B 1926 гoдy к извecтнoмy пcиxиaтpy пpишeл изнypeнный дo диcтpoфии пaциeнт, cyдя пo мaнepaм — «из бывшиx», c жaлoбoй нa бecпpичиннyю тocкy и aпaтию, из-зa кoтopыx oн coвceм нe мoжeт ecть и cпaть. Ocмoтpeв eгo, вpaч пpoпиcaл … читaть юмopиcтичecкиe paccкaзы: «Лyчшe вceгo, бaтeнькa, вoзьмитe тoмик Зoщeнкo. Moжeт быть, вaм пoкaжeтcя пpocтoвaтo, этaк пo-пpoлeтapcки. Ho cмeшнo! Этoт Зoщeнкo – бoльшoй вeceльчaк». «Дoктop, — гpycтнo вздoxнyл ипoxoндpик. — Я и ecть Зoщeнкo». #литературныйанекдот #МихаилЗощенко #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Другие записи сообщества
Иван Бунин Таинственно шумит лесная тишина, Незримо по лесам поёт и бродит Осень… Темнеет день за днём, — и вот опять слышна Тоскующая песнь под звон угрюмых сосен. «Пусть по ветру летит и кружится листва, Пусть заметёт она печальный след былого! Надежда, грусть, любовь — вы, старые слова, Как блёклая листва, не расцветёте снова!» Угрюмо бор гудит, несутся листья вдаль… Но в шумном ропоте и песне безнадежной Я слышу жалобу: в ней тихая печаль, Укор былой весне, и ласковый, и нежный. И далеко ещё безмолвная зима… Душа готова вновь волненьям предаваться, И сладко ей грустить и грустью упиваться, Не внемля голосу ума. 1898 (художник Татьяна Черных) #ИванБунин #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Михаил Пляцковский Война вручала людям похоронки. Скрипела ось обугленной Земли. Худущие мальчишки и девчонки, Мы помогали взрослым, как могли. Мы вёдрами домой таскали воду И на зиму кололи кучи дров. Работали — не через пень-колоду, А вкалывали так, что будь здоров. В ту пору было нам годков немного, Нам, допризывным гражданам страны. И матери на нас глядели строго, Латая наши драные штаны. Как беженцев обоз, тянулось время, Шум эшелонов замирал вдали. А нам хотелось, чтобы поскорее Отцы домой Победу принесли. Голодные, мечтали мы, бывало, Забившись в пыльный угол чердака, Что наедимся хлеба до отвала И что напьёмся вдоволь молока! (художник Илья Овчаренко, «Лето 41 года») #МихаилПляцковский #война #ПоЧИТАТЕЛИкниг
В сущности, это был мой первый серьёзный театральный сезон. Был октябрь 17‑го года. Дирекция решила дать мне бенефис. Я написал несколько новых песен, заказал себе новый костюм Пьеро — чёрный вместо белого, и Москва разукрасилась огромными афишами: «Бенефис Вертинского». Билеты были распроданы за один час, и, хотя в этот день было три сеанса вместо двух, все же публика могла бы наполнить ещё пять таких театров. Начался вечер. Москва буквально задарила меня! Все фойе было уставлено цветами и подарками. Большие настольные лампы с фарфоровыми фигурами Пьеро, бронзовые письменные приборы, серебряные лавровые венки, духи, кольца-перстни с опалами и сапфирами, вышитые диванные подушки, гравюры, картины, шёлковые пижамы, кашне, серебряные портсигары и пр. и пр. Подарки сдавались в контору театра, а цветы ставили в фойе прямо на пол, так что уже публике даже стоять было негде. По старому календарю это было 25 октября. День, как вам известно, начала Великой Октябрьской революции. После бенефиса, в первом часу ночи, захватив с собой только те цветы, которые были посажены в ящиках: ландыши, гиацинты, розы, сирень в горшках, — я на трёх извозчиках поехал домой, в Грузины. Подарки я оставил в театре, в конторе. Доехав до Страстного, я вдруг отчётливо услыхал звуки выстрелов. Начиналась революция. На этот раз настоящая. Её ждали. В «Метрополе» сидели юнкера, охраняя спекулянтские чемоданы. У Никитских ворот засели белогвардейцы. Извозчики остановились, потом переглянулись, пошептались и сказали: — Слезай, барин. Дальше не поедем. Стреляют. Что было делать? Куда девать цветы? Я подумал, велел извозчикам снести ящики и вазоны к памятнику Пушкина и пешком пошёл в Грузины. Если хотите проверить мои слова, пойдите в Ленинскую библиотеку и просмотрите газеты за этот день — 25 октября 1917 года. И вы увидите, что во всех газетах в этот день были большие объявления: «Бенефис Вертинского». Увы. Тогда я не понял, с каким великим событием совпал мой первый бенефис… Я бы сказал заведомую неправду, если бы стал уверять вас, мой дорогой читатель, что сразу уверовал в революцию. Нет, прошлое ещё цепко держало меня под своим влиянием, я не был ни достаточно мудр, ни достаточно политически образован, ни достаточно проницателен, чтобы её принять и понять. Александр Вертинский, «Дорогой длинною» #АлександрВертинский #воспоминания #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Николай Заболоцкий ОСЕННЕЕ УТРО Обрываются речи влюбленных, Улетает последний скворец. Целый день осыпаются с кленов Силуэты багровых сердец. Что ты, осень, наделала с нами! В красном золоте стынет земля. Пламя скорби свистит под ногами, Ворохами листвы шевеля. (художник Евгений Тимошкин) #НиколайЗаболоцкий #осеннееутро #ПоЧИТАТЕЛИкниг
В целом, книги, в действительности, не столь конечны, как мы сами. Даже худшие из них переживают своих авторов. Часто они стоят на полках, собирая пыль еще долго после того, как сам писатель превратился в горстку пыли. Однако даже эта форма будущего лучше, чем память нескольких переживших тебя родственников или друзей, на которых нельзя положиться, и часто именно стремление к этому посмертному измерению приводит наше перо в движение. Иосиф Бродский (художник Алексей Застанченко) #ИосифБродский #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Саша Черный На петербургской даче Промокло небо и земля, Душа и тело отсырели. С утра до вечера скуля, Циничный ветер лезет в щели. Дрожу, как мокрая овца… И нет конца, и нет конца! Не ем прекрасных огурцов, С тоской смотрю на землянику: Вдруг отойти в страну отцов В холерных корчах — слишком дико… Сам Мережковский учит нас, Что смерть страшна, как папуас. В объятьях шерстяных носков Смотрю, как дождь плюет на стекла. Ах, жив бездарнейший Гучков, Но нет великого Патрокла! И в довершение беды Гучков не пьет сырой воды. Ручьи сбегают со стволов. Городовой надел накидку. Гурьба учащихся ослов Бежит за горничною Лидкой. Собачья свадьба… Чахлый гром. И два спасенья: бром и ром. На потолке в сырой тени Уснули мухи. Сатанею… Какой восторг в такие дни Узнать, что шаху дали в шею! И только к вечеру поймешь, Что твой восторг — святая ложь… Горит свеча. Для счета дней Срываю листик календарный — Строфа из Бальмонта. Под ней: «Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный». Дрожу, как мокрая овца… И нет конца, и нет конца! (художник Юрий Поздняков) #СашаЧерный #ПоЧИТАТЕЛИкниг
13 октября 1829 года родился Петр Иванович БАРТЕНЕВ – историк, археограф, издатель, библиограф. Он стал одним из основателей отечественного пушкиноведения, подготовил и издал «Собрание писем царя Алексея Михайловича», передал Герцену для издания за границей копию «Записок» Екатерины II. Главным делом его жизни стала подготовка и издание в Москве журнала «Русский архив». С января 1863 года по 1912 год П.И. Бартенев являлся бессменным издателем знаменитого историко-литературного журнала «Русский архив», в котором публиковались уникальные архивные материалы по истории России и отечественной словесности. В своём журнале Бартенев впервые обнародовал массу архивных документов XVII–XIX столетий, благодаря чему журнал этот до сих пор остаётся необходимым пособием для исследователей отечественной истории. За более чем пятьдесят лет существования журнала вышло 598 его томов. Издатель «Русского архива» П. И. Бартенев был и автором, и составителем, и редактором, и корректором, и плановиком, и бухгалтером и директором, и комментатором этого уникального издания. Пётр Бартенев успевал делать в одиночку то, что теперь выполняют многолюдные институты и редакции! Валерий Брюсов дал следующую меткую характеристику издателю знаменитого исторического журнала: «Эйфелева башня «Русского архива» воздвигнута одним человеком». Журнал Бартенева называли «живой картиной былого». Сам он любил повторять: «Если хочешь знать историю, всегда лучше обращаться к первоисточнику». Пётр Бартенев поражал современников глубочайшей эрудицией и феноменальной памятью. Его сведения отличались точностью, глубиной мысли, а ко всем этим достоинствам прибавлялась живость изложения, образность, любовь к родному слову и русской литературе. Кроме публикаций документов и источников, историк и археограф Пётр Бартенев уделял большое внимание устным рассказам, воспоминаниям современников и участников исторических событий XIX века. Не жалея времени, он общался с «интересными» людьми, сам записывал воспоминания, превращал их в письменные источники и публиковал на страницах журналов. П. И. Бартенев ни разу не видел Александра Сергеевича Пушкина. Он впервые услышал о великом национальном Поэте в возрасте восьми лет и пережил при этом глубокое потрясение. Зимой 1837 года до Бартеневых дошла скорбная весть о гибели Пушкина на дуэли. В семье наступил траур. Мать плакала, как плачут по самым родным и близким людям. В 1850 году Бартенев попал в дом Нащокина, где получил доступ к письмам поэта. Интересный факт: в доме Нащокина в эти письма были завёрнуты …свечи! С публикации использовавшихся не по назначению писем и началась неутомимая деятельность Бартенева-пушкиниста. Его по праву считают основателем отечественного пушкиноведения. Бартенев первым среди современников стал записывать воспоминания очевидцев о горячо любимом им поэте. В 1864 году состоялось знакомство П. И. Бартенева с Л. Н. Толстым, которому Пётр Иванович подбирал исторический материал для романа «Война и мир». То ли Бартенев не был большим знатоком военной истории, то ли Лев Толстой не слишком прислушивался к его советам. Как известно, в романе допущена масса исторических ошибок, разоблачённых впоследствии военными историками и современниками Толстого. Сам Толстой отчасти признавал, что без исторических консультаций П. И. Бартенева ошибок в его романе было бы ещё больше. Петр Иванович Бартенев умер 22 октября 1912 года. Последнее желание историка состояло в том, чтобы со смертного одра его перенесли поближе к столу. Там лежали рукописи, подготовленные к выпуску юбилейного (600-го по счёту) номера журнала «Русский архив». #ПетрБартенев #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Наверное, отчуждение родины всегда начинается с холодного очага. Я помню, как судьба вынудила мою мать уехать из деревни в город и как сразу страшен, тягостен стал для меня образ навсегда остывшей родимой печи. Тиль Уленшпигель на всю Фландрию вопил о пепле Клааса. И гёзы собирались на этот призыв со всей Фландрии. Мне же вопить не позволяет совесть, хотя и в мое сердце стучит пепел: на наших глазах, быстро, один за другим потухают очаги нашей деревенской родины – истоки всего. И хотя мы покидаем родные места, все-таки мы снова и снова возвращаемся к ним, как бы ни грешили знакомством с другими краями. Потому что жить без этой малой родины невозможно. Ведь человек счастлив, пока у него есть родина… Что ж, покамест у нас есть Бобришный, есть родина. Нам нечего стыдиться писать это слово с маленькой буквы: ведь здесь, на Бобришном, и начинается для нас большая родина. Да, человек счастлив, пока у него есть Родина. Как бы ни сурова, ни неласкова была она со своим сыном, нам никогда от нее не отречься. Василий Белов, «Бобришный угор» ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ «Бобришный угор» — один из прекрасных рассказов Василия Белова, посвящённых другу, земляку, известному поэту Александру Яшину. В последние годы жизни Александр Яшин построил для себя домик для отдыха и работы в Вологодской области, далеко от «цивилизации», в лесу. Но бывать здесь пришлось недолго, потому что Яшин вскоре скончался от тяжёлой болезни. Василий Белов описывает посещение этого места уже после смерти друга. (художник Ярослав Зяблов) #ВасилийБелов #БобришныйУгор #родина #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Георгий Иванов Глядит печаль огромными глазами На золото осенних тополей, На первый треугольник журавлей, И взмахивает слабыми крылами. Малиновка моя, не улетай, Зачем тебе Алжир, зачем Китай? Трубит рожок, и почтальон румяный, Вскочив в повозку, говорит: «Прощай», А на террасе разливают чай В большие неуклюжие стаканы. И вот струю крутого кипятка Последний луч позолотил слегка. Я разленился. Я могу часами Следить за перелетом ветерка И проплывающие облака Воображать большими парусами. Скользит галера. Золотой грифон Колеблется, на запад устремлен... А школьница любовь твердит прилежно Урок. Увы — лишь в повтореньи он! Но в этот час, когда со всех сторон Осенние листы шуршат так нежно И встреча с вами дальше, чем Китай, О грусть влюбленная, не улетай! 1920 год (художник Эдуард Панов) #ГеоргийИванов #ПоЧИТАТЕЛИкниг
Киношная группа приехала в Переделкино снимать дедушку Корнея. Все понимали, что запись на природе выгодно отличается от съёмки в квартире. Корней Иванович рассказал об усатом Тараканище, Мухе-цокотухе, бегемоте, застрявшем в болоте. Киношники закончили съёмку, свернули аппаратуру и вышли на улицу. – Хорошо у них в Переделкине! – сказал режиссёр, потягиваясь. – Птички поют. Пиши себе и ни о чём не думай. Он вдруг увидел пионерку, которая шла в их сторону по улице. Это была замечательная девочка, с белым бантом на голове, алым галстуком на груди и красными сандалиями на крепких ножках. – Давайте запишем девочку, – распорядился он. – Пусть скажет, как она любит дедушку Корнея. Оператор включил камеру. – Ты знаешь, кто такой Корней Чуковский? – спросил режиссёр, протягивая к девочке микрофон. – Знаю! – громко ответила пионерка, глядя на него ясными глазами. – Это очень плохой писатель! Микрофон выпал из рук режиссёра. Девочка проследовала по улице дальше. Режиссёр не поленился и ещё раз сходил к Чуковскому. – Это внучка Катаева… – потупил глаза классик. В этом эпизоде отразилась вся жизнь переделкинских писателей. Любили они друг друга истово. Из книги Алеся Кожедуба «Внуковский лес» (на фото Корней Чуковский и Валентин Катаев на отдыхе в Переделкино) #этоинтересно #ПоЧИТАТЕЛИкниг