода его была бела как кипень, сухое лицо черно от загара. И необыкновенным блеском блестели небольшие карие глаза. Я подошел, присел на корточки, сказал «селям», спросил по-русски: — С Кавказа? Он дружелюбно ответил тоже по-русски: — Дальше, господин. Мы курды. — Куда же плывешь? Он ответил скромно, но гордо: — В Стамбул, господин. К самому падишаху. Самому падишаху везу благодарность, подарок: семь нагаек. Семь сыновей взял у меня на войну падишах, всех, сколько было. И все на войне убиты. Семь раз падишах меня прославил. — Це, це, це! — с небрежным сожалением сказал стоявший над нами с папиросой в руке молодой полнеющий красавец и франт, керченский грек: вишневая дамасская феска, серый сюртук с белым жилетом, серые модные панталоны и застегнутые на пуговки сбоку лакированные ботинки. — Такой старый и один остался! — сказал он, качая головой. Старик посмотрел на его феску. — Какой глупый, — ответил он просто. — Вот ты будешь старый, а я не старый и никогда не буду. Про обезьяну знаешь? Красавец недоверчиво улыбнулся: — Какую обезьяну? — Ну так послушай! Бог сотворил небо и землю, знаешь? — Ну, знаю. — Потом бог сотворил человека и сказал человеку: будешь ты, человек, жить тридцать лет на свете, — хорошо будешь жить, радоваться будешь, думать будешь, что все на свете только для тебя одного бог сотворил и сделал. Доволен ты этим? А человек подумал: так хорошо, а всего тридцать лет жизни! Ой, мало! — Слышишь? — спросил старик с усмешкой. — Слышу, — ответил красавец. — Потом бог сотворил ишака и сказал ишаку: будешь ты таскать бурдюки и вьюки, будут на тебе ездить люди и будут тебя бить по голове палкой. Ты таким сроком доволен? И ишак зарыдал, заплакал и сказал богу: зачем мне столько? Дай мне, бог, всего пятнадцать лет жизни. — А мне прибавь пятнадцать, — сказал человек богу, — пожалуйста, прибавь от его доли! — И так бог и сделал, согласился. И вышло у человека сорок пять лет жизни. — Правда, человеку хорошо вышло? — спросил старик, взглянув на красавца. — Неплохо вышло, — ответил тот нерешительно, не понимая, очевидно, к чему все это. — Потом бог сотворил собаку и тоже дал ей тридцать лет жизни. Ты, сказал бог собаке, будешь жить всегда злая, будешь сторожить хозяйское богатство, не верить никому чужому, брехать будешь на прохожих, не спать по ночам от беспокойства. И, знаешь, собака даже завыла: ой, будет с меня и половины такой жизни! И опять стал человек просить бога: прибавь мне и эту половину! И опять бог ему прибавил. — Сколько лет теперь стало у человека? — Шестьдесят стало, — сказал красавец веселее. — Ну, а потом сотворил бог обезьяну, дал ей тоже тридцать лет жизни и сказал, что будет она жить без труда и без заботы, только очень нехороша лицом будет, — знаешь, лысая, в морщинах, голые брови на лоб лезут, — и все будет стараться, чтоб на нее глядели, а все будут на нее смеяться. Красавец спросил: — Значит, и она отказалась, попросила себе только половину жизни? — И она отказалась, — сказал старик, приподнимаясь и беря из рук ближнего курда мундштук кальяна. — И человек выпросил себе и эту половину, — сказал он, снова ложась и затягиваясь. Он молчал и глядел куда-то перед собою, точно забыв о нас. Потом стал говорить, ни к кому не обращаясь: — Человек свои собственные тридцать лет прожил по-человечьи — ел, пил, на войне бился, танцевал на свадьбах, любил молодых баб и девок. А пятнадцать лет ослиных работал, наживал богатство. А пятнадцать собачьих берег свое богатство, все брехал и злился, не спал ночи. А потом стал такой гадкий, старый, как та обезьяна. И все головами качали и на его старость смеялись. Вот все это и с тобой будет, — насмешливо сказал старик красавцу, катая в зубах мундштук кальяна. — А с тобой отчего ж этого нету? — спросил красавец. — Со мной нету. — Почему же такое? — Таких, как я, мало, — сказал старик твердо. — Не был я ишаком, не был собакой, — за что ж мне быть обезьяной? За что мне быть старым? 1936 (художник Андрей Шатилов) #ИванБунин #ПоЧИТАТЕЛИкниг