В нашей коллекции артефактов есть вот такая майоликовая статуэтка «Пушкин на диване», созданная на Фаянсовом заводе им. М.Калинина (ЗиК) в городе Конаково в 1949 году — специально к 150-летию со дня рождения поэта. Автор этого удачного фаянсового образа, впервые воплощенного на Конаковском заводе еще в 1937 году (к 100-летию со дня смерти поэта), — мастер декоративно-прикладного искусства Исидор Фрих-Хар. Эта статуэтка не только принесла Исидору Григорьевичу золотую медаль Всемирной Парижской выставки в 1937 году, но еще и навлекла на него немало неприятностей. Сравните двух лежащих фаянсовых поэтов на первом и втором снимках. Помимо мелких отличий (цвет обивки у софы разный, расположение подушек, узор ковриков), есть главное - у одной из фигурок у Александра Сергеевича из-под пледа торчит голая нога. Именно в таком виде первоначально изваял эту фигурку мастер Исидор Фрих-Хар. Однако вскоре скульптору пришлось спрятать ногу «Солнца русской поэзии» под одеяло. Советские чиновники от культуры сочли, что эта деталь выглядит слишком вольно и противоестественно. «Иногда скульптор возьмет, да и вытянет непомерно, да к тому же еще и слегка переломает Пушкину ноги, как это, например сделал Фрих-Хар в своей статуэтке из цветного фаянса», — писал в 1938 году критик Михаил Беляев в книге «Отражение юбилея Пушкина в изобразительном искусстве». В итоге в массовое производство великий поэт отправился уже со спрятанной ногой. Аналогичная история произошла с картиной Петра Кончаловского «Пушкин в Михайловском». Зимой 1932 года в Москве открылась выставка работ этого художника, где упомянутое полотно оказалось «гвоздём» экспозиции, вызвав неимоверный скандал. По сюжету картины Александр Сергеевич сочиняет, сидя в постели, в распахнутой ночной рубашке и голыми ногами (первый снимок). Вот как раз обнаженные ноги "солнца русской поэзии" общественную цензуру и не прошли. Хотя, благодаря позе, ничего крамольного на картине разглядеть нельзя, но сам факт того, что поэта изобразили без штанов, многие сочли недопустимым. Столичные газеты тогда растиражировали карикатуру Кукрыниксов на Кончаловского вот с такой подписью (второй снимок): «30-го декабря в Москве открылась выставка работ заслуженного деятеля искусств П.П. Кончаловского. Гвоздь выставки — картина, изображающая А.С. Пушкина в исподней рубашке во время процесса писания. Чтобы доказать Кончаловскому, как неприятно быть изображённым в непристойном виде, наши художники Кукрыниксы нарисовали в такой же позе и самого заслуженного деятеля. А впрочем, это всего-навсего дружеский шарж. Всё в порядке. Шлём привет уважаемому Петру Петровичу». Кончаловскому пришлось создавать другую версию картины - с пледом на коленях поэта, дающим возможность представить, что под ним штаны всё-таки есть (третий снимок). "Декольте" тоже пришлось убавить. И "съесть" апельсин. Однако и эта исправленная версия критикам не понравилась: слишком домашний, затрапезный образ Пушкина их не устраивал. В сатирическом сборнике «Парад бессмертных» (М., 1934) появились стихи: От зрителя налево — Кончаловский, Известный тем, что написал картину, В которой снял подштанники с поэта. В художнике заговорила совесть, И он решил, подштопавши белье, Вернуть его немедленно поэту… В общем, на юбилейную выставку к столетию смерти поэта в 1937 году даже исправленная картина Кончаловского не попала, только журнал «Крокодил» мельком, как анекдот, упомянул «нашумевшую картину заслуженного деятеля искусств П. Кончаловского: Пушкин без брюк…».

Посмотрите на этого эффектного красавца из нашей коллекции артефактов. Ему в этом году исполнилось 70 лет. Некогда легендарный советский радиоприемник "Звезда-54" из коллекции "Маленьких историй" и аппарат со второго снимка выглядят почти одинаково. Если приглядеться, отличие можно найти только в звездочке вместо ромба в верхней части одного из них, а также разницу в названии. Действительно, перед нами совершенно идентичные аппараты, но один из них в 1952 году производился во Франции под названием «Excelsior-52», а второй появился двумя годами позже в СССР. В послевоенные годы СССР не особо стеснялся "заимствовать" на Западе, причём не только в поверженной Германии, лучшие образцы техники. В конце войны в Союзе было даже создано Бюро новой техники, занимавшееся, в первую очередь, изучением образцом трофейных немецких самолетов, авиационных и ракетных двигателей, другого вооружения и оборудования для его производства. Что же касается радиоприёмников, то относительно них в СССР существовал настоящий культ. Радиоприёмники занимали столь же почётное место в любой квартире, какое в наши дни занимает телевизор, бывало так, что передачи радио слушали целым подъездом. В СССР отмечался День радио, именем радио называли улицы - в Москве, например, до сих пор существует такая. Что же касается радиоприёмника "Звезда-54", то он всегда был почти недосягаемой мечтой советского радиолюбителя. Красивый, с широким диапазоном частот и необычно стильный для СССР, он служил (да и сейчас служит) украшением любой квартиры. И мало кто знал, что своим появлением этот приёмник был обязан советской делегации МИД, которая ездила в командировку во Францию по вопросу независимости Австрии. Кто-то из членов делегации привез с собой новый французский радиоприёмник «Excelsior-52», который попал в Институт радиовещательного приёма и акустики (ИРПА). Там недолго думая наладили выпуск почти полного аналога (правда, заменив идеологически вредные западные частоты на советские). С тех пор "Звезда-54" является мечтой любого коллекционера. Что и говорить, качество его исполнения действительно было на высоте. Хотя бы потому, что этот ламповый аппарат исправно работает и по сей день.

В нашей коллекции артефактов находится вещица вековой давности, дизайн которой сегодня сочли бы не просто неполиткорректным, но и оскорбляющим чувства целой расы. Это жестяная коробка из-под зубного порошка с изображением белозубого темнокожего юноши в форменной шапочке гостиничного носильщика. Производили такие упаковки и их содержимое в 1920 годы на московской фабрике высшей парфюмерии “ТЭЖЭ”. С одной стороны, порошок констатировал факт того, что у темнокожих людей зубы белоснежные. Но с другой стороны, оформление упаковки лишний раз закрепляло шовинистский стереотип, в соответствии с которым люди негроидной расы могли расчитывать лишь на вакансию обслуживающего персонала. На протяжении многих десятилетий – вплоть до 1950-х годов, зубной порошок был едва ли не единственным средством гигиены полости рта в СССР. В состав порошка входил мел, сода и мятный порошок для приятного вкуса. Недостатком порошка являлось то, что при регулярном применении он выполнял функции абразива, со временем стирая зубную эмаль.   Вместе с тем, зубной порошок остаётся популярным и в наши дни, и по-прежнему выпускается фабрикой “Свобода” – бывшей ТЭЖЭ – от первых букв “Треста Жиркость”, созданного после революции на базе нескольких национализированных парфюмерных товариществ, в том числе и Товарищества Альфонса Ралле.

Представляем вам еще один дореволюционный артефакт из нашей коллекции - жестяную коробку из-под печенья «Товарищества паровой фабрики Эйнемъ» (в советское время – кондитерской фабрики «Красный Октябрь»). Она выполнена из оцинкованной жести и раскрашена видами Московского Кремля, самой фабрики с Кремлёвской набережной, изображением Царь-Колокола, памятника Минину и Пожарскому, храма Христа Спасителя. В романе Михаила Булгакова “Белая гвардия” один из героев – инженер Василий Иванович Лисович, по кличке Василиса – декабрьским вечером 1919 года спешно прячет по тайникам нажитые драгоценности, поскольку в город вот-вот войдут войска Петлюры: “В тайнике № 2 — двадцать «катеринок», десять «петров», двадцать пять серебряных ложек, золотые часы с цепью, три портсигара («Дорогому сослуживцу», хоть Василиса и не курил), пятьдесят золотых десяток, солонки, футляр с серебром на шесть персон и серебряное ситечко (большой тайник в дровяном сарае, два шага от двери прямо, шаг влево, шаг от меловой метки на бревне стены. Все в ящиках эйнемовского печенья, в клеенке, просмоленные швы, два аршина глубины)”. Как видим, состоятельный инженер хоть и не без тревоги, но думал о своём будущем, вольно или невольно связав его с жестяными коробками “Эйнемъ”. Едва ли это можно назвать случайным: вся реклама кондитерского товарищества была просто пронизана образом будущего. Основатель фабрики Фердинанд Теодор фон Эйнем строил своё предприятие на века – и близость к Кремлю (фабрика расположилась на “стрелке” водоотводного канала Москвы-реки, почти напротив Кремля и Храма Христа Спасителя) была в данном случае весьма символичной. Фабрикант сознательно увязывал своё детище с самыми известными местами Москвы, как бы подчеркивая их равнозначность в глазах истории. Это особенно хорошо заметно на представленном в коллекции “Маленьких историй” артефакте. Несмотря на более чем столетний возраст, коробка прекрасно сохранилась. Столь дорогая, качественная и долговечная упаковка (большинство кондитеров того времени использовали для упаковки картон) отражает маркетинговую стратегию фабрики “Энемъ”: её создатели рассчитывали на то, чтобы упаковка от их товара хранилась людьми на протяжении многих лет. Стратегия сработала: практичные и красочные жестяные коробки “Эйнемъ” до сих пор бережно хранят семейные реликвии во многих российских домах.

Перед вами уникальный артефакт - оригинальный набор первых пробников французских духов Chanel N 5. 1920-й год. Набор интересен тем, что именно в 1920-м году знаменитая Коко Шанель обратила внимание на созданный эмигрировавшим из России русским парфюмером Эрнестом Бо аромат. Это как раз Эрнест на последнем снимке. До самой его смерти в 1961 году уже никто не вспомнит о том, что свой путь к вершине мировой славы он начал в Москве, на парфюмерной фабрике “Товарищества Альфонса Ралле и Ко”, в наши дни известной под брендом парфюмерной фабрики “Свобода”.   В «Товариществе высшей парфюмерии А. Ралле и Ко» Эрнест Бо работал с 1898 года. Молодой сотрудник отличается усердием и с 1907 года становится главным парфюмером фабрики Альфонса Ралле. Грянула Первая Мировая война, и перспективный специалист уходит на фронт. В 1917 году в России происходит революция, и Эрнест Бо возвращается с войны не в родную Москву, а на землю предков – во Францию. Но уже в 1918 году в составе французских частей Антанты он возвращается в Россию – в составе британо-французского десанта в Мурманске. О деятельности Эрнеста Бо в эти два года войны на русском Севере ходят самые противоречивые слухи. Несостоявшуюся звезду российской парфюмерии обвиняли даже в том, будто бы он возглавлял расположенный под Мурманском концентрационный лагерь для пленных большевиков. Так это или нет, но несомненно одной: этот период жизни оставил неизгладимый след  в жизни теперь уже французского подданного Эрнеста Бо.  В 1920 году он возвращается во Францию и устраивается на работу в филиал некогда родной для себя компании “Ралле” в Грассе. В том же 1920 году Эрнест Бо создает знаменитую “Шанель  N5» и утверждает, что этот аромат ему навеяли дни сражений на русском Севере. С этого момента Эрнест Бо становится великим французским парфюмером, и почти никто никогда не вспоминает о том, что свой путь к вершине мировой славы он начал в Москве. 

В 1922-23 годах каждый рядовой житель Германии был миллиардером. Правда, богатство это было только на бумаге, точнее - на купюрах, подобных тем, что хранятся в нашей коллекции артефактов. Это бумажные банкноты (Papiermark) Веймарской Республики, выпущенные Рейхсбанком в 1923 году – в самый разгар экономического кризиса, тотального обнищания населения и самой страшной в истории Германии гиперинфляции. В комплект вошли четыре артефакта: купюра номиналом 1000 марок с надпечаткой “Один миллиард марок”, а также банкноты номиналом 50 миллионов, 500 тысяч и 100 тысяч марок. Гиперинфляция, разыгравшаяся в 1922–1923 годах в Германской Империи, стала одной из самых масштабных экономических трагедий ХХ века, которая имела крайне драматические последствия для всего мира. «Ничто так не ожесточило немецкий народ, не озлобило его и не сделало готовым принять Гитлера, как инфляция», — писал впоследствии Стефан Цвейг. И представленные в нашей коллекции веймарские банкноты с гигантским номиналом хоть и утратили сразу после своего выпуска основные функции денег – накопительную и платежную, но все же являлись немыми свидетелями человеческих бедствий и страданий того трагического периода.  Для того, чтобы представить себе, сколь ощутимо Веймарская Республика нарастила денежную массу в период гиперинфляции, приведем такие цифры: в конце 1919 года, т.е. к самому началу кризиса, в обращении находилось 50 миллиардов бумажных марок, а в конце 1923 года, т.е. в самый разгар инфляции, – без малого 500 квинтиллионов марок (у квинтиллиона 18 нулей). При этом реальная ценность бумажно-денежной массы за этот же период сократилась с 5 миллиардов до 300-400 миллионов золотых марок. В разгар кризиса в октябре 1923 года немцу требовалось 4,2 триллиона марок, чтобы купить один доллар, цент стоил 40 миллиардов бумажных марок. Любой товар, который в конце войны можно было купить всего за одну марку, к 1923 году стал стоить 726 миллиардов. Цены на продукты, одежду, уголь и товары первой необходимости росли на глазах. Рабочие старались получать зарплату каждый день (иногда и по два раза – утром и вечером) и отоваривать полученные деньги еще в обед, а не после рабочего дня — но даже тогда инфляция могла “съесть” до трети заработанного. Если же что-то мешало трудягам заглянуть в магазин до закрытия, то на следующее утро пачки бумажных банкнот годились только для костра. Весь мир обошли черно-белые фотографии, на которых немцы топят деньгами печки или оклеивают купюрами стены. В условиях резко взлетевших цен на топливо и стройматериалы такое решение казалось вполне рациональным. Рестораны перестали проставлять цены в меню — стоимость заказа все равно менялась за то время, пока клиент сидел за столиком. Церкви стали собирать пожертвования не в кружки, а в огромные корзины, а потом и вовсе отказались от денег — угольные брикеты ценились дороже.  За зарплатой люди тоже приходили с корзинами или чемоданами, а то и с тележками. Задержки в доставке банкнот на места означали, что инфляция снова подскочила, и деньги обесценились прежде, чем попали из типографии в банк, а уж тем более в фабричную кассу. В Германии процветал натуральный обмен. Все больше магазинов предпочитали принимать к оплате не деньги, а вещи: за три брикета угля или полкило картофеля можно было пойти в кино или театр, за детские ботинки — посетить стоматолога. В стране даже появились анекдоты, отражающие печальное положение дел, столь необычное для стабильной ранее Германии. Поговаривали, что в такси пассажиру имеет смысл расплачиваться в самом начале поездки, поскольку к ее концу тариф успеет подрасти, а посетителю в баре стоит заказывать сразу две кружки пива, так как к тому моменту, когда он расправится с первой, вторая будет продаваться уже дороже.   Ну как тут не согласиться с Ремарком, который написал, что германская «инфляция усиливается и развивается, как скоротечная чахотка». Остановить эту болезнь удалось к концу ноября 1923 года. К этому времени на территории Веймарской Республики было провозглашено несколько се­паратистских правительств, вспыхнули кровавые бунты сторонников тоталитаризма, заявивших, что буржуазная демократия поставила страну на край ги­бели. В октябре в Гамбурге был подавлен мятеж коммунистов, а в ноябре уже Мюнхен стал местом проведения печально известного национал-социалистического «пивного путча» во главе с Адольфом Гитлером. Стало ясно, что удержать власть руководству страны удастся только в случае полной победы над инфляцией. И выход был найден – правительство «зачеркнуло» на банкнотах 12 нулей, создав новую марку, которая получила название рентной (Rentenmark). 

25 сентября 1763 года Екатерина II направила Московскому генерал-губернатору графу Петру Семеновичу Салтыкову письмо с просьбой посодействовать непростой судьбе Марии Петровны Шереметевой (урожденной Лакоста) - супруги гвардии капитана Федора Владимировича Шереметева. То был редкий случай, когда главы обеих фамилий - и со стороны жениха, и со стороны невесты, считали себя оскорбленными и не желали отступать. Начать с того, что Мария Петровна Лакоста приходилась внучкой гамбургскому маклеру Яну Де Акоста, при Петре I в 40-летнем возрасте переехавшему с семьей в Россию и ставшему знаменитым шутом Петром Дорофеевичем Лакоста. При дворе императрицы Анны Иоанновны шут Лакоста, возвращенный ею из многолетней ссылки, куда попал после смерти Петра I, пользовался огромным влиянием, получил титул графа и очень разбогател - однако знатным не считался, и дети его занимали небольшие должности. Умер Лакоста в том же 1740 году, что и Анна Иоанновна, в возрасте 75 лет. Его внук секунд-майор Петр Артемьевич Лакоста женился на Прасковье Затрапезновой - дочери крупного ярославского полотняного магната. Их дочь Мария Петровна Лакоста, судя по жалобе её отца Екатерине Великой, была обманом соблазнена гвардии капитаном графом Федором Шереметевым против воли его отца, коллежского советника Владимира Федоровича Шереметева, брата знаменитого фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. Таким образом, оба отца были недовольны браком и, к беде молодоженов, не могли договориться о приданом. Шереметев-старший хотел за непослушание сына больше приданого, а Лакоста, в свою очередь, не хотел давать "соблазнителю" и вовсе ничего. Пришлось Екатерине Великой вручную заниматься этой проблемой и даже подключать к этому Юстиц-коллегию. Впрочем, брак Марии Петровны и Федора Владимировича был недолгим, в 1767 году Шереметев-младший умер, не оставив потомства. Мария Петровна вышла замуж вторично за дворянина Тютчева, основала богадельню во владении князя Долгорукова на ул.Солянке в Москве, и на рубеже XVIII - XIX вв владела усадьбой на Старой Басманной, 30/1. Была похоронена на кладбище Свято-Покровского женского монастыря на Таганке - того самого, куда сегодня стекаются тысячи паломников к мощам св. Матроны Московской.

Судя по записям в дневнике Льва Толстого, лень он считал одним из главных своих грехов и всю жизнь с нею боролся. Причем далеко не всегда успешно. И в молодости этот порок завладевал писателем много чаще: "Встал, лениво – лень. Не писал, лень. Гимнастика – удовлетворителен. – Обедал, обжорство. – Дома ничего не делал, лень". 1851 год, 15 марта. 22 года "Ничего не писал – лень одолела!". 1851 год, 17 апреля. 22 года "Теперь мне стало лень думать и убеждать себя в чем-нибудь. Проклятая лень! Какой бы я был славный человек, коли бы она мне не мешала". 1852 год, 20 марта. 23 года "Ровно ничего не делал целый день и лень страшная". 1852 год, 16 июля. 23 года "Помоги мне, Господи: переломить свою лень – привыкнуть к труду и полюбить его". 1852 год, 17 октября. 24 года "Важнее всего для меня в жизни исправление от 3-х главных пороков: Бесхарактерности, Раздражительности и Лени". 1853 год, 19 августа. 25 лет "Лень и сознание лени страшно мучают меня". 1853 год, 10 сентября. 25 лет "Ничего не могу делать. Лень. Лень. Лень". 1855 год, 18 июля. 26 лет "Добра не сделал, зла тоже. Лень". 1855 год, 18 августа. 26 лет "Опять лень, тоска и грусть. Все кажется вздор. Идеал недостижим, уж я погубил себя. Работа, маленькая репутация, деньги. К чему? Матерьяльное наслаждение тоже к чему? Скоро ночь вечная. Мне все кажется, что я скоро умру". 1857 год, 16 августа. 28 лет "Гордость, лень и скептицизм продолжают владеть мною". 1859 год, 12 октября. 31 год "Лень обхватывает меня". 1861 год, 7 мая. 32 года "Я с болезни не могу справиться. Слабость, лень и грусть". 1881 год, 3 июля. 52 года "Всё та же апатия, лень. Ничего не работаю. Велосипед". 1895 год, 4 мая. 66 лет "Хороша одна из буддийских последовательностей грехов: 1) сладострастие, 2) злоба, 3) лень, 4) гордость, самоправедность 5) неуверенность. Противоположные добродетели: 1) воздержание, 2) кротость, 3) трудолюбие, 4) смирение, 5) вера. Хорошо проверять себя по этому делению. Хромаю больше всего первым и третьим". 1900 год, 20 декабря. 72 года Проиллюстрируем этот пост портретом кисти Ильи Репина "Лев Толстой на отдыхе"

Представляем вам новый артефакт из нашей коллекции - это фарфоровая декоративная тарелка с довольно романтическим названием «Свидание Александра I с Наполеоном в Тильзите». Изготовлено блюдо было мастерами завода Матвея Кузнецова в Дулево в 1912 году – специально к 100-летию победы России над французской армией в 1812 году. На нашей декоративной тарелке, которая, безусловно, не относилась к числу кухонной утвари, а производилась для украшения интерьера, изображен фрагмент известной картины художника Алексея Кившенко “Наполеон и император Александр I на свидании в Тильзите”, написанной в 1893 году.  Историческая встреча лидеров двух воюющих держав состоялась в июле 1807 года, после взятия французами Кёнигсберга. Прямо посреди реки Неман, разделявшей две армии, был сооружен огромный устойчивый плот (чтобы российскому императору не нужно было переправляться на завоеванный французами берег) с двумя павильонами. Ровно в 11 часов от противоположных берегов отчалили две лодки, пристали к плоту. Наполеон вышел первым и отправился встречать Александра. Француз тепло обнял российского государя, и они ушли в павильон, где два часа вели беседу тет-а-тет. В результате этой и последующих встреч между Россией и Францией был заключен договор, получивший название Тильзитский мир (Тильзит – ныне город Советск в Калининградской области), по которому Россия признавала все завоевания Франции в Европе. 

Перед вами вовсе не партийная советская эмблема, а жестяная коробка от леденцов монпансье, выпущенная специально к XXII съезду КПСС, который проходил в 1961 году. Скорее всего, конфеты эти были выпущены по спецзаказу и предназначались для делегатов съезда в самом деле, представить такую коробку в свободной продаже невозможно. Этот артефакт из коллекции «Маленьких историй» оказался свидетелем довольно интересных событий, проходивших в кулуарах упомянутого партийного съезда. Съезд запомнился потомкам по двум причинам. Именно на нем Хрущев опрометчиво заявил, что к 1980 году в СССР будет построен коммунизм. На заседании он, конечно, сорвал овации, но позже его знаменитая фраза «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» будет изъята из текста программы КПСС. Никита Сергеевич скончался в 1971 году, так что спрашивать о построенном коммунизме в 1980 году обманутому советскому народу было не с кого. Кроме того, XXII съезд компартии продолжил методичную борьбу с «культом личности» Сталина, начатую предыдущим съездом в 1956 году. Именно с конца 1961 года в СССР стали переименовывать города, улицы и прочие объекты, названные в честь «отца всех народов». Тогда же снесли почти все памятники генсеку. На самом же съезде 30 октября, после заключительного выступления Хрущёва, слово попросил первый секретарь Ленинградского обкома Иван Спиридонов. Он предложил вынести тело Сталина из Мавзолея. Делегатка съезда, член партии с 1902 (!) года Дора Лазуркина поддержала эту инициативу такой вот странной речью: «Я всегда в сердце ношу Ильича и всегда, товарищи, в самые трудные минуты, только потому и выжила, что у меня в сердце был Ильич и я с ним советовалась, как быть. Вчера я советовалась с Ильичем, будто бы он передо мной как живой стоял и сказал: мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии». И этот спиритический бред в пропитанном атеизмом Советском Союзе звучал с депутатской трибуны!  Выступление соратницы Ленина и подруги Крупской стало апогеем недолгого обсуждения ключевого вопроса повестки. Уже опальный в то время Вячеслав Молотов по этому поводу резко возмущался: “Просто ведьма какая-то. Во сне видит, как Ленин ругает Сталина!” Но реакцией делегатов, как бесстрастно зафиксировала стенограмма, были “бурные, продолжительные аплодисменты”. Единственным возразившим был секретарь ЦК КПСС Нуриддин Мухитдинов, который аргументировал свои сомнения так: “У нас, на Востоке, у мусульман это большой грех – тревожить тело усопшего”. Религиозные доводы эффекта не возымели, на трибуну поднялся член Политбюро ЦК КПСС Никита Подгорный и зачитал проект постановления съезда: “Признать нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом И.В. Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее В.И. Ленина”. Предложение было принято единогласно.  Тянуть с выносом не стали. Уже в ночь на 1 ноября 1961 года в обстановке абсолютной секретности, под предлогом репетиции парада к 7 ноября, оцепили Красную площадь. Вход в Мавзолей, а также вырытая могила были закрыты фанерными щитами. На месте находились только похоронная команда и комиссия по перезахоронению. Тело вождя было помещено в гроб, восемь офицеров вынесли гроб из Мавзолея, поднесли к могиле и поместили на деревянные подставки. По русскому обычаю кто-то из присутствовавших бросил по горсти земли, и солдаты закопали могилу. С тех пор Ильич остается в Мавзолее в гордом одиночестве.